Фредерик Массон считает, что Жозефина намеревалась попросить у короля для Евгения должность коннетабля: «Этого места она желала встарь для Бонапарта — оно было пределом ее честолюбивых помыслов во время совещаний с роялистами. При ее складе ума вполне естественно, что, не понимая, как изменился мир, она добивается для сына того же, чего хотела для мужа. Конечно, стать женой коннетабля куда приятней, но и сделаться его матерью тоже недурно».
Такое предположение ничем не подкреплено.
Как известно, Евгению дадут в конце концов герцогство Лейхтенбергское, малюсенькое баварское княжество во владениях его тестя.
У г-жи де Ремюза рождается странная мысль. Ей кажется, что Жозефине надлежит «выразить почтение дому, призванному править Францией». Но как она могла это сделать, — замечает Гортензия, — не засвидетельствовав тем самым, что одобряет возвращение Бурбонов? Тогда возникает проект довольно смехотворного письма, Экс-супругу «узурпатора» уговорят написать, «что она не знает ни кто она, ни кем была» и просит короля назначить ей «постоянное местопребывание», Жозефина чувствует неприличие подобного шага и спрашивает совета у Александра, который, кажется, отвечает так:
— Такое письмо было бы позором для вас. Прогоните взашей интриганов и втируш. Уверен, что король не требует от вас ничего подобного. Никто не помышляет ни выдворять вас из Франции, ни нарушать ваш покой. А буде представится необходимость, за вас вступлюсь я.
Дружба царя с Жозефиной вынуждает и остальных победителей наведаться в Мальмезон. Его поочередно посещают великий князь Константин, прусский король, немецкие князья, в том числе Фридрих Людвиг Мекленбург-Шверинский, по-прежнему влюбленный в Жозефину. Однако, потеряв надежду на успех, он женился на Каролине Саксен-Майнингенской и вот уже три месяца является отцом девочки, которая станет в свой день супругой герцога Шартрского[182], внука Луи Филиппа и прадеда нынешнего графа Парижского.
Пестрая толпа, форменный винегрет из мундиров, побывавших Бог весть в скольких сражениях, теснится в Мальмезоне, чувствуя себя там куда уютней, чем в Тюильри! Люди встречаются и сходятся поближе «у жены Наполеона», как выражается Фредерик Массон.
Однако, если верить м-ль Кошле[183], экс-императрицу одолевают черные думы.
— Я не могу подавить в себе тоску, — признается она однажды, — я делаю все, что в моих силах, лишь бы скрыть ее от своих детей, но от этого страдаю еще сильнее. Я начинаю терять мужество… Знаете ли вы, что случится, когда царь уедет? Все обещания, данные ему, будут нарушены, дети мои станут несчастны, а эта мысль для меня нестерпима. Меня достаточно угнетает судьба Наполеона, упавшего с высоты беспримерного величия, сосланного на остров, который так далек от предавшей императора Франции. Неужто мне еще придется увидеть своих детей бездомными и нищими? Я чувствую, что эта мысль снедает меня.
* * *
14 мая в Сен-Ле, готовясь к приему царя, Жозефина выехала на прогулку в коляске и внезапно почувствовала озноб. Она возвращается в замок, выпивает апельсинового отвару и отправляется полежать, после чего спускается в столовую, но от обеда отказывается. Ночь, однако, проходит хорошо, и, выздоровев, — по крайней мере, она так полагает, — экс-императрица возвращается в Мальмезон.
В следующие дни она не отменяет ни одного уже назначенного визита и принимает г-жу де Сталь. После ее отъезда раскрасневшаяся Жозефина выглядит расстроенной и взволнованной.
— У меня был трудный разговор, — сообщает она г-же де Сент-Олер и герцогине Реджо. — Подумайте только, среди вопросов, которые госпоже де Сталь заблагорассудилось мне задать, был и такой: люблю ли я еще императора. Ей, наверно, хотелось проанализировать мое душевное состояние перед лицом такой великой катастрофы… Неужели я, не перестававшая любить императора в годину его счастья, охладею к нему теперь?
23 мая она чувствует себя хуже, но тем не менее принимает великого князя Константина и короля Прусского со всей семьей. Она совершает с ними классическую прогулку по парку, ведет их в оранжереи и зверинец. Евгений, который провел день в Мальмезоне, скажет вечером сестре, что оставил мать «более усталой и нездоровой, чем обычно». Жозефину, видимо, очень задело сообщение в какой-то газете о том, что останки маленького Наполеона, первого сына Гортензии, переносятся из собора Парижской Богоматери на муниципальное кладбище.
Гортензия отправляется в Мальмезон и находит, что мать совершенно убита и целиком поглощена прочитанной накануне заметкой.
— Они осмеливаются тронуть даже могилы! — стенает она. — Совсем как при Революции!
Жозефине становится трудно говорить, но жара у нее нет, пульс нормальный, и врач, определив у пациентки обычную простуду, успокаивает королеву.
— Ваше величество напрасно беспокоится.
На другой день, 24 мая, кашель становится сухим, однако владелица Мальмезона пытается сделать над собой усилие и принять великих князей Николая и Михаила. Но она переоценила свои силы, и Гортензии приходится заменить ее в роли хозяйки.
25-го к недомоганию добавляется жар, но доктор Оро все еще не встревожен. «Врач считает, что это всего-навсего катар, — пишет Евгений жене, — но я нахожу, что она плоха». В самом деле, тело его матери покрылось «сыпью», которая, правда, проходит в тот же вечер. Все приободряются, однако ночь выдается трудная, и Гортензия заставляет поставить матери на шею пластырь.
Утром 26 мая, в четверг, молодая женщина, «удивленная», что лекарство не подействовало, добивается приглашения другого врача, Жозефина противится;
— Это огорчит моего доктора.
В пятницу, 27-го, лейб-хирург царя шотландец сэр Джеймс Уайли[184] приезжает в Мальмезон предупредить, что в субботу туда пожалует его государь. Жозефина тут же начинает хлопотать насчет обеда, но, выйдя из ее спальни, врач не может скрыть своей тревоги. «Затрудненное» дыхание, все более сухой кашель, «мерцающий» пульс вынуждают его предупредить Гортензию:
— Я нахожу, что ее величество в очень плохом состоянии, ее всю надо покрыть пластырями.
Забеспокоившийся наконец Оро объявляет, что мозг у больной «воспален, как это бывает при опьянении». Охваченная ужасом Гортензия вызывает лучших медиков Парижа. Врачи Бурдуа де Ламот, Ламуре и Ласер 28 мая отправляются в Мальмезон. Все трое ставят одинаковый диагноз: фолликулярная жаба — и прописывают самые энергические средства, но болезнь уже зашла слишком далеко. Тем временем в Мальмезон, в свой черед, приезжает Александр. Его принимает Евгений, который и сам недужит, и они уговариваются скрыть от больной прибытие царя. «Царь сообщил, что отменяет визит», — говорят ей, хотя Александр проведет весь этот день в комнате Евгения.
— Уверена, — вздыхает Жозефина, — он смущен тем, что не может сообщить нам ничего нового касательно судьбы Евгения, потому и постеснялся приехать.
Вечером Гортензия приводит к бабушке обоих внуков.
— Здесь нехороший воздух, он может им повредить, — говорит Жозефина.
Ночь проходит очень тяжело. Свист в легких усиливается, температура поднимается. Гортензия прилегла, и камеристка, которая сидит с бывшей императрицей, слышит, как та бормочет:
— Бонапарт… Остров Эльба… Король Римский…
Это последние слова Жозефины. По крайней мере, последние внятные слова. Следующим утром, 29 мая, на Троицу, она протягивает руки к Гортензии и Евгению, но недуг сжимает ей горло, и то, что она еще бормочет, понять не удается.
Лицо искажается.
Аббат Бертран, наставник ее внуков, соборует умирающую. Гортензия теряет сознание. Ее уносят к ней в спальню. Когда она приходит в себя, рядом стоит Евгений. Он обнимает сестру и разражается рыданиями.
Все кончено.
Жозефине был пятьдесят один год. Наполеон умрет в том же возрасте.
Полдень.
В тот же самый час в Портоферрайо Наполеон выходит из церкви с обедни. Вечером он отправится в мэрию на бал в честь небесного покровителя городка, который стал столицей изгнанника.
— Бедная Жозефина, теперь она счастлива! — вздохнет он, узнав о ее кончине из письма Коленкурз к г-же Бертран.
Ни Гортензии, ни Евгению не пришло в голову его известить.
И на два дня он запрется от всех.
* * *
Она покоится на постели с занавесями из белой тафты и шитого золотом муслина, на ней атласный розовый пеньюар и один из ее прелестных утренних чепцов.
Кажется, что она улыбается.
Беклар, патологоанатом медицинского факультета, аптекарь Каде-Гассикур и доктор Оро производят вскрытие. Они констатируют плачевное состояние трахеи. У оболочки ее пурпурный цвет, и она рвется при малейшем прикосновении. Легкие в местах, прилегающих к плевре, и бронхи, видимо, серьезно поражены. Все остальные органы выглядят совершенно здоровыми.
