Приказ был отдан: назад в лес, назад в ущелье! Коломбом овладел столь неистовый гнев, что у него закружилась голова. Мысль о страшной утрате, о крушении всех его надежд, о тщетности его непрестанных дум, его борьбы против старых, отживших обычаев поразила Коломба с неистовой силой. Он выхватил ассагай из рук отца и швырнул его в небо. Он не видел, как, сверкнув в лунном свете, оружие упало на землю, в эту минуту он сам не знал, что делает. Ассагай глубоко вонзился в твердую глину, упав как раз между четырьмя вождями. Они замолчали и в изумлении уставились на него. Затем они подняли взгляд к небу, откуда упало оружие. Коломб все еще не пришел в себя, когда Умтакати, Офени и Мбазо быстро втащили его в кусты. Боевой круг был распущен на отдых. Был отдан приказ выступать, и менять его никто не собирался.
Людям хотелось петь. Когда поют хором, исчезают всякие страхи и сомнения, прекращаются тревожные разговоры и шепот. Но они шли без песни. Это была последняя часть их пути. Вход в огромное ущелье — это расселина в горах; могучие вершины плавно уходят в небо с обеих сторон, а по берегам хрустальной реки тянется к свету лес, украшенный колкими гирляндами ползучих растений, тростником и лишаями. Перед опушкой река бежит по небольшой плоской долине, плодородной, возделанной бесчисленными поколениями лесных жителей. Над долиной спокойно высятся поросшие травою хребты: их никогда не касались ни снег, ни мороз.
Новоявленные советники и военачальники, а с ними их безмолвно шагавшие импи пришли в эту долину у входа в ущелье, когда поздняя луна, похожая в тумане на светящийся шар, прошла уже половину неба. К воинам робко приблизились женщина и мальчик и сообщили, что в низине у реки, на расстоянии всего лишь в полдня ходьбы, до сих пор еще стоят белые солдаты.
— Как же так? — спросил Бамбата. — Ведь наши разведчики донесли, что они ушли из этого района со всеми своими фургонами, волами и пушками.
— Несколько фургонов осталось, — запинаясь, бормотала женщина. — Вождь, я говорю правду. Солдаты все еще там.
— Почему она рассказывает нам сказки и уверяет, что говорит правду? — спросил Пеяна.
Женщина изумленно смотрела на него, не находя слов для ответа.
— Ага, ей нечего ответить. Я знаю, есть люди, враждебные нам. Они говорят, что солдаты близко, чтобы напугать нас и отослать подальше. Тогда война пройдет стороной, и их дома будут в целости и сохранности.
— У меня нет дома, он сгорел, — сказала женщина.
Старый вождь Глаз Зулуса прислушивался к разговору. Он устал и озяб, ему так не хватало сейчас тепла его костра, крытой тростником крыши, меховых одеял, заботы его жен и наложниц.
— Разве мы прошли весь путь, чтобы испугаться женской болтовни? — Он закашлялся и сплюнул на землю. — Все ясно. Человек не может быть в двух местах одновременно — если солдаты ушли, они не могут быть близко.
— Убирайся обратно в лес и не являйся к нам больше со всякими сказками, — крикнул Пеяна.
Бамбата смотрел вслед женщине и мальчику, пока они не исчезли во мраке. Подходили все новые отряды и останавливались, ожидая приказаний. Теперь, когда произошел раскол, командирами овладело какое-то спокойствие и даже безразличие. Мгомбана, индуна зонди, отправился узнать у вождей, что происходит; Коломб последовал за ним, кивком головы позвав с собой Умтакати и Мбазо. Теперь он обычно проталкивался вперед в сопровождении людей, вооруженных винтовками и умеющих постоять за себя.
Вожди ссорились. Коломб чуть не наступил на знахаря Малазу, который по своему обыкновению притаился неподалеку от военного совета.
— Откуда такая беспечность? — гневно кричал Мангати. — Женщину отослали прежде, чем я успел поговорить с ней.
— Зачем это тебе? — спросил Пеяна. — Она просто сумасшедшая.
Мангати повернулся к нему. Сквозь легкую дымку тумана были видны его глаза — большие, светлые, навыкате.
— У меня нет ни малейшей охоты лезть в петлю. В низовьях реки — солдаты. За нашей спиной — солдаты, и на вершинах тоже солдаты. Зачем мы вышли на открытое место, и кто здесь сумасшедший?
Он потребовал, чтобы все импи, не теряя ни минуты, отправились в глубь ущелья. Там, в древней крепости над водопадом, можно не бояться внезапного нападения, и оттуда хорошо просматривается вся местность. Лес — отец сражения, заявил Мангати. Он укроет их, они смогут неслышно и незримо передвигаться, рассеиваться и собираться.
Бамбата не принимал участия в этих страстных спорах и ссорах. Его, по-видимому, покинула решительность, и он, пожертвовав собственным мнением, поддался зловещему влиянию Пеяны. К тому же старый вождь задел его гордость, и он не хотел уступать этому старику в достоинстве и презрении к врагу. Глаз Зулуса, не дожидаясь ничьих приказаний, велел своим подчиненным разбить лагерь и разжигать костры. Он заявил, что в эту ночь больше не сделает ни шагу. У него уже слипаются глаза, и он ляжет спать на маисовом поле.
— Сын Сабузы, — с насмешкой обратился он к Бамбате, — разве человек тоже должен прятаться в нору, как шакал?
Бамбата ничего не ответил, но губы его искривились в сердитом оскале, обнажая редкие белые зубы.
— Остановиться на отдых — мудрое решение, вождь, — вмешался проницательный Пеяна. — А кому же это, хотел бы я знать, вздумалось разбудить духов Эзиуоджени? — Он указал на черный вход в ущелье.
Мангати отозвал в сторону нового главнокомандующего Макалу, и они о чем-то шепотом совещались. Макала был высокий, худощавый человек с густой бородой: он был одет в армейскую шинель, а за спиной у него висела винтовка.
— Мы уходим, — сказал Мангати.
Коломб тотчас обратился к Мгомбане.
— Мы тоже пойдем с Макалой! — заявил он.
— Нет, наше место рядом с нашим вождем, — ответил индуна. — Возвращайся к своим и отдохни хоть одну ночь, ты, неугомонный.
Коломб понял, что раскол вождей — скоротечная и парализующая болезнь. Когда их вел один Бамбата, он прислушивался к малейшему шепоту и принюхивался к малейшему ветерку. Он решал за всех, и они все до одного следовали за ним. Теперь он утратил свою силу, и ему потребуется несколько дней, чтобы разобраться во всех осложнениях, прежде чем он сумеет снова взять командование восстанием в свои решительные руки. Несколько дней! Кто может ждать так долго?
Седобородый великан Умтакати очень устал и потому упрямо отказывался выслушать своего молодого племянника. Он был по натуре мягким человеком и ворчал дружелюбно, стараясь не обидеть спорящих, но заявил, что останется с воинами зонди. Коломб сел рядом с Офени и почтительно обратился к нему:
— Отец, пойдем с людьми Макалы и Мангати. Я не могу оставить тебя здесь на верную гибель.
Офени боролся с охватившими его сомнениями. Он чувствовал, что у его сына есть достаточно уважительная и веская причина для ухода, но он сам тоже устал, да и нелегко ему было уйти от своего племени, и он не хотел, чтобы говорили, что он подчинился собственному сыну.
— Сердце приказывает мне, отец, жить и отомстить за смерть моей жены и матери моего отца, — настаивал Коломб, видя нерешительность Офени.
Офени со вздохом взял свои копья и щит и встал. Мбазо присоединился к ним. Они пошли к воинам и убеждали их примкнуть к людям Макалы. Но теперь у воинов появилась новая, неустранимая причина для отказа. По дороге к крепости им предстоит пройти через лес Эзиуоджени и идти придется в полной темноте — ведь даже днем туда не проникал свет — и в самые глухие часы ночи. А Эзиуоджени, несомненно, населен древними и злыми духами. Зонди боялись их, — ведь они издавна были связаны с лесными жителями узами кровного родства и взаимной благодарности.
Коломб, его отец и двоюродный брат последовали за импи Макалы и Мангати. Пройдя первую линию деревьев-гигантов, они оглянулись назад: маленькая укромная долина была освещена сотнями красных огней — это горели костры. Лошадей с собой не взяли. Поход, начатый сейчас, был под силу только неутомимой и отважной армии. Ущелье, сужаясь, превратилось в щель между могучими, поросшими лесом скалами, которые поднимались на две тысячи футов и скрывались в высоте. Туман сгущался, но иногда удавалось разглядеть кусок далекого неба, чуть более светлого, чем черный лес. Люди шли ощупью, каждый касался рукой спины идущего впереди, чтобы не потерять направления. Они то карабкались на скользкую скалу, то гуськом переходили вброд по каменистому дну реку, где холодная бурная вода доходила им до бедер. За час они продвинулись вперед лишь на милю. Здесь река разделялась на два рукава, и из котлована глубокого оврага они услышали шум стремительного потока. Наступило воскресное утро. Коломбу хотелось знать, остался ли Давид у зонди, чтобы провести с ними воскресенье и таким образом доказать им свою преданность. Они шли через лес Эзиуоджени, и до них отовсюду доносились загадочные крики и стоны, наводившие ужас на воинов. Коломба тоже охватили страх и отчаянное желание как можно скорее пройти через лес. Впрочем, он заранее подготовил себя и сказал отцу, что такие звуки издают птицы или животные. Но Офени совершенно оцепенел от ужаса и нуждался в помощи. В спешке люди скользили и падали, голод, усталость и смертельный страх сковывали их члены.
