Глядя на удаляющегося князя, Арсений в раздумье произнес:
– Молод Ярослав, а норов перенял отцовский. Упаси нас, Господь, от гнева Всеволодова.
Епископ перекрестился и, повернувшись, медленно вошел в распахнутые двери соборной церкви Успения Богородицы.
2
Ночь воцарилась над Рязанью. Страсти, кипевшие днем на соборной площади, потихоньку улеглись, и рязанский люд, умаявшийся в делах и спорах, мирно почивал: кто на лавках, а кто и в мягких постелях. Только сторожа на башнях да дружинники князя Ярослава бдили, опасаясь: одни – незваных гостей с Дикого поля, другие – ретивых хозяев, грозивших мечом и цепями.
В доме боярина Ермилы – гости. Но не слышно шумного веселья и перезвона гуслей, да и вечерняя трапеза скромна. Не для пира сошлись на боярском дворе лучшие градские люди, а для тайного совета. За длинным дубовым столом и вдоль стен не по чину, а кто когда приходил, расселись по лавкам бояре, старосты, кое-кто из служилых, а также самые именитые купцы. Освещенные колеблющимся светом свечей, сидели молча, тяжело, шумно вздыхая и покряхтывая. Начало тайного совета затягивалось.
Наконец, сопровождаемый хозяином дома боярином Ермилой, в светлицу вошел князь Изяслав Владимирович. Порывисто пройдя к единственно стоявшему во главе стола креслу, он торжественно произнес:
– Помолясь, приступим.
Пошевелив коротко губами, он нарочито громко начал:
– Не пристало нам под щенком Всеволодовым ходить. Всегда Рязань особливо стояла. Никто ею не помыкал. Так ли?
– Так, батюшка!
– Верно, верно говоришь! – донеслось в ответ.
– Издавна повелось, что на великий стол киевские князья садились, им-то не грех старшинствовать. Да тут Андрей, за ним и Всеволод возомнили себя князьями великими. Всю Белую Русь под себя подмяли, теперь и к южным землям подбираются. Сынов-то у Всеволода аж шестеро, всем удел дай. А внуки пойдут, им тоже удел дай на кормление. Вот и подумайте: не паутину ли Всеволод плетет, дабы опутать ею все земли? Ни вам, ни князьям вашим нет места в княжестве Володимирском, потому-то они в железах, а скоро и вам черед.
Зашумели, возмущаясь, бояре, загалдели купцы, закудахтали, точно куры, согнанные с насеста.
– Да как же так, Господи?
– Неужто изведет под корень род князей рязанских?!
– Где же заступника-то сыскать от такого песиглавца [32] ?
Изяслав молчал, давая высказаться другим, выхватывая взглядом и отмечая для себя особо ретивых.
– Собрать дружину, черниговцев позвать, а попервой имать выкормыша княжеского – Ярослава, – прогудел он.
– Как имать, как? – перекрикивая всех, завопил кто-то из старост. – Ярослав в детинце, на стрельнях [33] дружинники!
– Петуха красного подпустить, володимирцы сами выйдут из-за заборала [34] , – предложил купец Евсей, торговавший хлебом и рыбой.
– Совсем глузда [35] лишился, по вые бы тебе надавать, – замахнулся на купца тысяцкий Афанасий Дробыш. – Град спалить хочешь?
До полуночи спорили лучшие градские люди. Предлагали разное, но сошлись в одном: немедля ехать к пронскому князю Михаилу за помощью; созывать большую дружину; на всех дорогах, идущих от Рязани, поставить заставы и имать посыльщиков княжеских, а до поры до времени затаиться и ждать ответа из Пронска. К князю Михаилу надлежало ехать боярину Ермиле и Афанасию Дробышу. С ними возвращался в Пронск и князь Изяслав Владимирович.
Уж за полночь, а княжеский терем светится окнами, словно в праздник. Двор также залит светом факелов. Ржут лошади, звенят оружием и доспехами дружинники. Ярослав Всеволодович среди воинов. Он возбужден, щеки его горят, в глазах мечутся веселые озорные огоньки. Вся эта суета ему в радость.
– Уехал ли посыльщик в Володимир? – остановив воеводу Лудара, спросил Ярослав.
– Уехал, князь, как ты велел, еще засветло, – нехотя ответил Лудар, ибо князь спрашивал его об этом уже в третий раз.
– Надо бы в Новгород, к Святославу, тож человека направить. Ему хоч тринадцать всего, да с ним боярин Михаил – муж зрелый и в ратном деле сведущ.
– Как скажешь, князь. Ежели надо, пошлем, – согласился воевода.
– Да нет, повременим малость. А что, бояре все собрались?
– Володимирские, что с тобой пришли, в тереме. И жены их, и дети, и челядинцы [36] – все здесь.
– А ты съестной припас оглядел? На сколь хватит, коли в осаде быть нам?
– Не успел, прости, князь, нерадивого, – потупил взор воевода.
– Эко ты! – покачал головой Ярослав. – В осаде вода и еда – первейшее дело. Пойди проверь, – строго приказал князь и уже на ходу крикнул: – Я – в стрельню. Погляжу на град, тихо ли.
– Вот неугомонный, – крякнул в бороду, досадуя на князя, Лудар и, оглядев двор, расположившихся на нем дружинников и вооружавшихся владимирских бояр и их слуг, заметил, что к сражению готовятся. «Да не осмелятся рязанцы супротив великого князя пойти, время не то», – подумал воевода. Постояв еще немного у коновязи, поразмышлял о житье многотрудном в граде Рязани и направился осматривать кладовые. Знал Лудар, что молодой князь ничего не забывает.
Ярослав, освещая путь факелом, по скрипучей лестнице поднялся на смотровую площадку башни. Ветер яростно рванул полы кафтана, плаща, разметал волосы. Пламя факела затрепетало и погасло.
– Надо было маслом напитать, – донеслось из темноты. – Березовые-то факела в тихую ночь хороши.
– Сколь вас? – спросил Ярослав, осторожно ставя ноги на прогибающийся под его тяжестью настил.
– Я, князь, Степан Городецкий и дружок мой Филька, – подал голос один из дружинников.
– Ты со мной в Переяславле был? – припоминая имя, спросил Ярослав.
– Был, княже.
– Оттуда нас выгнали и отсели норовят. Устоим ли?
– А то как же! – бодро ответил Степан. – Там-то князь Всеволод Чермный супротив нас стоял, а здесь бояре. Они токмо горло драть здоровы. Князья-то их все у батюшки твоего в порубе сидят.
– То-то и оно, что не все. В толпе я приметил ноне князя Изяслава. А он – вой знатный.
Помолчали.
– А что, в граде спокойно ли? – спросил Ярослав.
– Тихо. Сторожа токмо колотушками балуют. Будь в надеже, государь, коли что, мы мигом сполох поднимем.
Ярослав, укрываясь плащом от порывов ледяного ветра, еще раз оглядел спящий город и осторожно спустился со сторожевой башни.
Князь тихонько вошел в спальню, осторожно прикрыл дверь. Полумрак скрывал очертания ложа и разведенного в стороны полога. Ярослав устало опустился на лебяжью перину, утопая в ней.
– Спишь ли? – спросил он, и неожиданно из дальнего темного угла донесся ответ:
– Тебя ожидаю, государь.
Откинув медвежью шкуру, из глубокого кресла выпорхнула молодая княгиня. Сделав пять-шесть шагов, она стремительно обвила руками шею князя, прильнула к нему горячим худеньким тельцем. И хотя ей было семнадцать, глянулась она намного моложе. За год супружеской жизни Ярослав не раз отмечал для себя, глядя на молодую жену: «Отроковица [37] ! Истая отроковица! Ей бы в куклы играть да с подружками хороводы водить!»
Привезенная из половецких степей, дочь хана Юрия Кончаковича явилась залогом дружбы между вечными непримиримыми врагами – Русью и Диким полем.
Когда Ярослав впервые увидел ханскую дочь в богатом пестром наряде, шароварах и под легким белым покрывалом, такую маленькую, худенькую, заморскую птичку с огромными испуганными, черными, чуть раскосыми глазищами, то удивление и жалость заполнили его сердце. Приняв жену как неизбежность, Ярослав поначалу чурался молчаливой княжны, со временем попривык, а через полгода и полюбил свою скуластую половчанку.
– Ты чего же не ложилась? А если бы я до утра не пришел? – с теплотой, на которую только был способен, спросил князь.
– Ждала бы до утра.
– А коли до самого вечера…
– Ждала бы столько, сколько ты пришел, – ответила она, на что Ярослав рассмеялся.
– Не «сколько ты пришел», а пока бы ты не пришел, – поправил он свою жену.
Ханской дочери язык русов давался с трудом, и потому она чаще молчала, но ее глаза, горячие и ласковые руки были красноречивее любых слов.
– Ты встревожен. Беда пришла? – заглядывая Ярославу в глаза, тихо спросила княжна.
– Беды особой нет. Бояре люд рязанский в смуту вводят, супротив меня народ поднять хотят.
– Какие они, – покачала головой княжна. – Таких отец мой сек саблями, а очень плохих за ноги к лошади, – показала она руками, будто вяжет узел, – и пускали в поле. – Помолчав, добавила: – Позови отца моего. Он порубит плохих бояр.
– Нет. Не хочу крови.
– Хан любит кровь врагов своих, когда она стекает с его меча.
– Но я не хан, а русский князь.
– Урусски кенязи не раз звали наших воинов против врагов своих. Кенязь Рюрик звал ханов на Киев, и сегодня еще в Переславле половецкие воины.
– В Переяславле, – поправил Ярослав жену. – Ты верно говоришь: половцы в граде том, но надолго ли? Отец с этим мириться не будет. Переяславль теперь наш – володимирский, – уверенно произнес молодой князь и, заметив, что жена дрожит, строго приказал: – Немедля в постель! Озябла ведь. Вона трясца берет, того и гляди зубами застучишь. А с боярами управимся, не тревожься. Коли не сами, так великий князь поможет.
