таборы татар, то татары в крепость. И в крепости, на дворе у него, что ни день, то полно гостей, пьянки с утра до вечера. Через неделю такой жизни он стал прозрачным, как стеклышко, его шатало, после очередной пьянки с татарами.
Марина забеспокоилась, видя его таким. Попросила его беречь себя хотя бы ради неё.
– Что же я без тебя-то делать буду? – чуть не с плачем вырвалось у неё, когда она увидела, во что он превратился. – Вот здесь, в этом татарском гибельном краю!.. Хы-хы! – всхлипнула она.
Да, она была права. Здесь, в Астрахани, тем более в степи, если с ним что-то случится, она пропадёт.
И он обещал, что завяжет с этим.
– Тех-то, мурзишек, всё равно не перепоить! – цинично отозвался он о своих собутыльниках.
Отдохнув денёк от загулов, он взялся снова государить, как он выражался, когда встречался с Мариной для обсуждения назревших дел.
– Стрельцы охочи стоять за государя, но не ходить против его недругов! Хм! – весело хмыкнул Заруцкий, издеваясь над московитами, их отлыниваем от государевой службы. – А уж тем паче против нашего-то брата, казаков! Так и государю мы отписали на Москву!
Он походил взад-вперёд по палате, не глядя на Марину, которой развивал эти свои мысли.
– На Тереке казаки встали за нас! И под Новгородом и Смоленском тоже!.. Собираем рать великую! Казацкую!.. И пойдём на Москву! Я же говорил тебе, что посажу твоего сына на Москве!..
Бурба, который последнее время часто присутствовал на его встречах с царицей, задумчиво почесал затылок.
– Однако, – начал он, не поднимая на него глаза. – Государь-то на Москве хотя и молод, но силён. За ним ведь бояре стоят, государево войско. А у тебя одни казаки…
– Да, одни! – запальчиво ответил Заруцкий. – Но один казак троих государевых стоит! Бирюк да Тренька Ус хотя бы со своими, волжскими!.. Да и знаю я московские наряды! Пока те люди соберутся да выйдут, да будут идти с Москвы-то, к тому времени я возьму Самару! И под Казанью учиню промысел!
– Ох, не хвалился бы ты, – проворчал Бурба себе под нос.
– Ты что там шепчешь-то?! – метнул на него сердитый взгляд Заруцкий, не расслышав, что он сказал.
Бурба отмахнулся от него, смолчал.
– И с кем воевать-то! – продолжил своё Заруцкий. – В Самаре, как доносят лазутчики, стрельцов всего с полсотни! И те бесконны! Ха-ха-ха! – засмеялся он.
Сейчас у него появилось много лошадей. Их пригнали к нему ногайцы. Иштерек надеялся откупиться этим от него. Но Заруцкого это не устраивало. Не собирался он просто так отпускать его на волю.
– Да в Саратове столько же! Хм! Все разорены! – продолжал он зубоскалить над государевыми служилыми. – Пришли туда душой и телом!.. Вот так-то! А ты говоришь – воевать! – передразнил он своего побратима.
* * *
В один из таких дней, ничем не примечательных и пустых, Казановская сообщила Марине, что сюда, в Астрахань, приехал из-за моря, из Персии, какой-то монах из ордена братьев-кармелитов.
Марина попросила Заруцкого найти того кармелита, привести к ней.
Кармелит, Иван Фаддей, сказался испанцем. Он сообщил, что направляется, по поручению шаха Аббаса, в Европу, к королю Сигизмунду.
Марина поняла, что это знак свыше: Господь Бог посылает ей вот этого кармелита, который едет не куда-нибудь, а именно к Сигизмунду.
Она милостиво побеседовала с ним. На этот приём кармелита она пригласила также патера Мело, своего духовника Антония Любельчика бернардинца и, разумеется, пани Барбару.
– У нас же теперь настоящий приход! Здесь всё свои! – воскликнула растроганная до слёз пани Казановская, обрадованная появлению ещё одного католика вот в этом краю безбожников, как говорила она частенько.
Иван Фаддей и Николай Мело быстро нашли общий язык. Глядя на них, к их беседе присоединилась и Марина.
И Заруцкий, заметив, как оживилась Марина, на какое-то время успокоился насчёт неё: теперь её мысли и заботы заняли монахи.
В один из дней службы в их домашней церкви отец Мело навёл Марину на разговор о шахе Аббасе.
– Шах, государыня, умнейший человек! – с восхищением заговорил он, не скрывая своего отношения к деспоту восточному. – И европейцам у него честь великая!..
Марина задумалась… Вот где, у шаха, найдёт она приют, кров, заботу!.. Вот куда она сможет перебраться при опасном для неё развитии событий здесь. Да, ей скрашивали время беседами о возвышенном, о человечном, о любви к ближнему, вот они, её милые монахи, но такие беспомощные, слабые. А выглянешь в окно – там азиаты, грязь, бездомные собаки, вонь, мухи, нищие, пейзаж унылый, глухая глухомань, как на краю земли какой-то, забытой Богом и людьми… А её бедная, верная пани Барбара под впечатлением от проповедей отца Мело тут же вступила в орден святого Августина. И патер, такой же религиозно-восторженный, как пани Барбара, не мешкая провёл обряд посвящения её в тайны ордена…
«Блаженные!» – мелькнуло у неё с завистью.
Сама же она никуда не могла ни уйти, ни скрыться от отвратительной действительности.
В это время Заруцкий, как-то придя к Марине, застал её в окружении католических друзей, единомышленников.
– Пан Иван, – учтиво обратилась она к нему. – Мои друзья, – показала она на монахов. – Советуют отправить послов к шаху Аббасу: просить его о помощи деньгами, товарами…
Это совпадало с его замыслами:
– Да и людьми воинскими тоже! – сразу согласился он
Если он брался за дело, то делал его быстро. В посольство включили казаков, Ваньку Хохла и Яшку Гладкова, с ними же подьячего Богдашку. Вскоре нашли и нужного проводника. Им оказался персидский купец Хозя Муртаза.
Заруцкий на очередной встрече с Мариной заикнулся, что надо бы послать к шаху Николая Мело. Марина воспротивилась этому. Она не хотела расставаться с бедным патером, утешающим её, когда на неё накатывали мрачные мысли. Сошлись они на фигуре кармелита. И тому, Ивану Фаддею, вместо того чтобы ехать дальше в Европу, к тому же королю Сигизмунду, пришлось отправиться обратно к шаху.
* * *
Прошла зима. На дворе уже было тепло. Конец марта. Снег сошёл, но Волга ещё несла и несла, очищаясь, мутные воды. Началась судоходная пора. Вверх по реке ушли первые баркасы с солью, с товарами персидскими: на север везли шёлк, сафьян, пряности, и многие ещё соблазны южные.
В один из мартовских вечеров Бурба допоздна ждал Заруцкого в воеводской избе, не ложился отдыхать, хотя зверски устал за день. К тому же изба, наполненная атаманами и пьяными казаками, не располагала для отдыха.
Наконец уже по темноте появился Заруцкий, выгнал всех из воеводской. Пришёл он от царицы. Бурба догадался об этом потому, что Заруцкий был хмельной. Он поднялся с лежака, на котором прикорнул было, и сел.
– Иван,
