с подругой из планового отдела – Валей Чуфариной. А та, словно догадываясь об этом, ждала её у выхода из конторы. О, Валя Чуфарина! Чувствительнейшая натура! Она радовалась успехам любого человека, и плакала, узнав о его горе. Ксения часто делилась с ней мыслями и выслушивала её советы. Видимо, не реагирующая на страдания других, она, чтоб не превратиться во что-то совсем уж грязное, невольно искала соприкосновение с родником, каким была душа Вали Чуфариной.
– Ксюшенька, поздравляю! – Валя крепко обняла подругу.
– Но у меня дети.
– Второго-то нет. Выходи, Ксеня, замуж, это твоя судьба.
– Не знаю… И старший идолом растёт, да и от этого, боюсь, не избавилась. Была б одна…
Ксеня, разве можно так о детях? Ведь они – кровь родная.
Воспоминание о младшем сыне разволновало её. «Неужели объявится» – подумала, ловя себя на мысли, что желает ему смерти. Она на миг представила, как он, возвратившись после бродяжничества, стоит перед ней, исподлобья глядя, готовый на новые пакости. «Ну, уж нет, не жить тебе со мной» – решила.
Александр Иванович стоял около дороги.
– Тебя поджидает, горемычный, – хихикнув, шепнула Валя. – Нас ждёте? – Бойко воскликнула. – Вижу, что нас. Куда пойдём? В ресторан?
– А может, к тебе? – предложила Ксения. – Спокойно посидим, поговорим.
Предложение было принято. По пути Александр Иванович заглянул в магазин и купил бутылку вина и коробку конфет. Дорогой он рассказал о том, что в Москве имеет собственный дом, но пока в нём проживает сестра, а он сам привык к скитальческой жизни. Ксения, поборов смущенье, взяла Александра Ивановича под руку; на лице инженера появилось выражение удовлетворения. Он сжал её пальцы, а ей захотелось его поцеловать.
14
Стряхнув с себя шлак, Сашка побежал вдоль железнодорожной линии. Кололи камни, попавшие за пазуху, так что ему пришлось снять с себя одежду и вытрясти её. Когда мимо проезжал товарняк, он отсиделся за кустами. Одевшись, он побежал на поиски Скребка. Пальцы его рук цеплялись за кусты, когда он перепрыгивал через камни, канавы. Воробьи шарахались, зелень била по щекам, а он мчался и мчался, как вырвавшийся на волю зверёк, радуясь ветру, солнцу! Завершением счастливого бега стала встреча с дружком, который спешил ему навстречу. Встретившись, они покатились с насыпи кубарем, обняв друг друга. И глаза, и души их светились!
Они отошли в сторону от полотна, громко хвастаясь смелостью и ловкостью при прыжке с поезда. Сашка обратил внимание, что дружок хромает.
– Палец вывихнул или потянул, – пояснил Скребок.
Приметив копну соломы, залезли в неё.
– Не знаю, куда ты, я в Москву, – объявил Скребок своё решение.
– Это же через Омск, – помрачнел Сашка.
– Другой дороги нет.
– Не хочется через Омск.
– Такого чумазого везде повяжут, – надув щёки, засмеялся Скребок.
– Себя не видел.
– Ладно, давай чиститься, и быстрей пошли. Недалеко Калачинск.
Они двинулись вдоль линии. Пройдя поворот, увидели маленькую станцию, где стояли с десяток домов и жёлто-серое станционное здание.
– Не Калачинск, – соображал Скребок. – И пассажирский тут не остановится, хотя наплевать – нам лучше на товарняке. Пошли по полю, чего мельтешить.
Так и сделали. Но идти стало трудно: пропаханная земля проваливалась под ногами, и приходилось постоянно отдыхать. Очень хотелось есть. Скребок ногой ковырнул комок. Картошка! Конечно, прошлогодняя. Начали рыться, и насобирали несколько картофелин. Через полчаса, сидя у костра, они ощупывали палочкой обугливающиеся чёрные мячики. Дождаться их мягкости сил не было – картофель выкатывался и съедался. Жаль, что не было соли и хлеба. Покурили, и, почёсывая заболевшие животы, направились в сторону станции.
Вечер напитался прохладой. Стало смеркаться. Сумерки обрадовали беглецов, как появившийся союзник, который взял на себя заботу скрывать их. Они внимательно осмотрели грузовые составы. Все неподвижны. На одном пути писклявый паровозик таскал вагоны. Подойдя к очередному составу, друзья взобрались на тормозную площадку и, сутулясь, примостились на откидывающемся сиденье. Сквозняк пресёк старания согреться, тем более, что оба потеряли шапки при падении.
– Не могу, живот схватило! – заохал Скребок. – Посижу под вагоном.
Сашка заволновался, так как прошло много времени, а дружок всё не появлялся. Свистнул паровоз, загремели тарелки вагона.
– Скребок! – заорал Сашка во всё горло, не на шутку встревоженный.
Ещё свисток, вагон рвануло вперёд. «Зарезало…» – испугался Сашка.
– Что орёшь? Ещё услышат… – послышался весёлый голос Скребка, влезшего на площадку. – Что было делать? – припёрло.
Друзья расхохотались. Веселясь, они не прочли название станции, уже оставшейся позади. Поезд ускорил бег; ветер кружился на открытой площадке.
– О-о-о, холодина! – заорал Сашка в ухо другу, пытаясь перекричать стук колёс.
– Пустяки. Я зимой на крыше ездил, – ответил Скребок.
Пролетев немалое расстояние, поезд замедлил ход и остановился. Это и был Калачинск.
– Пропускают пассажирский, – сказал Скребок, имеющий опыт путешественника.
Всё так и было: через полчаса перед ними стал крайний вагон пассажирского поезда. Не теряя ни минуты, замёрзшие до костей, мальчишки проникли в тамбур пассажирского. Сев на пол, они почувствовали себя счастливыми. – Так бы до Москвы, – вслух размечтался Скребок. И тут же: – Но здесь поймают, спокойней на товарняке.
Поезд на станции держали долго. Отогревшись, они задремали. Проснулись от стука двери и голосов. Открыли глаза – рядом два мужика. Скребок вскочил и, как ни в чём не бывало, спросил:
– Не знаете, сколько время?
– Десятый час, – ответил рыжебородый мужик и захохотал, за ним – второй. Рыжебородый, прекратив смех, посмотрел на Сашку. – Настоящий бесёнок! Куда едем?
– В Москву, – выпалил Сашка первое, что пришло в голову.
– Вот что, пострелы, – добродушно улыбаясь, посоветовал рыжий, – выметайтесь, пока легавые не замели.
На нём была коричневая тужурка, закрытая на все пуговицы, а в руке он держал вещмешок, пузатый, как мяч. Видимо, выходили мужики на ближайшей станции. А ближайшая – Омск.
– Мы щас смоемся, – поспешно сказал Скребок, глядя на вещмешок. – Вы бы хлебца нам удружили, три дня крохи во рту не было.
Сашка подёргал друга за хлястик пальто: ему стало неловко за враньё, с каким его друг вымогал еду. Но тот с непревзойдённой естественностью изобразил страданье на чумазой физиономии. Это, видимо, тронуло мужиков. Рыжебородый, развязав вещмешок, вытащил полбуханки хлеба:
– Поделись с маленьким, – сунул хлеб в руки Скребку.
Второй мужик, выйдя за дверь, принёс половину батона и банку с недоеденной кабачковой икрой.
– Спасибо, благодарствуйте, – застонал Скребок, пряча еду за пазуху. – Ну, мы пошли. Сань, открой дверь.
– Ты, Скребок, побирушка, – пожурил Сашка дружка, когда они взобрались на крышу вагона и сели, покачивая свесившимися ногами.
– Жри, и помалкивай! – как отрубил Скребок, протянув другу кусок батона. – Хлеб побережём.
После того, как они с аппетитом перекусили батоном и икрой, Скребок повеселел и, пока поезд мчался, постукивая на стыках, посвистывал и болтал ногами. Но вот вдалеке показались силуэты крупных зданий. Поезд подъезжал к Омску.
– Смотри, легавый! – Скребок показал на красное пятно на краю платформы.
– Вижу… А вон ещё…– подхватил Сашка.
Они спустились на противоположную вокзалу
