тут один подьячий, из приказных, проболтался по пьянке, – начал он. – Говорит, князь Иван Хворостинин писал на Терек, Головину. Просит у того ратных, чтобы тебя с Мариной и её сыном арестовать… Нас-то он не берёт в расчёт!..
Заруцкий, выслушав его, поковырял, размышляя, пальцем в носу, словно малый ребёнок. Затем, вздохнув, он, уже было раздевшись, снова натянул на себя кафтан.
– Пойдём порядок наводить, – бросил он Бурбе и вышел из избы в темноту ночи. – Разберёмся с этим…
Он поднял своих казаков. Те арестовали Ивана Хворостинина, весь приказной штат и того болтливого подьячего тоже. Допросив подьячего, Заруцкий понял, какой размах среди астраханцев принял заговор против него, Марины, его казаков.
И он велел привести на допрос Хворостинина.
– Ты служил Тушинцу! Почто сейчас-то не с нами, а? – спросил Заруцкий Хворостинина. – Твой племяш, Иван-то, был у первого царя Димитрия в советниках! И брат, Юрий, верно служил в Тушинском городке второму Димитрию!
– Что ты ставишь дураков-то в пример? Хм! – ухмыльнулся князь Иван.
Заруцкий, обозлившись, приказал пытать его.
Но князь Иван так ничего и не сказал, не выдал никого из тех, с кем сговаривался выступить против Заруцкого.
Заруцкий велел пометать с обруба [34]в воду всех, кого допрашивал.
Началось отлавливание сторонников князя Ивана. Под этот шумок казаки стали грабить астраханские дворы. По посадам поднялась стрельба, крики: «Караул!.. Грабят!»
Не забыли, напомнили астраханцы Марине ещё и другое: нарочно ударили во все колокола.
* * *
– Когда же они вернутся-то?! – стала часто раздражаться Марина в последнее время, когда речь заходила о посольстве к шаху.
И всё это при нём, при Заруцком. И ему не нравилось это в ней. И один раз он не выдержал её очередного нытья.
– Государыня, тебе бы надо вести себя более сдержанно, – тактично заметил он.
Он обращался к ней всегда вот так, официально, хотя она просила не делать этого. Но она для него оставалась всё той же государыней.
И вот в конце марта вернулся от шаха гонцом один из посольских, уходивших с Иваном Хохловым. Заруцкий и Марина, с нетерпением ожидая известий, сразу же приняли его.
Гонец, молодой и горячий малый, немедля явился в крепость, на воеводский двор.
Его ввели в комнату, в думную, как называл её Заруцкий. Там уже сидела на троне Марина, в роскошном тёмно-бардовом платье, в котором обычно принимала высоких особ ещё в Тушинском городке. Думная комната была невелика. И чтобы придать ей подобающий вид, её подновили. Как только Заруцкий появился в городе, он первым делом перестроил воеводские хоромы на образец тех, что были в Тушинском городке. Он хотел, чтобы Марина отдохнула здесь от всех тревог и неудач, случившихся с ними за последние месяцы.
Гонец, в сопровождении Бурбы пройдя к трону, поклонился Марине.
– Государыня и великая княгиня Марина Юрьевна царица всея Руси, тебе поклоном бьет Семейка сын Дубинин! – громко объявил Бурба его.
И гонец снова поклонился Марине, коснувшись правой рукой пола, затем подал ей письмо Хохлова.
– Говори, что принёс нам из дальней стороны, от шаха Аббаса!
– Государыня, я, Семейка, холоп твой, вести принёс для тебя отрадные! Шах Аббас шлёт пожелания долгих лет царствования тебе! И чего ты ждала, то Бог даёт тебе! А шах милости свои!..
Марина резко оборвала его.
– Не милости нужны мне его! Не милости прошу! Сама милости раздаю! А ты, холоп, выбирай слова! Не видишь – перед кем стоишь!
Семейка упал перед ней на колени.
– О-о, государыня, молю, прости! От глупости, от простоты моей то!..
– Встань, холоп! И говори, да меру знай! – гневно бросила она.
Семейка быстро вскочил на ноги. Не смея поднять глаз на неё, он глянул на Бурбу, спрашивая его взглядом, что ему делать дальше-то.
Марина, уловив это, недовольно, но уже не так резко указала ему:
– Говори, я же велела!
Оправившись от минутного замешательства, Семейка стал рассказывать ей, как добиралось посольство до столицы Персии, затем о переговорах с шахом. И был речист, горазд на выдумки, надеясь на гладкость своих слов. Рассказал, что шах Аббас даст хлеба и денег, как просила она и Заруцкий. Людьми воинскими тоже обещал помочь. Шах ныне силён, очень силён: грузинских людей побил, Теймураза, царя их; кумыки под ним и кабардинские черкасы…
Доложив дела посольства, он замолчал.
Марина поблагодарила его за службу, обещала наградить и отпустила.
Выйдя из государевой комнаты, Семейка глубоко вздохнул, перекрестился, расплылся широкой улыбкой.
– Шах-то бабник! – толкнул он плечом Бурбу, сопровождавшего его. – Ох, каков бабник-то! Справлялся о государыне-то! Какова, мол! Так ли хороша, как про неё говорят! И долго пытал! Да всё о её прелестях выпытывал!.. Хи-хи! – тихонько хихикнул он, уже оправившись от Маринкиной взбучки и так, мысленно, мстя ей.
– Ну, ты! – ткнул его в бок кулаком Бурба. – Держи язык за зубами! Не то вышибут их, у палача-то! Хм!.. Однако! – глубокомысленно заключил он с чего-то.
Гонец, весело подмигнув ему, довольный, что легко отделался, спустился с теремного крыльца и направился в город, в кабак, чтобы там отметить своё благополучное возвращение из земли красных тюрбанов.
Тем временем на посаде и по базарам пошли разговоры, что, дескать, Заруцкий отдал Астрахань шаху.
Заруцкий разозлился от такого, поняв, что эту молву разносят те, кто был в совете с Хворостининым, которых он ещё не всех отловил.
– Каково! А?! Да нечто я на такое пойду! – стал он оправдываться перед Бурбой.
В то же время он чувствовал, как давит, давит на него какая-то сила, тупая, но и невмоготу ему одолеть её, безмерна она. Одних он порубил, других пометали в воду с обруба по его приказу, но на их месте появляются новые…
– Рубишь, рубишь, а их не становится меньше, – раздражённый, говорил он.
– А ты не руби!
– Что – миловаться с ними?!
Бурба напомнил ему то, что говорил уже не раз, что лаской надо к народу, лаской; тогда он добром отзовется…
Заруцкий рассмеялся на это, заговорил об ином, что волновало.
* * *
В это время в Казани готовилось к выступлению против него, Заруцкого, царское войско под командованием князя Ивана Одоевского. Сухопутную рать, из подходивших из разных городов стрелецких полков, формировали в Алатыре, чтобы двинуться вниз по Волге «плавной ратью». Конные же полки собирались идти берегом Волги… И эти вести быстро докатились до Астрахани. Их донесли Заруцкому гулящие, безымянные бродяги, которые стекались со всех сторон России в Нижний Новгород. Они оседали там по посадам, питались чем придётся по харчевням и кабакам, ждали возможности сплыть до Ивашки Заруцкого. И как только стало известно о походе Одоевского,
