— Обманщик говорит лживым языком! — закричал он. — Мы знаем этого человека. Разве мы воюем для того, чтобы свергнуть власть наших законных вождей? Лучше убить одного, который сбился с пути, и поставить на его место другого, чем дать волю всякому сброду.
— Это война во имя спасения зулусского народа, — ответил Коломб.
— Мы слышали достаточно, — резко сказал старый индуна. — Ни один человек не поднимет оружия без приказа своего вождя. Ни один воин не пойдет в бой за простым человеком. Что произошло с Мьонго? Он был уничтожен, не сделав и шага.
— Разве у белых есть племена, вожди и знахари? — спросил Коломб. — Нет. Поэтому они и побеждают в войнах.
— Этот человек позорит нас! — злобно выкрикнул Малаза. — Он хочет, чтобы мы были белыми. Иди… Иди и смой добрую черную краску со своего тела!
Бамбата поднял свой жезл, подавая знак к окончанию спора.
— Замолчите, — спокойно сказал он. — Этот человек познал многое. Разве мы боимся знаний только потому, что они незнакомы нам и исходят от белых? Он требует новых и неслыханных доселе вещей и говорит умно, недаром его слова обвиваются вокруг наших голов. Может быть, он прав. Пусть каждый хорошенько думает и храбро сражается. Но я говорю: охотник не может бежать быстрее своих собак.
Старики несколько смутились. Это был язвительный упрек, и все они весьма остро его ощутили. Малаза, который, казалось, заснул под кучей одеял, косо повел своими красноватыми глазками.
— Кто же собака? — подозрительно спросил он.
— Ты, — со смехом ответил один из присутствующих, поднимаясь, чтобы уйти.
— Кто это сказал?
— Зачем тебе знать? — сказал Мгомбана. — Шкура у тебя разорвана и ползаешь ты на четвереньках. Вот почему ты похож на собаку, старик. Трудновато тебе будет задирать ногу, чтобы помочиться на стену хижины.
— Вы еще увидите! Погодите, вы еще увидите! — заревел Малаза.
Коломб понял слова вождя как согласие с его, Коломба, планом. Поэтому, взяв с собой Умтакати, он отправился вниз в долину, туда, где среди окутанных парами равнин и низких холмов раскинулись необозримые плантации сахарного тростника. Они пошли без оружия, как простые работники, оставив свои винтовки на попечение Мбазо. По ночам они подползали к полицейским баракам около магистратов и беседовали с зулусами-полицейскими. Они очень обрадовались, узнав, что многие полицейские недовольны и только ждут случая, чтобы примкнуть к восставшим.
— Вы, видно, ждете, что ваши вожди поведут вас против белых? — спрашивал Коломб.
Большинство понимало смысл этого вопроса. Вожди племен уже давно пали в их глазах, ибо в большинстве это были пьяницы и подхалимы, вымогавшие деньги у своего народа.
— Мы ждем минуты, когда сюда подует ветер и огонь доберется и до нас, — обычно отвечал кто-нибудь.
— Подожгите хворост сами, — советовал Коломб.
Штаб по вербовке комиссарских импи помещался около сахародробилки, среди камедных деревьев на берегу реки. Ряды построенных из кирпича и железа бараков, где под знойными лучами солнца было жарко, как в печи, были окружены изгородью из колючей проволоки. На вершине холма, на расстоянии полумили от сахародробилки, стояли уютные домики белых управляющих, инженеров, десятников и надсмотрщиков. Вокруг домиков росли пальмы, были разбиты лужайки и сады, полные ярких цветов. Коломба и Умтакати спросили, почему они хотят вступить в ряды комиссарских импи.
— Мы — за правительство и мы слышали, что у вас хорошо платят.
— Да, платят хорошо, — подтвердил служащий с сахародробилки, одетый в форму лейтенанта. — Десять шиллингов в месяц.
Коломб свистнул сквозь зубы.
— Вот это да! — сказал он.
Умтакати одобрительно промычал.
Более тысячи человек было втиснуто в бараки, предназначенные для двухсот пятидесяти рабочих. Они готовили себе на ужин овсяную кашу, и с первого взгляда можно было заметить, что эти люди чем-то встревожены. Они совсем не берегли съестные припасы. Вместо того чтобы аккуратно открыть свои мешки с крупой, люди попросту протыкали их ножами для резки тростника и, просыпая добрую половину на пол, наполняли крупой ведра или горшки. Один из них сорвал с петель дверь и топором разрубил ее на дрова. Все при этом рассмеялись, и даже назначенные белыми индуны молчали.
— Когда мы получим винтовки? — спросил Коломб.
— Ты что, с ума сошел? Нам не дадут винтовок.
— А что же?
— Ассагаи.
— Ну что ж, нам будет легче проливать кровь наших братьев ассагаями, — прогудел Умтакати.
Люди инстинктивно почуяли что-то неладное и стали следить за двумя незнакомцами. Коломб больше ничего не сказал, но своему дяде он шепнул:
— Наша работа уже наполовину сделана.
Весь вечер они подробно рассказывали, якобы со слухов, о событиях в Мпанзе и о восстании племен в бассейне реки. Им было известно множество деталей, но люди расспрашивали их о Бамбате.
— Он вождь, но вождь военный. И он, и посланцы Младенца, да и все другие носят оружие и метко стреляют.
— Нас застрелят! — восклицали некоторые.
— Возможно, но ведь нам хорошо платят.
— А если нас убьют прежде, чем мы получим наши деньги?
— Они заплатят твоему призраку!
Собравшиеся отпускали ядовитые шутки. К утру солдаты комиссарских импи остановились на двух требованиях: они пожелали получить вперед трехмесячное жалованье и заявили, что будут оборонять только сахародробилку и поселок белых.
Их выстроили в тени камедных деревьев и раздали им белые фуфайки и красные лоскуты, которые полагалось носить на рукаве. Это была их форма. Ассагаи будут розданы, когда они выступят в поход.
Командир импи прибыл к сахародробилке в красном автомобиле. Его звали майор Бертрам; с ним были зулусский комиссар и помощник начальника полиции. В сопровождении одетых в новые офицерские мундиры служащих управления плантаций они произвели смотр импи. Воины отдали им приветственный салют — байете.
Майор Бертрам повернулся к своим спутникам.
— Почти все эти люди — рабочие с плантаций. Они работали у моего отца и у меня. За ними стоят два поколения верности.
— Я знаю зулусов, — сказал комиссар. — Они восстают только против тех, кто с ними плохо обращается.
— Да, против тех, кто с ними плохо обращается, — подтвердил мистер Бертрам, шагая вдоль рядов импи.
— Обращайтесь с ними хорошо, и лучших воинов вам не сыскать во всем мире. Они прирожденные солдаты, послушные, мужественные, ими легко командовать…
— Когда у них желудок полон.
— Что ж, это свойственно всем армиям начиная со времен Цезаря. Майор Бертрам, я счастлив, что командование поручено именно вам. Они вас знают и уважают. Ведь они должны сражаться против своих родных и друзей, но, даже несмотря на это, вы не найдете в их рядах предателей и изменников.
Помощник начальника полиции подождал, пока смотр закончится, а затем конфиденциально сообщил командирам:
— Должен сказать вам, что прошлой ночью из зулулендской полиции дезертировало не менее двадцати человек и три полицейских поста с верховьев реки перешли на сторону мятежников.
— Неужели? Почему же вы не известили нас?
— Вот я и говорю вам.
— Клянусь богом, когда дело доходит до решительных действий, они все становятся мошенниками и бездельниками. Они лишены чувства благодарности, они даже не знают о его существовании.
— Я советую расформировать зулулендскую полицию, а затем снова ее набрать. Отбирая лучших, я смогу создать вооруженную гвардию. Я рад, что приехал посмотреть импи.
— Но можем ли мы поручиться за них? — спросил майор Бертрам.
Он торопился в соседние усадьбы и уже уселся за руль автомобиля. Он велел лейтенанту заводить, и мотор заревел. Делегаты от импи стояли в стороне, не решаясь подойти к вздрагивающей, чихающей дымом машине. Это были пожилые, зрелые люди, среди них находился и Умтакати.
— Какого черта им нужно? — крикнул майор Бертрам.
Лейтенант, кассир управления, поговорил с ними и встревоженный вернулся к машине. Майор Бертрам нажал на тормоз, и мотор, кашлянув, заглох. Трехмесячное жалованье вперед и отказ покинуть этот район! Он повернулся к комиссару.
— Вот ваши прирожденные солдаты, сэр. Не арестовать ли этих наглецов, и дело с концом?
— Это не наглецы, это пожилые люди, — сказал комиссар.
— Арестовать их невозможно, — заметил начальник полиции.
Зулусы медленно двигались к машине. Широколицый великан с проседью в бороде поднял руку.
— У нас есть третья просьба, великие отцы. Мы просим, чтобы нам дали винтовки.
Когда майору Бертраму перевели эти слова, он побагровел.
— Эти импи становятся опасными, и все это плохо кончится. Что нам делать, мистер Сондерс?
