Императрица Чжан кивает, а это значит, что теперь я могу присматривать за Мэйлин. Я пытаюсь понять, в чем причина терзающих ее схваток, ведь до недавнего времени беременность подруги протекала очень удачно. Отвары, которые я готовила для нее, были идеальны. Я в этом уверена. Наверняка это ложные схватки. Как только мы вернемся в Управление ритуалов и церемоний, в ее комнату, я осмотрю подругу и при необходимости изменю рецепт отвара.
Спустя еще три часа Мэйлин опускается позади императрицы.
– Пожалуйста, возьмитесь за веревку, – приказывает она. Императрица, которая не привыкла подчиняться никому, кроме своего мужа, послушно принимает нужную позу. В этот момент она похожа на любую другую роженицу на земле – сидит на корточках, широко расставив ноги, боль искажает ее лицо. Я вижу, как появляется головка ребенка, слушаю ободряющие слова Мэйлин и наблюдаю, как сначала одно плечико, потом другое выталкиваются наружу, а затем появляется всё тельце – ноги и ступни выходят на свет. Мэйлин перерезает пуповину и уносит новорожденного, прежде чем императрица успевает узнать его пол.
– Это будущий император? – спрашивает императрица Чжан.
Мэйлин замирает, она нежно держит младенца, но сил говорить у нее нет. Я торопливо иду к ней и забираю ребенка, пока у нее не подкосились колени.
– Это мальчик, – успевает сказать Мэйлин и корчится.
Младенец дергает ручками и хмурится. Потом вопит – это крик здорового и сильного ребенка. Я быстро заворачиваю его в пеленки, оставляю на столе и жестом прошу одного из мальчиков-евнухов присмотреть за младенцем. Я спокойна за малыша и теперь осматриваю Мэйлин.
Через всю комнату императрица умоляет:
– Позвольте мне увидеть его. Позвольте мне увидеть его…
Одна из помощниц ловит плаценту до того, как она упадет на соломенную подстилку. Мальчики-евнухи непривычно тихи. Похоже, двое из них выскользнули из комнаты, чтобы сообщить новости тем, кто навострил глаза и уши.
Мэйлин стонет. Она закрывает глаза и качает головой.
– Этого не должно быть. Не дай этому случиться.
Ее слова словно пальцы, сжимающие мое горло. Я же не сомневалась, что это ложные схватки… Возможно, мне следовало настоять на том, чтобы она отправилась в спальню и полежала, задрав ноги. Но ее долг был помочь императрице… Неужели я совсем ничего не могу сделать…
Состояние Мэйлин привлекает внимание императрицы.
– Что там у тебя происходит? – Она требует ответа, но я боюсь его озвучить. – Узнай, что за суета.
Повитуха Цюань пересекает комнату и подходит к нам. Она сразу понимает, в чем дело.
– Нам нужно вывести ее отсюда, – говорит она тихо и сдержанно. – Вы можете идти?
– Я постараюсь. – Мэйлин поднимается, но из ее рта вырывается крик, кровь внезапно проступает сквозь шелковое платье, и она падает на пол.
– Что там за шум? – спрашивает императрица.
Повитуха начинает снимать с Мэйлин лишние слои одежды. Я помню все предостережения бабушки и дедушки о загрязняющих свойствах крови и должна бы отшатнуться, но мне нужно позаботиться о подруге. Мэйлин снова кричит, и я беру ее за руку.
– Не дай этому случиться, Юньсянь, – стонет она. – Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…
Но я не в силах остановить или хотя бы замедлить неизбежное.
– Помогите мне сесть, – приказывает императрица. – Я хочу видеть!
Мэйлин протяжно кричит.
Вторая помощница-повитуха присматривает за императрицей, а мальчики-евнухи не обязаны прислуживать Мэйлин. Повитуха Цюань смотрит мне в глаза, беззвучно передавая указания. Я поддерживаю Мэйлин, и тут ее ребенок вываливается из родовых врат вместе с рекой крови. Это девочка – крошечное благословение, – слишком маленькая, слишком синюшная и неподвижная, чтобы оказаться живой. Я закрываю глаза Мэйлин ладонью, но она уже увидела то, чего нельзя не заметить. Ее сотрясают рыдания.
Кровь
По возвращении в Управление ритуалов и церемоний повитуха Цюань настаивает на том, чтобы родовые ворота Мэйлин набили чистой марлей для остановки кровотечения. Я предлагаю рулон совершенно новых бинтов, сделанных тетушками – старыми девами, живущими в Благоуханной усладе, которые я привезла с собой из дома.
– Пустая трата столь ценной ткани, – хмыкает повитуха Цюань, когда я передаю ей нетронутый рулон.
Позже, провожая ее до двери, я спрашиваю, как, по ее мнению, обстоят дела у Мэйлин. Повитуха смотрит в пол и говорит:
– Это просто срам…
На следующий вечер, когда повитуха Цюань заходит к нам, ее губы остаются сжатыми, и она не смотрит мне в глаза. Это дурной знак.
Я вспоминаю, как в свое время Мэйлин заботилась обо мне. Теперь настала моя очередь. Подруга потеряла огромное количество крови, ее щеки и губы стали белыми, как мрамор. Я даю подруге смесь трав, пытаясь предотвратить инфекцию и лихорадку. В течение следующих двух дней мои пальцы постоянно заняты – я отслеживаю пульс на запястьях Мэйлин. Я задаю вопросы: ей больно? она голодна? сделает ли она глоток чая? Увы, я не получаю никакого ответа. Даже просто кивка или покачивания головой. Она не сжимает мою руку, просто лежит с закрытыми глазами, даже когда по дыханию я понимаю, что она не спит. Я тоже не сплю. И почти не ем. Я почти уверена, что, если хоть на минуту ослаблю бдительность, Мэйлин ускользнет. И я до сих пор не могу понять, как могла разразиться эта катастрофа, если я так старательно оберегала подругу от куда меньших неприятностей.
– Мэйлин ты нужна сильной, – говорит госпожа Чжао на пятый день. – Ты должна постараться отдохнуть.
Я отказываюсь, но госпожа Чжао настаивает.
– Я посижу тут. Буду присматривать за вами обеими.
Я беру слабую руку Мэйлин в свою и опускаю голову на подушку. Я уже погружаюсь в дремоту, когда в комнату врываются четверо мужчин. Двое из них встали спиной к двери, уперев копья в пол. Двое других набрасываются на нас с Мэйлин: один отталкивает меня в сторону, второй хватает мою подругу за локти и стаскивает с кровати.
– Что вы делаете? – в ужасе кричу я, а госпожа Чжао забивается в угол, закрыв рот руками.
Мэйлин пытается освободиться, но она мала ростом и слаба после пережитого. Снаружи доносятся крики – пронзительные голоса евнухов легко отличить от криков повитух и кормилиц. Ноги Мэйлин подкашиваются, и она обмякает в руках стражников. Здоровяк из их числа обращается ко мне и госпоже Чжао:
– Вы тоже идете с нами!
Я едва могу дышать, так велик мой страх. Мы с госпожой Чжао поддерживаем друг друга, пока нас ведут на улицу к двум ожидающим паланкинам, а не к обычной повозке. Линь Та стоит, спрятав руки в рукава, и отводит глаза. Мэйлин заталкивают в первый паланкин. Я уже собираюсь последовать за ней, когда один из охранников хватает меня за руку и удерживает. Я не решаюсь высвободиться, но не могу разлучаться с Мэйлин.
– Линь Та, – говорю я с глубоким поклоном. – Прошу…
Он вынимает руку из рукава и без слов отгоняет охранника. Прежде чем могущественный евнух успевает передумать, я сажусь рядом с Мэйлин, привалившейся к стенке паланкина. Мое тело пульсирует, наполненное энергией, которой я никогда раньше не испытывала, но Мэйлин почти без сознания.
Я довольно неплохо изучила дорогу, по которой нас возят в Великие покои. На этот раз мы отправляемся в другом направлении.
– Куда они нас несут? – Голос Мэйлин слаб, как цветок, оставленный на камне под летним солнцем.
Я качаю головой.
Нас везут неаккуратно, с толчками и рывками, как будто носильщики жаждут усугубить наши страдания. Когда паланкин бухают на землю, Мэйлин едва не падает с сиденья.
Дверца распахивается, чьи‑то руки выволакивают ее наружу. Когда я выхожу, то вижу, что мы находимся во внутреннем дворе перед входом в неизвестный мне зал. Госпожа Чжао выскальзывает из второго паланкина и присоединяется ко мне, мы вместе следуем за стражниками, которые тащат Мэйлин. На ее халате, на спине и ниже, видна запекшаяся кровь. Она слишком слаба, чтобы идти самостоятельно, и ее голые ступни волочатся по брусчатке пятками кверху. Никто из мужчин даже не удосужился взглянуть на ее обнаженные ноги, а значит, дело крайне серьезное.
