то они сразу же отрядили от себя гонцов, пустили их вперёд царской рати быстрым ходом.
К Заруцкому вместе с первыми известиями о готовящемся походе против него пришла и царская грамота из Москвы.
Бурба нашёл его в посольской палате, в нижнем этаже терема, где в это время была и Марина.
– Иван, тут до тебя гонец! – сообщил он ему, поклонившись Марине. – Из Москвы!
Заруцкий, не удивившись этому, вопросительно посмотрел на него.
Бурба красноречиво развёл руками…
Заруцкий велел привести гонца.
Бурба вышел и тут же вернулся с гонцом. Тот, среднего роста малый, с русой бородой, усталыми глазами, переступив порог, шагнул к нему, Заруцкому, похоже, уже зная его в лицо, представился.
Кашлянув, он заговорил простуженным сухим голосом:
– От государя и великого князя Михаила Фёдоровича всея Руси, тебе, его боярину, грамота!
Он вынул из-за пазухи грамоту и протянул ему.
Заруцкий взял грамоту и передал её подьячему: «Емелька, читай!»
Подьячий, приняв у него грамоту, стал читать её: «От государя и великого князя Михаила Фёдоровича всея Руси, тебе, нашему боярину, Ивану Мартыновичу Заруцкому… И попомни ты, Иван Мартынович, как в прежние годы стоял вместе со “всей землёй” против поляков и со многими ратными людьми бился за отечество»…
Заруцкий рассмеялся, когда Емелька дочитал до этого места.
– Боярину! Хм! – хмыкнул он, понимая, почему его до сих пор в Москве величают боярином. – Так они же, бояре, сидели в Кремле с поляками! Ха-ха-ха! Извернулись москали!
Нахохотавшись, он стал серьёзен. Он знал, каков перед ним противник в лице тех же бояр, сидевших в Кремле при поляках, сидят и сейчас. Того же Мстиславского, Шереметева, Лыкова, Романовых…
– До последнего тупо держались за королевича! – с жаром начал он говорить, в бешенстве от бессилия обвинить прямо тех, кого он ненавидел, кто сейчас оказался опять в Кремле хозяином, при всех ситуациях оставаясь на верху власти. – А сейчас вон как повернули!.. Мишка Романов – великий князь? Уже тогда! Да кто бы его выпустил живым-то из Кремля?..
Он понял, почему сейчас, когда идёт на Астрахань с войском Одоевский, пришло такое примирительное, а точнее, просительное письмо к нему.
– А-а! – вырвалось у него. – Они дрожат! Раз вот так пишут: то грозят, то просят – значит, боятся! И боятся короля!
Он понимал, насколько он как циник не идёт ни в какое сравнение с московскими боярами и дьяками.
– Вот послушай! – обратился он к Марине и велел Емельке:
– Читай дальше!
И Емелька стал читать.
– И ты крест целовал с боярами нашими под Москвой! А затем, забыв крестное целованье, побежал из-под Москвы! И пришёл на Коломну, и пристал к Маринке, жене прежних воров! Дочери воеводы сендомирского! От которой всё зло Российскому государству учинилось!..
– От тебя, стало быть, всё зло в Московии! Хм! – ехидно усмехнулся Заруцкий, косо глянув на Марину.
Марина сжалась под его колючим взглядом, каким он обычно награждал тех, кого не любил. Сердце у неё учащенно забилось. Но она промолчала.
– Остальное тебе прочтёт и растолкует Емелька, – сказал он ей.
Он зачем-то взял у Емельки грамоту, равнодушно посмотрел на неё, затем бросил на стол и вышел из палаты.
В этот же день пришла ещё грамота из Москвы, от собора российского духовенства. В ней оказалось то же, что было в царской грамоте, от бояр.
Заруцкий, проверявший все грамоты, которые приходили в Астрахань, первым познакомился с содержанием и этой очередной грамоты.
Зачитывал их ему, как всегда, Емелька.
– Как, за грех всего православного крестьянства, злым умыслом польского Сигизмунда короля и панов рад, и советом Московского государства Михаила Салтыкова да Федьки Андронова с товарищами, польские и литовские и немецкие люди, через многое королевское и послов его и гетмана коронного Станислава Жолкевского крестное целованье, царствующий град Москву выжгли и высекли…
– Что-что?! – не выдержал Заруцкий слушать то вранье, которое было написано в грамоте. – Получается так, что только Салтыков и Федька Андронов виной тому, что Москву выжгли поляки!.. А Мстиславский с боярами?! Они же впустили в Москву поляков!..
Он не находил слов от возмущения, оттого, что слышал, что писали, бесстыдно врали сейчас те же самые бояре, что сидели в Кремле вместе с поляками! До последнего держались за Владислава! За короля!.. Да и сейчас некоторые из них не прочь были бы, если бы на Москву пришёл король…
Емелька стал читать дальше.
– И государь Михаил Фёдорович, помня твои прежние многие заслуги перед отечеством, обещает тебе полное помилование, если ты отстанешь от воров. И вины твои тебе отдадим и покроем вины твои нашим царским милосердием и вперёд же твои вины вспоминать не будем… Сия грамота дана за рукой государя да боярина Фёдора Шереметева…
Емелька закончил читать.
Заруцкий задумчиво поглядел на него, о чём-то размышляя. Затем он рассмеялся, похлопал его по спине:
– Ай да государь-царь! Ай да бояре-умники! Ха-ха-ха!.. Ладно, Емелька, грамоту положи в приказные дела. Отвечать нет надобности… Да и не ждут от нас ответа!
* * *
В конце марта Заруцкий вызвал к себе на воеводский двор Федьку Черного, одного из своих ближних атаманов.
– Пойдёшь на Терек! Надо поднять терских казаков против Головина! – стал наставлять он его на дело, на то, что задумал.
Пётр Головин, воевода Терской крепости, куда посылал он своего атамана, был, по слухам, причастен к заговору Ивана Хворостинина. И вот его-то Заруцкий решил наказать, а заодно перетянуть на свою сторону терских казаков.
Федька Чёрный ушёл со своими казаками на Терек. А в начале апреля в Астрахань к Заруцкому подошли с Волги шестьсот казаков. И по городу сразу же поползли слухи о недобрых замыслах Заруцкого с Мариной против них, астраханцев: они, мол, астраханцы, были в сговоре с Иваном Хворостининым. И сейчас те казаки с Волги, пограбив, перебьют всех астраханцев…
В Астрахани день ото дня становилось всё тревожнее и тревожнее. И на Страстной неделе, за четыре дня до Пасхи, пятнадцатого апреля, в среду, грянуло. Всё началось на базаре, по-восточному шумном, ярком и суетливом.
– Заруцкий с Маринкой задумали встречать купцов!
– Каких таких купцов?
– От шаха! Откуда же ещё! Персы!..
– Братцы, злое что-то затеял Заруцкий! И казаки с Волги пришли не зря сюда! Как бы нам худо не вышло!..
И всё то же самое: Заруцкий с Мариной надумали отдать Астрахань шаху.
Люди на базаре заволновались, всплеснулись крики: «Убивают, люди добрые!»…
Астраханцы схватились за оружие. Толпа, раскалённая слухами о грабежах казаков, вооружившись, ринулась к детинцу, к крепости. Смяв казаков, стоявших караулами на подъёмном мосту, толпа подступила вплотную к крепостным воротам, но тут перед ней в воротах упала решетка… Часть казаков успела всё же уйти за крепостные стены вместе с Заруцким. Тех же, кому это
