Зазвенело, заскрежетало железо, взматерились супротивники, более поминая отчего-то бедных своих матерей, наравне с чертями и другими срамными кличками.
И ростовцы выдержали первый удар, мало того, заставили переяславцев попятиться, настолько разозлили их оскорбления.
— Ага, мокрохвостые, — торжествовали ростовцы. — Так кто вислоухий?! А?
Но тут раздался тревожный вскрик:
— Братцы! Сзади!
И ростовцы увидели, что в тылу их выскочили на дорогу конные и, потрясая саблями, мчались на них.
Князь Сеитов, поняв, что это верная гибель всей дружины, скомандовал.
— Ребята, на прорыв! — и выхватил саблю.
Ростовцы прорвались, прорубившись через казаков, потеряв едва не половину своих ратников, особенно пеших. На окраине Ростова воевода, сам раненный во время прорыва, собрал уцелевших:
— Деремся до последнего, братцы.
Три часа еще продержались ростовцы, сражаясь с далеко превосходящими силами тушинцев и переяславцев, вдохновляемые бесстрашным воеводой князем Третьяком Сеитовым.
В это время женщины и дети бежали в последние прибежища, толстостенные каменные храмы. Особенно много их набилось В Успенский собор под защиту митрополита Филарета.
Плач испуганных детей, крики женщин, рыдания заполнили гулкое пространство, храма. Чтобы хоть как-то умолить рассвирепевших врагов, уже начавших стучаться в двери храма, Филарет велел служке подать хлеб и солонку и, держа все это в руках, направился к дверям, уже трещавшим под ударами топоров. Он понимал, что это не спасет, что хлебом-солью встречают друзей — не врагов, и все же решился защитить людей своим саном и хлебом с солью, почти не надеясь на милость.
Двери затрещали, рассыпались, и перед рассвирепевшими победителями предстал высокий митрополит в сверкающей золотом ризе и митре с хлебом и солью в руках.
— За мной только женщины и дети, я умоляю вас…
Ему не дали договорить, выбили из рук хлеб, рассыпали соль, с злорадными криками стали срывать одежды, митру. И, наверно, убили бы, если б не явился между переяславцами хорунжий Будзило:
— Не троньте его! Он родственник нашего государя.
Но переяславцы не отказали себе в удовольствии напялить на митрополита татарскую драную шапку и потертый засаленный армячишко непонятного цвета от старости.
По приказу полковника Яна Сапеги, отданному заранее своему воинству, за «сопротивление законному государю» город был подожжен, а уцелевших жителей погнали к озеру Неро «сажать в воду», не щадя ни женщин, ни детей, ни стариков.
Ян Сапега достойно начинал свой кровавый путь по Русской земле, оставляя ей на века память о своем ясновельможестве. А пан Лисовский был достойным исполнителем этих людоедских приказов.
Устюжна — невеликий город на реке Мологе — даже крепости своей не имеет. Основатели города рассуждали: «Мы за великими лесами, реками и озерами, ктой-то к нам сунется». Отчего и пренебрегли крепостью. А зря.
В державе началось такое, что у устюжан голова кругом пошла: Появился слух, что на Москве два царя образовалось. Был Василий Иванович и вот на тебе явился еще Дмитрий Иванович. Это что ж за порядок такой? Кому служить-то? И ведь спросить некого.
Воеводы нет в Устюжне, даже головы нет, хотя есть приказная изба, где сидит грамотей Алеша Суворов. Вспомнили про своего попа, позвали в приказную избу.
— Отец Саватей, кому многая лета поешь, ково во здравие поминать?
— Дык ясно кого, кому крест целовали — Василию Ивановичу.
Ну вот, сразу у устюжан прояснило, они под царем Василием Ивановичем. Но тут грамота из Вологды от воеводы Пушкина. Суворов тут же послал рассыльного Саву-хромого сзывать в приказную избу вятших людей, думать. Впрочем, если незваные явятся в избу — никого не выгонят, потому как в Устюжне любят думать всем миром, как говорит Сава: хором. Через какой-то час от рассыльного весь город знал, что пришла грамота аж из Вологды от самого воеводы Пушкина.
Желающих много сбежалось, в избе места всем не хватило, стояли на улице, топырили ладонями уши, чтоб слышать Алешин голос, читавший грамоту. Друг дружку пытали:
— Чего там? Об чем речь?
— Да вроде велит Дмитрию крест целовать.
— Вот те на! Мы, чай, не сумы переметные.
— Дык пишет, Ярославль уже присягнул ему, Костров вроде тоже.
— Что ни город, то свой норов, а Устюжна остается на чем стояла.
Горды устюжане, ничего не скажешь — мал золотник да дорог, им и Вологда не указ. В избе вятшие решают: как быть?
— Знаете, — говорит Алеша, — надо нам своего воеводу заиметь. Вот что значит грамотей, конечно, надо.
— Ну, конечно, на воеводу у нас никто не потянет, — сказал Богдан Перский. — А вот голову Устюжне надо.
И все согласились: Устюжне голова нужен, а уж воеводу где-нибудь выпросим.
Головой решили поставить уважаемого человека Солменю Отрепьева. Он было начал отнекиваться: не потяну я, не сумею.
Тогда Алеша Суворов предложил выбрать ему помощника:
— Давайте к Солмене присовокупим Богдана.
Перский согласился стать вторым головой, но изволил заметить:
— А знаете, Бог Троицу любит, давайте изберем и третьего. Нужен же нам грамотный человек.
И все поняли и единогласно проголосовали за третьего голову — Алешу Суворова. На что Сава-хромой тут же съязвил:
— Таперь начальство у нас навроде Змея Горыныча — трехголовое. — На это думцы снисходительно посмеялись: что, мол, с ушибленного взять, у этих рассыльных вечно язык наперед дела бежит.
Решено было первым долгом разослать грамоты — одну в Москву с просьбой прислать воеводу, вторую — в Вологду с ответом к Пушкину, третью — в Белозерье посоветоваться, как, мол, у вас? И четвертую — в Новгород к Скопину-Шуйскому просить у него подмоги и пороха.
Грамоты составляли три головы, Алеша Суворов писал. Ну в Москву ясное дело: «Нужен воевода, ратное дело разумеющий». В Вологду Пушкину, дабы не осерчал: «Грамоту вашу читали с Великим вниманием, спасибо, что не забываете Устюжну, о предложении вашем подумаем. В этом деле спешить — людей смешить». И не обидно и вроде с туманным обещанием: думаем. Сейчас Устюжне надо время выиграть. Прибудет воевода, пришлют помощь, порох, тогда устюжанам сам черт не брат.
А настрой у устюжан воинственный, тут же все кузнецы взялись оружие ковать, пищали ладить. Зимний день короток, потому и ночного времени прихватывают, при лучинах и факелах дубасят по наковальням.
Белозерцам, как ближайшим соседям, написали: «Мы все за Василия Ивановича. Если и вы за него, то пришлите нам подмогу. А вдругорядь и мы вас выручим».
Москва прислала воеводу Ртищева Андрея Петровича. И хотя пословица гласит: дареному кони в зубы не смотрят, устюжане решили посмотреть, кого там им Москва прислала. Попросили Андрея Петровича пушку зарядить и пальнуть из нее. Зарядил быстро и пальнул. Опять же пищаль дали: «А ну-ка из нее». И ее в два счета зарядил Ртищев и ворону, каркавшую на крыше, снял, от бедняги только перья посыпались.
— Меткач, — сказали устюжяне. — Нам такой воевода годится.
На общем сборе проголосовали единогласно. Однако, став избранным воеводой, Ртищев начал гонять устюжан, ко всем придираться:
— Почему у вас нет крепости?
— А на кой она нам?
— Как на кой? А враг придет, где в осаду сядете? На печках?
— Мы его к городу не подпустим.
Андрей Петрович только руками разводил:
— Ну и упертый же вы народ, устюжане.
Откликнулись на просьбу устюжан и белозерцы, прислали отряд в 400 человек под командой Фомы Подщипаева. Радовались устюжане:
— Ну теперь нас голыми руками не возьмешь.
Но Ртищев свое долбил:
— Поляки и литва в воинском деле весьма искусны, надо и нам сию науку осваивать.
Но ратные устюжяне не соглашались:
— А мы чем хуже, Андрей Петрович? На рати и научимся, — воинственно размахивали копьями, стучали саблями одну об одну, полагая, что этим нагонят страх на любого врага.
Но вот прискакал на мухортой лошаденке мужик с Батневки с новостью тревожной:
— Поляки идут, всех побивают, никого не щадят.
Посовещавшись с Подщипаевым, Ртищев решил вывести войско в поле и там встретить врага. Вывел. Исполнил, но ратники-устюжане, привыкшие все хором решать, подняли шум:
— Чего стоять без дела? Идем на Батневку, умрем за святую веру христианскую.
Ртищев жаловался белозерскому воеводе:
— Вот, Фома, я их драться веду, а они, вишь ли, помереть собираются. Ох, упертый народец.
Двинулись на Батневку и 5 января 1608 года под этой деревней и встретились с литвой.
Ртищев, носясь на коне вкруг войска своего, команду отдавал:
— Стройся ежом, ежом! Копейщики, вперед. Пищальники, пищали заряжайте! Фитили запаливайте!
