интерес (дергают за косички) и наконец — третья — любовь и дружба. Мы молча проглотили эти откровения, но, думаю, с этих пор и перешли во вторую, а вскоре и в третью стадии.
Откуда берутся дети мы довольно ясно представляли себе думаю с первого класса. Старшие просвещали младших, роль родителей и школы в этих вопросах сводилась к нулю. Разговоры с патцанами велись откровенные, слово любовь считалось стыдным, зато лихо употреблялись слова матерные.
Юк первым стал «дружить» с девчонками, ходить на танцы и пр. Я впервые влюбился, как известно, в четвертом классе. В класс пришли две новенькие — чистенькие, красивые, длинноногие, хорошие, умненькие; по моему не оставили они равнодушными ни кого из моих одноклассников. Я в качестве предмета любви выбрал Ленку, подружку ее звали Нина. В то время читал я как раз Тома Сойера, и книжка эта понравилась мне невероятно именно из-за созвучия моих тогдашних интересов с интересами далекого, выдуманного мальчишки.
Любовь эта не привела ни к чему в силу вечной моей закомплексованности. И Ленка хотела со мной «дружить». Но поставила условие, что бы я сказал об этом открыто, перед всем классом, естественно сие было выше моих сил. К тому же следом такое же предложение сделала эта ветреная красавица Витьке Кадовникову, то же в нее влюбленному. Ну мы с Витькой маленько подрались в коридоре, не подрались даже, а поборолись. Витек был ниже меня ростом и слабее, я просто зажал его шею правой рукою, и пригнул к полу, после чего он успокоился и был с миром отпущен.
Через два года Лена уехала из нашего села навсегда.
С Витькой вкусы у нас видимо совпадали. В восьмом классе разглядел я какой красивой девушкой стала вдруг Верка Мирошниченко. До этого я ни чего особенного в ней не замечал и не обращал на нее ни какого внимания, и вдруг в один прекрасный день увидел невзначай какая оказывается симпатичная, и умненькая, и аккуратненькая особа рядом. И куда я смотрел раньше? — И что же? Не успел я и глазом моргнуть, а Кадовник уже провожает ее домой.
Был период когда читали мы взахлеб «Трех мушкетеров», книга ходила по рукам; на прочтение давалось два-три дня. Потом начались игры в «мушкетеров»: шпаги делались из длинных таловых прутьев, ножом выполнялся орнамент на рукояти, руку защищала жестяная крышка от трехлитровой банки. Все хотели быть Дартаньянами, Юк — Арамисом (это ни кто не оспаривал.) С трудом роли распределялись, и мы начинали «стражаться», словечко это употреблялось у нас в смысле фехтовать, а не в смысле сражаться.
Братья Лунины.
Погодки Колька и Сашка. Колька, обладая характером живым, непоседливым и азартным, бывало и ремня получал. Честно говоря, заслуживал порку регулярно. Как то достал с чердака две мелкашки(малокалиберные винтовки), разыскал патрончики к ним; и мы пуляли из них за огородами во что попало. Звук от выстрела — слабый, не громкий хлопок. И казались нам эти винтовки безобидными игрушками. Что это серьезное оружие понял я много позднее, уже взрослым. Пукалка эта пробивает, на сто шагов, насквозь стальную двухсотлитровую бочку. Пуля выпущенная из этой игрушки летит более километра. Каких бед могли мы наделать, но обошлось.
Узнавши о наших забавах, дядя Толя Лунин, отец братиков, поступил просто — утопил обе мелкашки в каком то озере, и не сказал нам даже в каком, от греха. Маленько «возмотавшись», Колька, один из всех нас, занялся радиохулиганством. Радиотехнику он так ловко скрывал дома, что отец его ни как не мог ее отыскать. Чего не творил только друг мой Колька.
«Творили» все мы не мало. Забавы иной раз бывали такие, что только ах! Кто придумал эту не знаю, вероятно старшие учили младших, и так оно и шло. В ту пору мы были совсем юными и глупыми, учились в первых классах. Дожидались темноты, после чего всей ватагой выдвигались на Ленинскую, поскольку там часто проходили автомашины, да и пакостить на своей улице как то не удобно. Поперек улицы, от одного телеграфного столба до другого натягивалась нитка, партизаны укрывались за заборами. Шофер очередной машины, неожиданно увидевший в свете фар веревку, протянутую через дорогу, резко бил по тормозам. Машина останавливалась, и тут мы начинали метать в нее камни, норовя попасть по кабине. Когда злой как черт, с монтажкой в руке, шофер выскакивал на дорогу, мы уже улепетывали со всех ног; уходили огородами, с ходу перемахивая заборы между участками; бешено колотились сердчишки малолетних бандитов. Догнать нас в темноте было не реально. «Игра» эта, правда, быстро вышла из моды, потому что совесть говорила в нас в полный голос.
Темным вечером можно было еще подвесить на нитку картофелину к окну какого либо деда, и дергая за другую, длинную нитку, стучать ею в окно. Дед отодвигал занавеску и напряженно вглядывался в темноту, пытаясь понять кто это стучится к нему в поздний час. Следовало подождать, и через минуту постучать повторно. С руганью и угрозами хозяин выбегал на улицу обычно после третьей попытки.
Став постарше, мы открыли для себя порох. У моего отца, например, ружье всю жизнь висело на матке (балка перекрытия), а припасы — «капцуля», порох, дробь, пыжи, гильзы хранились в открытом деревянном ящичке на «палатях.» О сейфах в те благословенные времена ни кто и слыхом не слыхал. И мы приноровились приворовывать порох и взрывать его где ни попадя.
Однажды изготовили небольшую пушку, примитивной конструкции. Орудие это представляло собой кусок стальной трубы диаметра примерно 40 или даже 50 мм, забитого в березовую чурку; с боку, у основания труба имела косую прорезь для запала — вот и вся недолга. Испытывать пушку решили на нашем домашнем озерке, в него впадает Лягушка. Зимою на этом озерке происходили наши ледовые сражения в хоккей с Барабинскими, поскольку оно было пограничным между нашими и их владениями. Вот здесь то и решили мы ухамаздать одним выстрелом сразу несколько уток; ведь просто так, зазря мы ни когда ни чего не делали. Поскольку парнями были уже большими, то придумали запал, приводивший к взрыву пороха не мгновенно, а через пару секунд. Всыпали в ствол пригоршню пороха, запыжевали как следует быть; заряд состоял из дроби всех калибров и шариков от подшипников, не могу поручиться что не было там и рубленных гвоздей.
Установили орудие на бережку, направив ствол в сторону уток. Охота в летнее время была естественно закрыта, и утки ни кем не пуганные, спокойно жировали на мелководье, не чуя беды. Юк подпалил
