мелочь вернула.
– Спасибо ей. Особенно за курево.
– Мама сказала, что в колонии сидят те, у кого нет дома. Это правда?
– В общем – да. Слушай, узнай, скоро ли следующий поезд?
Девочка кивнула головой и выползла из-под вагона; через короткое время вернулась.
– Придёт Красноярский. Поедешь?
– Ждать опасно. Попытаюсь.
Когда подошёл поезд и пассажиры, суетясь, поспешили на посадку, Сашка решил размяться. Карманы его топорщились от папирос, спичек и еды. Но, высунувшись из-за укрытия, девочка пискнула:
– Прячься: идут!
Сашке пришлось снова забиться под вагон. Укрытие, конечно, хорошее, но оно и настоящая ловушка, стоит милиционеру наклониться и глянуть под вагон. Но милиционеры прошли мимо.
Поезд в это время поехал. Сашка, решившись, выскочил из-под вагона, наспех пожав ручку девочке. Он бежал по шпалам, не без основания боясь споткнуться. Если споткнётся – провал, так как его уже приметили красные околышки, и один сотрудник, спрыгнув с платформы, побежал за ним. Это был высокий дяденька с ходулями, прыгающими через две-три шпалы. Один только метр отделял Сашку от буферной тарелки вагона, и метров пять – от дядьки, который, матерясь, приближался. Поезд набирал ход, и до него было уже метра три. Сделав отчаянное усилие, Сашка дотянулся-таки до вагонной тарелки и ухватился за неё мёртвой хваткой. Но и сотрудник, постаравшись, приблизился и успел ухватить Сашку за ногу. Сашка понял, что если отцепится, то разобьёт голову о шпалы. И он отчаянно лягнул милиционера свободной ногой, попав ему по носу. Охнув, милиционер дёрнул его за ногу, однако остался ни с чем, если не считать полуботинка, которым он с досадой швырнул, злобно крича, в удаляющийся вагон. А Сашке радоваться было ещё рано: сесть на буфер у него не хватало сил. «Надо отдышаться, отдохнуть» – подумал он, сбросив с ноги уже не нужный второй ботинок. Последний вагон качало, и, словно маятник, раскачивался Сашка. Руки его онемели в локтевых суставах. Поняв, что ещё минута, и он погибнет, ему удалось, с помощью раскачивания тела, закинуть одну ногу на буфер и, наконец, лечь на него грудью. Руки, ноги и тело – всё дрожало. Отдышавшись, он переместился на крышу вагона и лёг на спину. Спасён! Обнимая взглядом голубое небо, Сашка ликовал. Теперь значительно дороже воспринималась им свобода. Папиросы, кроме одной, были переломаны. Закурив кое-как на ветру, он почувствовал, что ощущение радости сменяется заботами. Главное – это не попасться в руки блюстителей порядка, которые на следующей станции будут его ждать, чтобы отправить в колонию. И надо было определиться: куда ехать.
Подумав, он решил заглянуть к тётке Анне – узнать у неё о бабе. Вспомнил адрес – улица Кирова, дом сорок восемь. Ачинск проехали ночью. Дополнительного наряда милиции на перроне Сашка не увидел. Не доехав до Красноярска, он спрыгнул на ходу и в город вошёл пешком.
33
Побродив по улицам, Сашка, наконец, отыскал дом семьи Анисовых. В сенях почувствовал запомнившийся запах примуса, в доме услышал тот же хрипловатый голос Анисихи. Её супруг восседал на кривом стуле перед пустой уже бутылкой, гаркая что-то. Выпученные глаза его уставились на Сашку. Но вопрос ему задала Анисиха:
– Чего явился? Нет ваших тут никого. Анна убралась к сестре, в Омск.
– А, может, я с дядей Колей поговорить хочу. – ответил Сашка, и подумал: «И тётя Нюра в Омске…»
– Ба-а! – загудел Анисов, – Вовка приехал!
– Не Вовка, а Саша, – прошипела Анисиха.
– Всё равно… Чего надо, меня спрашивай, – махнул рукой Анисов. – А ты дай мальцу деньгу, пусть за горючим слетает, какой разговор всухую?
Анисиха как будто только и ждала этого от мужа: подпрыгнула с табуретки, швырнула нож в ведро с очищенным картофелем и шмыгнула в комнату, где зашелестела бумажками.
– От первой отказываться нельзя, – подмигнул Анисов Сашке, когда тот сбегал за поллитровкой.
Передёрнувшись, Сашка медленно выпил полстакана водки. Голова у него закружилась, и он налёг на картошку с солёными огурцами и хлебом.
– И куда путь держишь? – спросила Анисиха, улыбнувшись загадочно.
– Да я…
– Ни к чему тут фантазировать, я знаю про колонию. Так чего ты здесь?
– Сбежал…
– Наплюй и размажь, – встрял в разговор Анисов.
Он стукнул в грудь себя ладонью и громко загудел: «Я Колян – ураган…»
– Закусывай, старый хрен, – толкнула его локтём Анисиха. – Свалишься.
Аниисов оглушительно саданул обеими кулаками о стол и заорал хриплым басом: «Мой паровоз, вперёд летит…» Сашка растёр руками глаза: усталость брала своё. Тогда Анисиха показала ему на чулан, а сама тоже запела про паровоз. Сашка устало упал на старое тряпьё, лежавшее на полу чулана, и уснул.
Разбудили его яркие лучи утреннего солнца, бойко пронзившие пыльное оконце чулана. «Шух – шух – шух» – шумели за окошком голуби. Шумел и примус, в чулан проник запах керосина. Сашка потянулся. Хорошо было, проснувшись, не слышать голоса командиров и воспитателей, не получать пинки. Чувство свободы было необыкновенно сладостным! Жаль только, что ни на миг не уходило беспокойство. В его неопределённом положении невозможно было не думать о грядущем дне: за душою ни денег, ни документов.
Завтрак прошёл в глубоком молчании. Выпив чай и съев булочку, намазанную маргарином, Сашка посмотрел на хмурое лицо тётки, не выпускающей изо рта дешёвой папироски: пора была узнать, с кем и как живёт бабушка.
– К бабке Агафье надумал? – спросила его догадливая Анисиха. – Они с Анькой живут. Анька, кажется, работает. А мамаша твоя убралась из Омска с новым мужем, и с ними Вовка. Такие новости. Ты, конечно, не знаешь ничего. Адрес Аньки у меня есть, а адреса мамаши – нету. Да он тебе и не нужен: не поедешь к ней. А к бабке на что поедешь?
– Мне бы хлеба или сухариков… Я без билета, – Сашка постарался улыбнуться спокойно.
– Вот что, – Анисиха приблизила к Сашке морщинистое лицо. – В тайге полно шишек и земляники. Мальчишки продают – на рубль две шишки. Земляника и того дороже. Бери ведро и мешок, и езжай, куды все ездют. Продашь – и на билет будет и на мягкие булочки.
– Давай мешок и ведро! – Сашка вскочил, как угорелый.
– Какой прыткий, – улыбнулась Анисиха. – Время не раннее, а дорога далёкая. Нужно ехать рано утром. Завтра поезжай. Примерь штиблеты, вон они у двери, старые, правда, но босиком по лесу ходить нельзя.
Чтобы скоротать день, Сашка отправился к воде, шлёпая поношенной обувью. Невдалеке текла маленькая речка Кача, но он направился дальше, к Енисею. Вернувшись к вечеру, поел варёной картошки с ржаным хлебом и завалился в чулане, попросив разбудить пораньше. Выспавшись прошедшей ночью, спал он плохо, проснулся сам рано. Наткнувшись в сенях на ведро, из которого выглядывал мешок, он схватил его и побежал к вокзалу.
Вдали, там, где Енисей, было светло, но у вокзала стоял туман. На перроне, несмотря на ранний час,
