— Эти импи становятся опасными, и все это плохо кончится. Что нам делать, мистер Сондерс?
— Я все еще очень верю…
— Нет, нет, вы верите во всех кафров, как в Динузулу. Я думаю, придется их расформировать.
— Об этом нечего и думать, если только вы не пожелаете снова дать им работу на плантациях.
— Почему я должен выручать вас?
— Не только меня, но и себя тоже. Их необходимо беречь от смуты, держать в строгом подчинении.
— Очень хорошо, — сказал сахарный магнат. — Я готов нанять их вновь за обычную плату. Но я не могу взять на себя бесплатное питание. С них будут вычитать шиллинг в неделю за еду.
Автомобиль был снова заведен, и они помчались по дороге, врезавшейся в зеленую стену сахарного тростника.
Служащие с сахародробилки бродили по усадьбе или сидели в конторе, расстегнув кобуры револьверов. Они были слишком напуганы, чтобы после расформирования импи, да еще при вычетах за питание, предложить людям снова выйти на работу. Их было явно недостаточно, чтобы справиться с тысячей недовольных. Под лучами солнца от сахарных плантаций шел пар, и кучи выжатого тростника возле сахародробилки наполняли воздух тошнотворно-кислым запахом. В бараках или на грязном берегу реки собирались рабочие-зулусы и весь день о чем-то подозрительно шептались. Потом они стали уходить в тростниковые поля — сначала маленькими группами; оттуда никто не возвращался. Белые служащие ждали известий о положении в других вербовочных пунктах, куда направился с инспекторским осмотром их управляющий и командир. Но рабочие тоже посылали своих людей шепнуть словечко завербованным. Импи получили удар и теперь угрожающе притаились в бараках и на плантациях.
Коломб и Умтакати вернулись к могиле Кетчвайо на четвертый день. Воины передвинулись к опушке леса, и Коломб с Умтакати встретили их у перелеска, когда они только снялись с места, взяв с собой все свое вооружение. Для приветствий не было времени — у людей были другие заботы, достаточно важные и волнующие. Бамбаты нигде не было видно. Шеренга за шеренгой воины пробирались среди деревьев, скал и утесов. В некоторых местах они выходили на прогалины, заросшие высокой травой и папоротником, а затем снова углублялись в дремучий лес. Ползучие растения и волокнистый тростник гирляндами свисали с ветвей, а среди скал виднелись заросли золотых и красный лилий. Все выше и выше, на тысячи футов взбирались они. Сквозь расселины они видели долины, лежащие внизу, а затем зеленая листва деревьев сомкнулась у них над головами. Подъем привел их к узкому, заросшему травой горному кряжу, и, когда они перевалили через него, перед ними открылся еще один, с еще более страшным ущельем, убегавшим в туманные глубины джунглей, где находился их дом. Солнце слепило глаза; внизу на уступе горы, который, казалось, нависал над цитаделью их дома, раскинулся большой крааль из множества хижин.
Коломб узнал у Мбазо цель этого похода: девяностошестилетний вождь Сигананда, у которого было восемнадцать жен и сотни детей, внуков и правнуков, решил примкнуть к восставшим и взял Бамбату под свое покровительство. Он послал гонцов к похожему на жреца хранителю могилы Кетчвайо и к Младенцу, чтобы подтвердить свои воинственные намерения. А своим советникам, боявшимся, что восстание будет потоплено в крови, он невозмутимо сказал:
— Да, некоторые слишком разленились и обросли жиром, им придется умереть и покинуть своих красивых жен.
Крааль старого вождя назывался Дворцом нищего, ибо в нем укрывался попавший в беду Кетчвайо — ведь Сигананда был его двоюродным братом и принадлежал к этому же высокому роду. Темнокожих воинов остановили выше хижин и загонов для скота, на склоне холма, заросшего пожелтевшей под косыми лучами солнца травой. Невдалеке, в кругу воинов, Коломб увидел своего вождя рядом с Сиганандой. Около них толпились вожди помельче, индуны, посланцы Младенца и два знахаря. Бамбата был одет в захваченную у врагов одежду: на нем были полицейский шлем и шинель и портупеи крест-накрест. В середине круга стоял громадный черно-белый бык — подарок Сигананды, знак покровительства и дружбы. Бамбата дал свою винтовку стоявшему рядом воину и приказал застрелить быка. Воин выстрелил дважды, но бык продолжал стоять и только испуганно мотал головой. Помощники Бамбаты закричали, что Бамбата заколдовал животное от пуль. Только он один может убить его. Бамбата встал, схватил винтовку и выстрелил быку прямо в лоб. Бык судорожно вздернул голову и рухнул на траву. Первые два патрона были холостые. Коломб видел обман, он стоял, бормоча себе под нос ругательства, а тысячи людей прыгали, топали ногами и выли от восторга. Племя нкуби состояло из умелых ремесленников, кузнецов и оружейников, изготовлявших ассагаи и палицы; сам Сигананда, несмотря на свои преклонные лета, умел делать знаменитые зазубренные кинжалы. Но их всех одурачили детским трюком с винтовкой.
Два знахаря были из племени басуто, жившего по ту сторону гор; рассказывали, что их снадобья, составленные из львиного жира, волшебных корней и даже человеческого мяса, обладали чудодейственной силой. Малаза сидел в стороне, что-то бормоча и ворочая языком во рту. Коломб взглядом поискал Давида и двух других христианских проповедников, которые присоединились к повстанцам. Он увидел их наконец примерно в пятидесяти шагах от места сборища воинов, несколько выше по склону холма. Давид держал в руках раскрытую библию, и они все трое что-то читали вслух. Они знали, что их оттеснили в сторону ради древних церемоний лесных жителей. Бамбата искал силу где только мог, но нкуби не желали отступиться от своих исконных обычаев. Коломб выбрался из рядов и медленно, втянув голову в плечи, зная, что поступает рискованно и опрометчиво, направился по открытому травянистому склону к проповедникам. Он всегда старался представить себе, что сделал бы Мьонго, что могли бы сделать и подумать Джордж Олдхем или Том, будь они зулусами; и он вспомнил, что Люси упорно не снимала своего христианского платья даже у костров, где варилась пища для армии мятежников.
Воины, откинув со лба белые бычьи хвосты и страусовые перья, качались в медленном символическом танце. Их перестроили в две шеренги, и затем начался великий заговор, более могущественный, чем любой, какой способен был выдумать Малаза. Воины парами проходили через воображаемые «ворота» возле вождей. Выходя из «ворот», они должны были быстро пройти сквозь пламя костра, посыпанного зелеными травами, снадобьями и кусками жира. От костра шел удушливый дым, заставлявший их беспрерывно кашлять. Один из знахарей басуто с раскрашенным белой и красной краской лицом и двумя острыми рогами, прикрепленными к голове, ожидал их позади костра, возле огромного горшка с какой-то едкой жидкостью. Он окунал в нее хвост какого-то зверя и окроплял воинов, когда они проходили мимо, и они чувствовали, как эти капли жгут их обнаженные тела. Второй знахарь, закутанный в меховое одеяло, в ожерелье из зубов диких собак, сидел на корточках возле другого горшка со снадобьем. Он черпал жидкость тыквенным ковшом и заставлял каждого воина отхлебнуть и держать жидкость во рту, не проглатывая.
Затем был образован военный круг, умкумби, из всех импи, а внутрь круга вошли вожди. Старый Сигананда заговорил слабым, но четким голосом:
— Вы находитесь под охраной могущественных снадобий — пули белых не смогут проникнуть в ваше тело или причинить вам какой-либо вред, но только вот при каких условиях: воздерживайтесь от близости с женщинами и спите на голой земле, а не на циновках. Нарушив эти условия, вы будете открыты для ран и смерти. С сегодняшнего дня я поднимаю оружие против белых. Смерть врагу!
Старый вождь назвал пароль и отзыв на него, чтобы ночью часовые могли проверить любого: «Что ты говоришь?» — «Это все шутки».
Вожди посовещались, и вскоре к трем христианским проповедникам подбежал гонец. Нужно благословить импи — Бамбата явно сумел воспользоваться своим влиянием. Проповедники направились к кругу, образованному воинами, и Коломб последовал за ними. Один из них, Павел, вступил в круг. Сильным низким голосом он запел «Аллилуйя», а затем начал молиться, прося бога даровать им победу. «Аминь», — откликнулись воины Бамбаты.
— Да поможет вам бог выйти из боя целыми и невредимыми, — продолжал проповедник.
— Мы закрыты, — бормотали воины, все еще держа во рту горькое снадобье.
— Но смерть не страшна, — пел Павел, — в глазах бога и в сердце его сына Иисуса Христа.
После произнесенного Павлом благословения взоры всех присутствующих обратились в ту сторону, где находилась столица белых — Питермарицбург. Один за другим бросались они вперед и выплевывали, как бы на столицу, снадобье и слюну.
— Долой короля! — кричали они. — Разрушить Питермарицбург! Смерть врагу!
