3
Когда я вернулся, Капта был в гостинице; он сильно напился в портовой винной лавке. Он сказал мне:
— Господин, для слуг эта страна — Страна Запада; никто не бьет их и не вспоминает, сколько золота было у него в кошельке и какие у него были драгоценности. Если хозяин разгневается на слугу и прогонит его вон из дома, слуга должен лишь спрятаться и вернуться на следующий день, когда хозяин забудет про все это дело.
Это он сказал в своей обычной манере, так, словно он был пьян, но потом закрыл дверь и, убедившись, что никто не подслушивает, продолжал:
— Господин, странные дела ожидаются в этой стране. Моряки в винной лавке говорят, что критский бог умер и что жрецы в великом страхе ищут нового бога. Это опасные речи, за которые матросов уже сбрасывали с вершины утеса на съедение каракатицам, ибо было предсказано, что, когда умрет бог, падет и могущество Крита.
Безумная надежда вспыхнула в моем сердце. Я сказал Капта:
— В ночь полнолуния Минея должна войти в обитель этого бога. Если он действительно умер, — а это возможно, ибо люди в конце концов узнают обо всем, хотя никто и не говорит им, — тогда Минея, наверно, возвратится к нам из обители бога, откуда до сих пор не возвращался никто.
На следующий день я занял удобное место в огромном амфитеатре, где каменные скамьи поднимались как ступени одна над другой, так что каждый без труда мог видеть быков. Меня очень восхищало это искусное сооружение, никогда прежде не видел я ничего подобного; в Египте при шествиях и на выставках устанавливают высокие помосты, чтобы все могли видеть бога, жрецов и танцующих.
Быков выпускали на круг одного за другим, и каждый танцор поочередно выполнял положенные упражнения, сложные и изнуряющие. Они включали множество различных приемов, которые нужно было безупречно выполнить в установленном порядке. Труднее всего было прыгнуть между рогами, а затем сделать сальто в воздухе и закончить танцем на спине быка. Даже самые искусные не могли выполнить все это без некоторых погрешностей, ибо многое зависело от поведения животного, от того, как оно стояло, с поднятой или опущенной головой. Богатые и знатные критяне бились между собой об заклад при каждом номере, и каждый ставил на своего любимца. Мне была непонятна их горячность, ибо все быки казались мне одинаковыми, и я не мог отличить одно выступление от другого.
Минея тоже танцевала, и я боялся за ее жизнь, пока ее удивительная ловкость и мастерство не околдовали меня настолько, что я забыл об опасности и наслаждался вместе со всеми. Здесь и девушки, и юноши танцевали обнаженными, ибо этот спорт был так опасен, что любая одежда стесняла бы их движения и подвергала бы опасности их жизнь. Минея казалась мне прекраснее всех; когда она танцевала там, ее кожа блестела от масла, хотя я должен признать, что и среди остальных было несколько исключительно искусных девушек, которые заслужили шумные рукоплескания. Но я не мог смотреть ни на кого, кроме Минеи. В отличие от других она не упражнялась из-за своего долгого отсутствия и не завоевала ни одной гирлянды. Ее старый покровитель, который побился об заклад, что Минея одержит победу, кипел от возмущения и досады, пока не позабыл о потерянном серебре и не отправился к стойлам, чтобы снова побиться об заклад; как покровитель Минеи, он имел на это право.
Когда после состязания я встретил Минею в помещении для быков, она оглянулась кругом и холодно сказала мне:
— Синухе, я не увижу тебя больше, ибо друзья пригласили меня на пир; кроме того, я должна приготовиться для моего бога, поскольку полнолуние будет послезавтра. Поэтому, вероятно, мы не встретимся больше до того, как я войду в обитель бога, разве только ты захочешь сопровождать меня туда с остальными моими друзьями.
— Да будет так, — сказал я. — Я должен многое повидать на Крите; обычаи, а также женские наряды очень заинтересовали меня. Когда я смотрел на ваши состязания, несколько твоих подруг пригласили меня к себе домой, и я получил удовольствие, глядя на их лица и грудь, несмотря на то что эти женщины были немного полнее тебя и гораздо легкомысленнее, чем ты.
Она схватила меня в бешенстве за руки; ее глаза засверкали, и, задыхаясь, она проговорила:
— Я запрещаю тебе веселиться с моими друзьями, когда меня нет! Ради меня тебе следовало бы подождать, пока я уйду, Синухе. И хотя, несомненно, я кажусь тебе слишком худой, что мне прежде никогда не приходило в голову, все же сделай из дружбы ко мне то, о чем я прошу тебя.
— Я пошутил. Я не хочу нарушать твой покой, поскольку тебе, конечно, предстоит еще многое сделать перед тем, как ты вступишь в обитель бога. Поэтому я вернусь в гостиницу и займусь больными, ибо многие в порту нуждаются в моей помощи.
Я ушел от нее, и еще долгое время спустя запах рогатых животных преследовал меня. Никогда не забуду я запаха критских стойл, и по сей день, когда я вижу стадо и чувствую его запах, меня начинает тошнить, я не могу есть и у меня болит сердце. Однако я отправился от Минеи к моим пациентам в гостиницу; я лечил их и облегчал их страдания, пока не спустилась ночь и не зажглись светильники в портовых увеселительных заведениях. Сквозь стены доносились звуки музыки и смех, ибо даже рабы переняли беззаботные манеры своих хозяев; каждый жил так, словно ему никогда не суждено умереть и будто не существует ни боли, ни горя, ни утрат.
Было темно; я сидел в своей комнате, где Капта уже разложил для меня циновку, на которой я спал; я сидел в темноте, потому что мне не хотелось зажигать светильник. Взошла луна, большая и яркая, но все еще не совсем полная, и я ненавидел луну за то, что она должна была разлучить меня с той единственной, которая была мне сестрой. Я также ненавидел себя за слабость и робость, за неопределенность своих собственных желаний. В это время открылась дверь и осторожно вошла Минея. Она была одета уже не по критской моде, на ней было то самое простое платье, в котором она танцевала перед могущественными и простыми людьми разных стран, а ее волосы были перевязаны золотой лентой.
— Минея! — воскликнул я в изумлении. — Почему ты пришла? Я думал, ты готовишься для своего бога.
Она сказала:
— Говори тише, ибо я не хочу, чтобы кто-нибудь услышал нас.
Она села напротив меня и, пристально глядя на луну, продолжала странным голосом:
— Мне не нравится место, где я сплю, в жилище быков, и я не так счастлива среди моих друзей, как некогда. Но зачем я пришла посетить тебя в этой портовой гостинице, чего мне совсем не подобало делать, не могу тебе сказать. Однако, если ты хочешь спать, я не стану мешать тебе и уйду.
Я не могла спать и тосковала о прежнем запахе лекарств и трав; мне хотелось еще раз отодрать Капта за уши и за волосы за тот вздор, который он мелет. Странствия и чужеземцы настолько увлекли меня, что я больше не чувствую себя дома среди быков; меня не радуют рукоплескания на поле, и я не стремлюсь даже так страстно, как прежде, в обитель бога. Разговоры об этом вокруг меня напоминают мне речь неразумных детей, их веселье подобно морской пене, выброшенной на берег, и их радости — не мои радости. В моем сердце пустота и в голове то же; там нет ни одной мысли, которую я могу назвать своей собственной. От всего больно, и никогда в жизни я так не страдала. Поэтому я прошу тебя подержать снова мои руки, как ты это обычно делал. Мне не страшно никакое зло, даже смерть, пока ты держишь мои руки, Синухе, хотя я слишком хорошо знаю, что ты предпочел бы смотреть на более полных и более красивых женщин, чем я, и держать их руки.
Я сказал ей:
— Минея, сестра моя! Мое детство и юность походили на чистый, глубоководный ручей. Моя зрелость была полноводной рекой, которая растекалась все шире, пока не превратилась в грязную стоячую лужу. Но, когда ты пришла ко мне, Минея, воды вновь слились и радостно устремились в глубокое русло, очищая мою душу. Мир улыбнулся мне, а зло отошло само собой. Благодаря тебе я познал добро: я лечил больных, не ожидая подарков, и боги тьмы утратили власть надо мной. Вот что означал твой приход. Теперь, когда ты уходишь, с тобой уходит и свет, и в душе моей пустота. Я никому больше не желаю добра. Я ненавижу людей и ненавижу богов и не хочу больше слышать о них.
Так обстоит дело со мной, Минея, и поэтому я говорю тебе: на свете много стран, но река только одна. Позволь мне увезти тебя в Черную Землю на берегах этой реки, где в камышах кричат дикие утки и каждый день солнце плывет по небу в своей золотой ладье. Пойдем со мной, Минея; мы вместе разобьем кувшин и станем мужем и женой и никогда уже не разлучимся. Жизнь будет легка для нас, а когда мы умрем, наши тела сохранят так, что мы сможем встретиться в Стране Запада и жить там вместе вечно.
Но она сжимала мои руки, касалась моих век, губ и горла кончиками пальцев и говорила:
— Синухе, если бы я и хотела, я не смогла бы последовать за тобой, ибо ни один корабль не увезет нас с Крита и ни один капитан не посмеет укрыть нас на борту. Меня сторожат уже для моего бога, и я не позволю, чтобы тебя убили из-за меня. Я не могу уйти с тобой. После того как я танцевала перед быками, их воля сильнее моей воли, хотя я не могу объяснить тебе этого, потому что ты этого не испытал. Поэтому в ночь полнолуния я должна войти в обитель бога, и никакая сила на земле не сможет помешать мне. Отчею это так, не знаю и, быть может, не знает никто, кроме Минотавра.
