произвело фурор, поскольку до того Кранмер занимал какие-то незначительные второстепенные должности. Томас Мор был известен всей Европе, Томаса же Кранмера не знал почти никто за пределами близкого окружения короля.
– И последняя новость: король тайно обвенчался с леди Анной, а сегодня она уже появилась рядом с ним на публике как королева. Теперь все кругом говорят только о предстоящей коронации.
– Вот что меня погубило, Кромвель! – с отчаянием восклицает кардинал Вулси. – Король меня обманул, все мои беды из-за этой женщины! И тебе, дружок, лучше держаться от меня подальше, поскольку я в опале. Постарайся пролезть поближе к королю, так будет безопасней для тебя. Я всегда хорошо о тебе отзывался, хвалил твою честность. Если понравишься королю – будешь в шоколаде, Генрих тебя не обделит. Не упускай момент, дружок, подумай о своем будущем.
– Как же я вас оставлю, когда вы в такой беде? Наверное, вы правы… Нужно сделать, как вы советуете, но мне так больно от этого! «Служить я буду королю, но вечно за вас молитвы буду возносить».
И здесь тоже правда. Томас Кромвель искренне и преданно любил Вулси, верно служил ему, высоко ценил его ум, политическую хватку и трудолюбие, делал все возможное, чтобы помогать кардиналу, когда тот находился в изгнании, глубоко горевал, когда Вулси умер. И это при том, что сам Кромвель был сторонником лютеранства, то есть в смысле религиозной идеологии являлся непримиримым противником Вулси. Правда, тайным, поскольку до «Акта о супрематии» Англия считалась католической страной, а лютеранство подвергалось гонениям как ересь.
В финальном монологе кардинал благодарит Кромвеля за преданность и дает ему последние наставления:
Кардинал Вулси
– Не повторяй моих ошибок, извлеки из них урок. Меня погубило тщеславие. Это большой грех, и если ты сможешь его избежать, то все будет хорошо. Побольше люби людей и поменьше – себя самого, тогда тебе не будут завидовать, а не будут завидовать – не станут и подсиживать. Будь справедлив и ничего не бойся, и у тебя все получится. Посвяти свою жизнь стране, правде и Богу. А уж если и при таких вводных попадешь в немилость, то наверняка примешь смерть как святой мученик. Ладно, пойдем составлять опись моего имущества, теперь все это принадлежит королю, нужно передать ценности. Зря я служил монарху с таким рвением! Лучше бы я так же усердно служил Богу, тогда он не бросил бы меня, старого и беззащитного, на растерзание моим врагам. На земле мне уже никто не поможет, теперь вся надежда только на Бога.
На этом третий акт заканчивается, и самое время сделать несколько замечаний по характерам персонажей, пока все еще свежо в памяти. С Норфолком и Сеффолком не происходит ничего нового, с ними все понятно, они как не любили Вулси изначально – так и не любят, строят против него козни и открыто радуются падению всесильного кардинала. А вот с самим кардиналом, а также графом Серри и лордом-камергером не все так однозначно.
Собственно, по поводу Вулси вопрос возникает только один: он действительно искренне раскаивается в своих ошибках или придуривается? Поскольку на сцене кардинал больше не появится, никакой новой информации мы уже не получим. Так что выводы придется делать из того, что прочитано (сыграно в первых трех актах). У кого какие мнения?
Далее: лорд-камергер. При первом его появлении в пьесе мы слышим из его уст слова о кардинале: «Он, право, благороден. Лишь злые языки твердят иное». Когда его собеседник Сендс рассыпается в похвалах Вулси, камергер полностью согласен: «Да, это верно. Но мало ведь таких, как кардинал». Более того, камергер горд и счастлив, что получил приглашение быть распорядителем на званом ужине у Вулси, а во время самого ужина (в следующей сцене) суетится и лебезит, чтобы угодить хозяину. Варианта у нас два: либо этот человек искренен в своем восхищении кардиналом, либо ловко притворяется, являясь на самом деле скрытым диссидентом. Затем, спустя какое-то время, камергер получает письмо насчет лошадей, которых у него отобрали, ссылаясь на приказ Вулси: «Когда они были уже приготовлены к отправке в Лондон, слуга лорда-кардинала забрал их у меня по его полномочию и приказу, заявив при этом, что его господин требует, чтобы ему служили лучше, чем любому подданному, если не лучше, чем самому королю, – и вот это-то, сэр, и заткнуло нам рты». Прочитав это, камергер угрюмо комментирует: «Боюсь, что так он хочет. Ну и пусть берет коней! Он все возьмет, я знаю!» И уже через пару минут в разговоре с Норфолком и Сеф-фолком лорд-камергер высказывается о Вулси весьма нелицеприятно. Так что же, он сильно обиделся на историю с отнятыми лошадьми? Или эта история вдруг открыла камергеру глаза на истинную сущность алчного и тщеславного кардинала? Или он всегда думал о нем плохо, но только сейчас решил открыться предполагаемым единомышленникам? А вот вам еще вариант: наш камергер всегда держит нос по ветру, не имея собственных принципов, и пока Вулси пользовался любовью короля – пелась одна песня, а когда стало понятно, что король не отступится от Анны и в политическую силу войдут ее родственники Говарды (герцог Норфолк и его сын граф Серри), слова у песни кардинально поменялись. Но как бы там ни было, в третьем акте камергер уже открыто примыкает к бунтовщикам – Норфолку, Сеффолку и Серри, вместе с ними с наслаждением наблюдает за расправой над Вулси и вдруг… проявляет сочувствие к попавшему в беду кардиналу и просит графа Серри не добивать упавшего: «Мне больно видеть, как его величье бесследно тает». Если «больно видеть», значит, раньше действительно были и уважение, и восхищение. Или нет? Кто как думает?
Но самым, на мой взгляд, занятным персонажем является здесь граф Серри. Судя по тому, что его посылали наместником в Ирландию, он должен быть не совсем уж зеленым пацаном. Смотрим биографические данные: Томас Говард, 3-й герцог Норфолк (пока жив папа, 2-й герцог, сын именуется графом Сурреем, это вы не забыли, надеюсь), родился в 1473 году. То есть к моменту женитьбы Генриха Восьмого на Анне Болейн ему 59 лет. Нехило так. Леди Элизабет Стаффорд, дочь герцога Бекингема, – вторая жена, первой супругой была одна из дочерей короля Эдуарда Четвертого и Елизаветы Вудвилл. Титул герцога Норфолка он унаследовал в 1524 году, когда скончался его отец, 2-й герцог Норфолк. Но у Шекспира этот 2-й герцог до их пор жив-здоров и вовсю плетет интриги, поэтому его «литературному» великовозрастному сыночку приходится
