Мальчики вышли из дома и побежали на праздник. Тян Ди сокрушался, что ему не досталось даже окурка. Лужайку на территории храма заполнили люди — началась ярмарка. Молодежь громко переговаривалась. Из кельи монаха Кена лился яркий свет, но в помещении никого не было. Освещена была и школа: светильники висели близ статуи Будды, а неподалеку от нее сидело множество пожилых людей.
— Как ярко! А где светильники взяли? — осведомился Тян Ди у прогуливающегося с сигареткой Ката.
— Один староста дал, другой — от главного учителя, какие-то из округа привезли… — отозвался тот и пошел себе дальше.
Под кроной дерева Бодхи возвышалась освещенная сцена для представления молам. По бокам стояли два табурета.
— Когда уже начнется представление? — спросил Кун.
— Там читают джатаку, но они скоро закончат, — ответил Кат и повел ребят погулять по территории храма [125].
Возле ограды теснились стайками хорошенькие девушки.
— Хикама [126], арахис и многое другое!.. — крикнула одна торговка при виде них. — Эй Тян Ди, подходи смелее, сорванец!
— Давай сюда, братец Кат, купи чего-нибудь! — позвала другая.
— Ближе к ночи, может, и раскошелюсь на пару сатангов, — отозвался тот, не прерывая неспешной прогулки.
Мальчики свернули направо и увидели тетку Кам Па, сидевшую с другими торговками. Друзья узнали одну из них — Мэу, ту самую девушку, которой докучал деревенский бедокур Кхун. На праздник Мэу облачилась в пха кхау ма, обернув им грудь и оставив открытыми белоснежные плечи и шею. На подносе перед ней лежали корневища хикамы и бруски сахарного тростника.
Неподалеку от Кам Па торговала дочка китайца У. Ее высокий стол, ломившийся от сладостей, многие из которых были Куну незнакомы, освещался отдельным светильником.
— Подходи, покупай! — зазывала она.
— Еще чего! Всего одна монетка — и тратить ее на ерунду? Вон, пускай Кат пойдет в зятья к китайцу У — то-то веселуха будет, — громко сказал Тян Ди и потащил Куна прочь — на всякий случай. Он предложил пойти туда, где собирается молодежь.
Ван Дам расстелила на земле широкую циновку, возле которой чадил факел. Она позвала к себе ребят и предложила им сесть. Тян Ди разговаривал с ней за себя и за Куна. Ван Дам не стала наряжаться, а надела все те же черные штаны и серую кофту с вырезом. Кун с мечтательным вздохом ловил каждую ее белоснежную улыбку, а Тян Ди все время вытягивал шею, пытаясь заглянуть в вырез, особенно когда девушка наклонялась за сладостями. К ним подошел сельский парикмахер Тит Тямпа и сел рядом на циновку.
Кун намеком дал понять другу, что им пора. Месяц назад отец отправил Куна постричься, а расплатиться договорился позже. Сделал ли это отец, неизвестно. Если нет, а парикмахер вдруг вспомнил бы об этом, то Куну пришлось бы расстаться с монетой, чего мальчику очень хотелось избежать. Тян Ди он не стал ничего объяснять.
Громкий голос объявил, что прибыла исполнительница молам. Кун поспешил к сцене. Ампхон оказалась женщиной среднего роста с гладкой бархатистой кожей, чарующе отражавшей падающий на нее свет. Округлое лицо, аккуратные губки… Когда она поднялась на сцену, шум усилился.
— Эй, красотуля! Приходи завтра удобрить мне поле! — раздался выкрик из толпы.
— Это еще зачем? — недоуменно спросил Кун у Тян Ди.
— Да такая краля даже если на поле кучу наложит, все равно что украсит!
Шею исполнителя по имени Ну покрывал легкий шарф в красно-голубых тонах, развевавшийся от легких дуновений ветра. Сам мужчина имел выбритые виски, зачесанные назад волосы и короткие бакенбарды. Он раскланивался и всем улыбался. Под шум голосов и аплодисментов Ну уселся на табурет, а девушка лет двадцати пяти взяла кхэн и опустилась рядом с ним на циновку. Шелковый саронг Ну искрился в потоке света, а белая рубашка с длинными рукавами поблескивала крупными коричневыми пуговицами. Улыбка являла всем золотые зубы.
— Невелика беда ее одолеть! Не посрамлю свою деревню! — бросил вызов Ну.
— Ампхон, спойте нам «дэн донг» для начала! — выкрикнул кто-то из зрителей.
Женщина встала, за ней поднялась музыкантша. Звуки кхэна, переплетающиеся с голосом Ампхон, становились все громче, а гул собравшихся стих. Закончив куплет, певица медленным пластичным движением подняла руки, что указывало на начало изящного танца.
В действо вступил Ну. Под общее улюлюканье он изобразил попытку ухватить подол Ампхон, но та, взвизгнув, увернулась.
Кун смеялся и никак не мог остановиться.
— А ты не мацай мою даму, слышь, Ну! — выкрикнул из толпы Тит Хат, развеселив собравшихся еще больше.
Гости переговаривались, обсуждая мелодичный голос и красоту исполнительницы, вполне соответствовавшие молве.
Ка вышел на сцену и, выбросив сигарету, поднял правую руку: — Слушайте сюда! Староста послал меня обратиться к вам и довести до вашего сведения: когда артисты поют, им можно подпевать и подыгрывать своими куплетами, но когда они читают стихи и рассказывают истории, извольте не болтать слишком громко, иначе монахи в здании школы ничего не расслышат!
— Выступления продлятся до рассвета? — спросил Тит Хат.
— До самого рассвета. Молодежь! Эй, вон там… Потише!.. Хочется веселиться — веселитесь, но не забывайте лишний раз поклониться родителями! И не бегите из родных краев!
Когда Ка закончил, раздались шумные аплодисменты.
Кун не мог вымолвить и слова. Он сидел под деревом Бодхи и, потеряв счет минутам, завороженно смотрел представление. Некоторые песни брали за душу, от них наворачивались слезы на глаза. Ему вспоминалась засуха и многодневная поездка на рыбалку… Сейчас казалось, что все это осталось далеко позади.
Крыша дома была перекрыта. Лица односельчан светились благостными улыбками. К людям вернулись веселье и беззаботность.
Храмовый праздник, можно сказать, — воплощение их счастья, и в будущем он обязательно должен повториться.
XXXVI. День счастья
В ту ночь полная луна светила тускло из-за застилавших ее облаков. Кун и отец спали на террасе, когда к ним в дом вбежал Тит Тюн и крикнул, что у Кам Конг схватки и она рожает с вечера, но пока еще не разрешилась. Местная повитуха и ее мать массируют ей живот.
Яркая вспышка света промчалась с неба на землю в северной части деревни.
— Ой! Что это? — вырвалось у Куна.
— Это метеорит! — ответил отец.
Тотчас за Тит Тюном прибежал пьяница Тит Хат и обрадовал всех известием, что Кам Конг наконец родила и надо торопиться домой. Того тотчас как ветром сдуло. Тит Хат поспешил вместе с ним.
— Как она сама?.. Ничего толком не сказали!.. — бросила мать и, накинув на плечи шарф, спустилась вниз.
— Тит Тюн небось так рад, что совсем растерялся! — крикнул ей вслед отец, но ответа не последовало.
— Пап, а тот длинный луч света, что спустился вниз, — это небесный дух пришел есть людей?
— Да нет же! Это каменная глыба, которая летит из далекой галактики, а когда попадает в атмосферу и сталкивается с воздухом, она возгорается. Когда вырастешь, все узнаешь. Древние поговаривали, что родившийся во время падения метеорита станет обладателем необыкновенных способностей, а значит, малыша Кам Конг ждет подарок судьбы. Нам хоть и не посчастливилось родиться в беззаботные времена, но мы все равно молодцы и не должны лениться. Нужно уметь правильно рассудить, что хорошо, а что плохо.
Кун лежал и с улыбкой на лице слушал отца. Он заранее радовался, что ребенку Кам Конг повезет в жизни. Родители этого малыша — бедняки, такие же, как сам Кун, но когда ребенок вырастет, Кам Конг не должна страдать от бедности.
Кун хотел было тотчас пойти и проведать их, но отец сказал, что лучше отложить визит до утра.
— Ей придется, как и маме, лежать у огня несколько дней? — спросил Кун.
— Да. Хорошо, что она родила в январе, в период сбора риса. Прохладный сезон приносит хоть какой-то ветерок, — ответил отец.
