лучшим работникам, перевыполнившим планы, – премии. После голодного сорок шестого, после пережитых потерь – последствий войны, это было большое событие. Поэтому вся деревня гудела, обмывая получки, искренне радуясь тому, что жизнь вроде бы налаживается.
После последней перед концертом репетиции в школе, где Салима как работник яслей тоже принимала участие, они с Исламом, неспешно прогуливаясь и обсуждая программу концерта, шли по освещенной луной заснеженной улице, по привычному маршруту. И тут навстречу из-за поворота выкатилась шумная толпа подвыпивших сельчанок. Верховодила ими все та же Хадиса, у которой и состоялись посиделки. Они шли, громко распевая песни, сбиваясь, хохотали. Шумную ватагу сопровождал лай проснувшихся собак.
Не успели Ислам с Салимой опомниться, как оказались в окружении этой хмельной карусели. Хадиса, сделав в полупьяном кураже выпад в сторону Салимы, больно ударила ее плечом и оттеснила от Ислама:
– Ислааам, – запела она. – Ты все с этой дочкой муллы провожаешься, смотри, сам не стань муллой. Муллой станешь, как нас будешь ублажать? – Вся толпа взорвалась в хохоте и в возгласах с похабными издевками.
Ислам хотел опять взять под руку Салиму, но Хадиса опять крутанулась так, что задетая ее плечом Салима чуть не упала в еще не засыпанную снегом канаву.
– Смотри, как все к ней тянется! А вот не дам я тебе ее провожать, со мной сегодня пойдешь, будем всю ночь мою премию обмывать да миловаться! Девочки, отведите эту малолетку домой, а мы с Исламом пойдем ко мне. И не мешайте нам сегодня! – И крепко вцепилась в руку, разворачивая его в сторону своего дома.
Но Ислам так тряхнул рукой, что Хадиса отскочила от него и если бы не стенка из ее подруг, то хмельная свалилась бы сама в канаву.
– Не смей! Не смей так больше обращаться к ней! Не смей… иначе я не знаю, что с тобой сделаю! – зло замахнулся он в ее сторону и, взяв под руку плачущую Салиму, вывел ее из опешившей и замолчавшей толпы.
– Ислааам, одумайся! Смотри, пожалеешь, вернись, пойдем ко мне! – все верещала разозленная Хадиса.
Вырвав свою руку, Салима, подавляя всхлипы, засеменила в сторону дома. Ислам пытался опять взять ее под руку, но она, впервые проявив свою волю, опять вырвалась и побежала. Ислам догонял ее, становился поперек, но она с отчаянием обходила его, вырывалась и снова бежала. С такими, со стороны смешными, выкрутасами дошли до жердевых ворот дома дяди Искандера. Когда Салима попыталась открыть калитку, Ислам с силой обнял ее и развернул к себе. Салима же, плача, все сопротивлялась:
– Иди, иди к своей Хадисе, зачем я тебе нужна! Иди, обмывай ее премию, милуйся с ней сколько хочешь, отстань от меня! – Оскорбленная в голос разрыдалась. – Уеду я отсюда, домой хочу, надоело мне здесь все. Уйди! Пусти меня, спать пойду!
Но Ислам и не думал ее отпускать, лишь крепче смыкал свои объятия, ждал, когда она успокоится. Когда ее рыданья перешли во всхлипывания и она, устав сопротивляться, обмякла, он приподнял ее голову, стал целовать ее соленые щечки:
– Салима, все они и твоего ноготочка не стоят… Мне нужна только ты… Выходи за меня…
Долго они так простояли. Салима, все всхлипывая, молчала. В ее голове сквозь обиду на женщин, на Хадису, все проносились разные мысли и самое главное: что скажет отец, если она решится на такое раннее замужество? Она все время сравнивала Ислама с ним. Папа правильный, весь в религии, всех любящий и понимающий. Его рассуждения всегда чисты и обоснованны. А Ислам? Да, он тоже очень рассудительный, умный, много читает, но он всегда потешается над верой. Он смеется над своей мамой, соблюдающей уразу, рассказывает всякие надуманные истории про глупости, совершаемые муллами. Разве папа одобрит ее выбор? И наконец, под напором Ислама: «Ну что ты молчишь, что скажешь? Выходи за меня», – она лишь устало отодвинула его от себя, неуверенно помотала головой и, скрипнув заржавевшими петлями калитки, вошла во двор.
Праздник в школе прошел на славу. После скучного доклада приезжего представителя парткома лесопункта начался концерт, где и ведущим, и аккомпаниатором был Ислам. Сначала долго и нудно выступал ученический хор с песнями, прославляющими Октябрь. Потом пошли и сольные выступления взрослых, пляски. Между номерами Ислам рассказывал юморески, чтобы заполнить паузы, играл на мандолине, курае и даже, вводя в ступор деревенских, показывал фокусы.
После концерта и традиционных танцев, когда его привычный круг друзей уже скучковался на улице, он всем радостно сообщил:
– Друзья мои, мой дом сегодня – аулаҡ өй (свободный дом). – На что вся толпа дружно захлопала и радостно загудела. Оказалось, что его маму с Заятом забрал к себе в гости старший зять в деревню Ботай. – Пойдемте все ко мне!
Когда толпа дружно двинулась в сторону второй, меньшей улицы к дому с елью во дворе, Салима нерешительно затопталась на месте. Как ей быть? Но тут в ее руку крепко вцепилась Мафтуха:
– Пойдем, чего оробела, попляшем вдоволь. Сам Ислам нас приглашает!
В небольшом доме друзья веселились от души. На свет заглянула и Хадиса с подругами. Но их никто за стол не посадил, не налил медовухи. Они потоптались, немного поплясали и, оскорбленные, ушли, чем вызвали вздох облегчения Салимы.
Но, на ее беду, в этот день уж совсем распоясался Ришат. Он уселся рядом с ней, оттеснив Мафтуху, пытался обнять ее, захмелевший, давал волю рукам и все шептал:
– Ну вот видишь, какой у них дом! Нищета. У них же ничего нет, да и откуда взяться пришлой голытьбе. А все пыжатся, изображают из себя кого-то, и не подступись! Ну и что, что они когда-то были богатыми? Как ты здесь будешь жить? Смотри, какая древняя печь, спят почти на голых нарах…
Видя, как Ришат теснит Салиму и, блестя маслянистыми глазками, что-то ей нашептывает, Ислам мрачнел как туча. С другой стороны, недобро сверкали глаза его сестренки Сагили, которая помогала брату ухаживать за друзьями. А когда мужчины вышли покурить, то сквозь женскую громкую болтовню Салима краем уха услышала во дворе какой-то шум, возню, выкрики. Когда все вернулись, Ришата среди них уже не было. Ислам старательно прикрывал на рубашке место вырванной с корнем пуговицы. А встревоженная Сагиля, быстро одевшись и не прощаясь с гостями, убежала в ночную темноту.
Постепенно друзья стали расходиться по домам. Засобиралась и Салима. Но хозяин задержал их с Мафтухой, мол, сам вас провожу. Он заново вскипятил чайник на глинобитной, потрескавшейся и дымящей печурке и гостеприимно угощал девушек. Как-то незаметно исчезла Мафтуха – сказала, что сбегает во двор по малой нужде, и не вернулась. Они остались вдвоем. Салима долго ждала возвращения подруги и, когда вскочила, чтобы одеться
