продолжил, сняв шапку: – Умер вождь, Иосиф Виссарионович Сталин. – По стадиону прошелестел общий вздох, послышались всхлипы.
Колония погрузилась в траур. Вывесили чёрные флаги и окаймлённые черными полосами портреты вождя. А когда начались занятия в классах, учащимся предложили рассказать на память стихотворение о вожде; декламирующие получали пятёрку. Сашка тоже получил пятёрку, процитировав строчки: «Над дубом столетним две птицы летали, один сокол – Ленин, другой сокол – Сталин».
Пока продолжался траур, о побеге не могло быть и речи: внимание к колонистам со стороны воспитателей было особенно большим. Но только лишь сняли траурные флаги, в один из заснеженных вечеров подростки решили бежать. Первым к подкопу ужом подполз Сашка, за ним – Ланок. Сентеля, слабого физически, решили не брать. Ну а молдаванин согласился на побег, несмотря на то, что за ним вот – вот должна была приехать мать. Как-то он Сашке рассказал, почему она отказалась от него: он украл дома деньги, которые за месяц растратил. Но теперь, наверное, она его простила. И всё равно он решил бежать.
– Ну, чё? Я полез, – с волнением в голосе шепнул Сашка. Он уже успел отгрести кучу снега и убрать в сторону железку.
– Сашок, подожди. – Ланок замялся и мрачно глянул на Сашку. – Я пойду назад. Мать приедет. Она же простила меня. Зачем я побегу?
– А что раньше думал? Может, струсил?
Ланок, промолчав, пополз назад. Сашка понимал, что про трусость он сказал с досады: в трусости Ланка не заподозришь. Но делать было нечего; махнув рукой и заново засыпав подкоп снегом, он пополз обратно.
Стремление немедленно бежать на волю пришлось ему преодолеть разумными соображениями: во-первых, бежать придётся одному, Ланок ждёт мать – бродяжку, гадёныш; во – вторых, всё-таки пока морозно.
И вновь потянулись медлительные дни за забором. Чтоб их скоротать, Сашка ударился в учёбу и чтение книг. Он читал серьёзные романы, радуясь, что умом и чувствами дозрел до них. Попытался найти среди мальчишек кого-нибудь, кто разделил бы с ним впечатления о прочитанной книге, но нарывался на насмешки. То ли всеобщее слабоумие, то ли бездушность. Правда, это не касалось Ланка, который жил непонятной для Сашки жизнью.
Как-то Ланок не пришёл на обед. Сашка увидел его, восседающим в окне новой недостроенной бани. Проём окна доходил до крыши. Ланок сидел в окне, повернувшись спиной и опустив голову так, что видны были лишь смоляной затылок и широкие, не по возрасту, плечи. Сашка позвал друга, но тот не шелохнулся. У крыльца школы и у водопроводной башни стояло много колонистов. Сашка незаметно юркнул в здание бани. Солнечные лучи косо ползали по земляному полу, образуя яркие светлые полосы.
– Ланок, что там делаешь? – звонкий голос Сашки прокатился по зданию. – Тебя ищут.
– Т-с-с, – прошипел Ланок, приложив палец к губам. – Не ори, если хочешь, лезь сюда.
– А как ты туда забрался?
– Вот так, – Ланок спустил перекинутую через раму верёвку.
Упираясь ногами в стену, Сашка ловко поднялся наверх и сел около Ланка.
– Чего сидишь голодный?
– Сашка, хана мне – не могу я больше жить в неволе. Не приедет она за мной, это брехня. – Ланок сжал кулак и саданул себя по груди. – Мне не нужно ничего – ни обед, ни школа. Я спрыгну с этой крыши вниз головой, и прощайте мать и братишка!
– Брось, Ланок. Зря не побежал тогда. Но теплей будет – повторим. Что, согласен?
– Спасибо, Сашка, а я подумал, что больше не побежишь со мной. И знаешь, что? Нечего бояться: попки на вышке стрелять не будут – мы малолетки; да и наверняка у них холостые патроны, чтобы только шум был.
– Я тоже так думаю. А теперь на ужин пошли.
31
Наконец-то закончилась медленная поступь зимы. Подтверждением этого стали зелень у заборов и тёплый ветер. Хоть какая-то радость колонистам. Кстати, закончились занятия в школе. Второгодникам завидовали, потому что не нужно будет на следующий год упираться и, соответственно, уменьшится количество нарядов в туалет за двойки. Ланок был в числе второгодников, поэтому чувствовал себя именинником. Однажды он снова пропал. Оказалось, проникнул в лаз и сидел, полуголый, на крыше водонапорной башни. Увидев его, Сашка, сломя голову, полез к нему. Высунув голову в люк, закричал:
– Зачем залез?
– Загораю, лезь и ты сюда.
– А я подумал, ты снова вниз головой собрался.
– Не-е, нам скоро бежать.
Однако, бежать Ланку не понадобилось. Вечером в новом костюме он влетел в комнату и на постель Сашке высыпал из кулька конфеты «Золотой ключик».
– Сашок, я к тебе прощаться: мать приехала. Сегодня уезжаю домой, на Ро-ди-ну!
Неловко обняв Сашку, он убежал. Ночью Сашка не спал. Ему было болезненно жаль себя, потому что за ним никто и никогда не приедет. Бабушка бы приехала, да где ей, старенькой, сама на иждивении живёт; наверное, только и мечтает, чтоб умереть. Ему надеется не на кого. С этой мыслью, вытерев слёзы, Сашка заснул лишь под утро.
Пришли жаркие июльские дни. Как-то колонну подростков четвёртого отряда выстроили во дворе. Мальчишки знали, что случится дальше, поэтому выражение лиц было у всех восторженным. Но воспитатели, не обращая внимания на возрастающее волнение в шеренгах, не торопясь, провели пересчёт заключённых. Из музыкальной комнаты слышалось нудное попискивание трубы. Наконец ворота распахнулись, и колонна потекла к реке.
Первое купание! Солнце подтянулось к зениту, от зноя щедро осыпались солёными каплями пота лица подростков, а рубашки под мышками и на спинах взмокли. Зелёные просторы, полноводная река – этот вид свободы не на шутку взволновал мальчишек. Все разделись и окунулись в холодную по сравнению с жарким воздухом воду; ощущением иной, полноценной жизни наполнились души их! Вместе с речными волнами, упирающимися в грудь, Сашка почувствовал удары тоски по воле. Надо бежать! Бежать, хотя и одному. Впрочем, одному бежать даже лучше: если поймают, то поколотят и забудут, а если побег групповой, то будут истязать долго, доискиваясь, кто зачинщик. Хватит колебаться, сегодня же побежит! Не заготовил продукты? Пустяки – всё-таки лето.
Медленно шло время до вечерней проверки. Сашка побывал в цеху, где включил в последний раз, – он на это надеялся, – круглый наждак и подправил и без того острый конец «продыха». Сунул его в карман, где у него хранились полпачки махорки, газетка и спички. Наконец дали отбой. Сашка залез под одеяло, оставив на себе рубаху и брюки.
Стало темнеть. Сашка прислушался. Все спали. Он прокрался в коридор. В его конце, в вестибюле, располагался столик, положив голову на который, безуспешно боролся со сном охранник. Всё шло нормально: в туалет не запрещалось ходить и ночью, а там Сашку ждало давно разбитое окно. Одним прыжком он взлетел на подоконник, и вот уже змеёй пополз вдоль здания. Подгоняемый частыми ударами сердца,
