С глубоким пиететом относился Д. Мордовцев к памяти Т. Г. Шевченко, о чем свидетельствует и перевод на русский язык (с исправлением отдельных неточностей) воспоминаний Варфоломея Шевченко, и статья «Роковини Шевченка в Петербурзі» («Зоря», 1886, № 6), и предисловие к «Иллюстрированному «Кобзарю» Т. Г. Шевченко» (1896), и организация — на протяжении четверти века, 1880 — 1904 — Шевченковских вечеров в Петербурге, и учреждение «Общества имени Т. Г. Шевченко для вспомоществования нуждающимся уроженцам Южной России, учащимся в высших учебных учреждениях С.Петербурга» (1898), которое возглавлял он вместе с известным русским скульптором М. И. Микешиным. Ценнейшим документальным свидетельством очевидца о дружбе, идейной близости Шевченко с вождем русской революционной демократии Чернышевским, о близких отношениях с деятелями русской культуры — А. Жемчужниковым, А. Толстым, И. Горбуновым, Д. Кожанчиковым, П. Мельниковым-Печерским — являются воспоминания Д. Мордовцева «3 минулого та пережитого (Про батька Тараса та ще про дещо)».
После многолетнего перерыва Д. Мордовцев в 1882 г. вновь обращается к творчеству на украинском языке. Одновременно с брошюрой-памфлетом он пишет своеобразный лирикобиографический очерк «Сон — не сон», который с двумя аналогичными произведениями («Скажи, місяченьку!», «Із уст младенців») был затем включен в книжку «Оповідання» (СПб., 1885). Внимательный рецензент этого сборника И. Франко отметил разительные отличия очерков и по проблематике, и по манере изложения от созданных ранее рассказов, также помещенных в это издание. «Чистый лирик», автор рисует здесь не картины жизни и быта народного, а «свои собственные думы, чувства и мечты», перед читателем предстают не рассказы, а «скорее свободные арабески пестрых и часто слабо связанных меж собою рефлексий и картин... Передать содержание этих очерков — очень трудно.
Самые диковинные скачки фантазии служат тут не раз для маскировки, а вместе с тем и для выражения главной мысли автора. Я назвал бы эти очерки своего рода «невольничьими думами», хотя бы уже из-за их затемненного, мистического, аллегорического, подлинно невольничьего выражения».
Обращение к форме очерков-арабесок было обусловлено многолетним отрывом автора от украинской почвы, недостаточностью непосредственного знания реальных особенностей социальной жизни на Украине. В гнетущей атмосфере 80х годов Д. Мордовцев в стилистике новых очерков нередко злоупотребляет импрессионистически-отрывочной манерой изложения, глухими намеками, обращаясь к отдельным моментам истории Украины («Сон — не сон»), автобиографическим мотивам («Сорока на лозі»), выступая против гнета «драконовской цензуры», душившей развитие украинской национальной культуры («Скажи, місяченьку!», «Сорока на лозі», «Не дайте на поругу»). Выступая в основном во львовских изданиях, Д. Мордовец не всегда удерживался от искушения «поддобриться» определенным кругам, превознося даже подчас цесарские порядки в Галиции того времени.
В наследии писателя последних лет [Подробнее «украинская часть» наследия писателя рассмотрена нами во вступительной статье изд.: Мордовець Д. — Твори: В 2 т. — К 1958.Т. 1. c. 538] следует выделить воспоминания о Костомарове («Николай Иванович Костомаров в последние десять лет его жизни. 1875— 1885»), Драгоманове («Про незабутне», 1903), а также выдержанные в духе простых, непритязательных «народных рассказов» — новеллы «А все пречиста» (1886; она, по оценке И. Франко, «производит сильное впечатление») и «Луна з «Нової України» (1904), печальная история о тяжкой доле переселенцев, вынужденных покинуть родные места.
Нельзя забывать и о том, что в нелегкие 80 — 90е годы Мордовцев играл весьма заметную роль представителя украинской общественности в столице России. Человек гуманный, отзывчивый, доброжелательный, он внимательно и тщательно стремился исполнить просьбы тех, кто обращался за помощью к «діду Мордовцю». Так, он деятельно и эффективно помогает М. Старицкому выиграть известный судебный процесс; дочери забытого современниками Я. Щоголева помогает отметить память отца; способствует прохождению через цензуру рукописей А. Конисского и его поездке за границу для лечения и т. д.
Мордовцев способствовал организации издания в Петербурге произведений Панаса Мирного, И. Нечуя-Левицкого. Он выступает в защиту украинского театра от нападок реакционной прессы, приветствует приезд на гастроли трупп Кропивницкого, Саксаганского, публикует рецензии на спектакли украинского театра. Мордовцев на протяжении многих лет содействовал многим украинским авторам в «проталкивании» через цензуру их произведений, обращается с «Запиской» в Главное управление по делам печати, добиваясь отмены цензурных запретов в развитии украинского языка и литературы.
Однако в условиях подъема освободительной борьбы в начале нового, пролетарского этапа революционного движения в России роль представителя украинской литературы и культуры, выразителя интересов их становится для Мордовцева, — с его расстроенным здоровьем, живущего в последние десятилетия зачастую у брата в Ростове, — уже непосильной. Постепенно отходит он на второй план, хотя и продолжает свою общественно-литературную и собственно творческую деятельность до конца дней. Умер Д. Мордовцев 10 (23) июня 1905 г. в Кисловодске, похоронен, согласно его желанию, в Ростове-на-Дону.
Жанром, в котором наиболее активно выступал Д. Мордовцев на протяжении трех последних десятилетий своей деятельности (смерть прервала работу над романом о русском ученом и публицисте XVIII в. И. Т. Посошкове), был исторический роман. Хотя первый опыт в этом направлении — рассказ «Медведицкий бурлак» (1859), ставший хрестоматийным произведением, относится к началу творческой биографии, окончательно облюбовал Д. Мордовцев жанр исторической прозы после написания романа из эпохи Петра I «Идеалисты и реалисты» («Новое время», 1876).
Деятельность Мордовцева — исторического романиста относится в целом к периоду определенного упадка жанра, отступления его в литературной табели о рангах на второй и третий план, что было обусловлено отходом создателей его в этот период от прогрессивных движений, непониманием основных закономерностей развития общества, решающей роли народа в истории. К тому же, в субъективном плане, писатель, не имея иных источников существования, в стесненных материальных условиях вынужден был трудиться сверхинтенсивно, а с предложением о публикации новых и новых плодов творчества обращаться в «темные издания с темными издателями» (Г. Успенский), — имея в виду прежде всего сотрудничество с А. Сувориным.
Автор около 40 романов и крупных повестей, большого числа прозаических произведений различных малых форм — таков объем исторической прозы писателя. Произведения его пользовались большой популярностью у массового, говоря сегодняшним языком, читателя, хотя многие из них не представляли подлинной ценности даже в масштабе того времени. «Нельзя отказать Мордовцеву в таланте, — писал известный историк литературы А. Скабичевский, — в основательном знании истории и добросовестном отношении к историческим фактам; к сожалению, плодовитость сильно вредит качественности его произведений» [Скабичевский А. М. История новейшей русской литературы. 1848 — 1906 гг. — М., 1906. — С. 363].
Тематически историческая проза писателя охватывает широкий круг тем и эпох. Это романы на темы истории древнего мира: «Замурованная царица», «Жертвы Вулкана», «Месть жрецов», «Богиня Изидасваха», «Ирод», «Последние дни Иерусалима», «Иосиф в стране фараона», «За всемирное владычество». Среди большой группы романов из русской истории («Мамаево побоище», «Господин Великий Новгород», «Наносная беда, чума в Москве», «Наш Одиссей», «Двенадцатый год», «Соловецкое сидение», «Великий раскол», «Авантюристы», «Свету больше!», «Державный плотник», «Посаженная мать (Екатерина II)») — можно выделить произведения из истории Кавказа («Царь без царства», «Прометеево потомство», «Железом и кровью»).
К исторической прозе Мордовцев пришел закономерно, на основе достигнутых обобщений, опыта работы профессионального историка (о признании сделанного им в этой области свидетельствует, в частности, двукратное приглашение в 60х годах занять кафедру русской истории в Петербургском университете), обладающего собственной концепцией, совпадающей со взглядами передовой науки того времени, исторического процесса как результата движения народных масс. Поэтому-то, как представляется нам, наиболее удачными в его историческом наследии стали те произведения, где наиболее четко проведен демократический угол зрения на прошлое страны и народа, где непосредственно показано движение народных масс, активно выявляет себя мысль и дело народное: «Идеалисты и реалисты», «Соловецкое сидение», «За чьи грехи?», «Великий раскол», «Сагайдачный».
