— …Пеяна! Пеяна! — кричали индуны.
Ответа не было.
— Ва! Ва! Ва! Пробил наш час. Все кончено.
Бамбата прикрыл глаза ладонью. Тело его было напряжено, как проволока, а другая рука судорожно стиснула маузер. Знахарь Малаза все еще собирал свои костяшки в мешочки, и при каждом его движении раздавался стук его амулетов из семенных стручков. Умкумби замер в ожидании приказа.
Индуны тесным кольцом обступили Бамбату. Они были в ярости, в отчаянии, но все же сохраняли дисциплину. Время уходило с каждым ударом сердца. Из-за тумана они не могли видеть горные вершины, занятые войсками белых, но им и не нужно было видеть их — они чувствовали ледяное дыхание смерти на своих спинах. Легкий ветер начал поднимать туман, разрывать его, и в эти расселины просачивался дневной свет. Бамбата переводил взгляд с одного воина на другого, проклиная своих советников. Он презрительно выругался по адресу Младенца.
— Динузулу дерьмо своего отца, — прорычал он.
Почему он не сумел заглянуть в душу этого проклятого предателя Пеяны?
— Что нам делать? — не отступались индуны.
— Мгану, командуй нами, — закричал Мгомбана.
— Мгану… Мгану… — заревела толпа, и в ту же минуту Бамбата был сметен в сторону.
— Я буду командовать, — громко крикнул Мгану, так, чтобы слышал весь умкумби.
Толпа одобрительно заревела в ответ — люди хватались за любую надежду. Мгану начал быстро выкликать названия отрядов и имена их индун. Одному отряду он приказал атаковать горные хребты на западе. Его собственный отряд должен был подняться на восточные отроги, нависавшие над ними. Основную часть импи он оставлял в резерве и велел им найти укрытие. Они должны ждать знака к выступлению при первой же возможности прорыва. Если эта возможность не представится, то атакующие силы образуют арьергард, который прикроет отход импи в ущелье. Там они смогут надеяться на помощь Мангати.
Приказ был отдан, и отряды, все еще сохраняя строгую дисциплину, начали строиться. Отряд Мгану рассыпался цепью и начал подниматься в горы. И тогда прямо в лицо испуганным воинам затарахтел пулемет: та-та-та-та. Это был сигнал, которого белые солдаты уже два часа ожидали в темноте. Тотчас с трех сторон на долину обрушился шквал огня. Длинные красные и желтые молнии, вырывавшиеся из пушечных жерл, пронизывали мрак. Заработали скорострельные орудия: бум-бум-бум. Шрапнель и фугасные снаряды вмиг разогнали людей. В этом аду звуков, которые эхо переносило со скалы на скалу, выстрелы ручного оружия напоминали треск хлопушек.
Два атакующих отряда зулусов продолжали рваться вперед. Они затянули свой боевой, но безнадежный клич: «Узуту-узуту!» Но едва ли они слышали собственные голоса. Пулеметные очереди нещадно косили их ряды, пули дум-дум рвали их тела; они не прошли и четверти того расстояния, которое нужно было пройти, чтобы вступить с врагом в рукопашную схватку. Они видели только разрывы и мерцание вспышек вдоль холма да красные стрелы больших орудий. Главные силы импи исчезли где-то позади, в дыму, пламени и пыли. И все же они продолжали, спотыкаясь, бежать вперед, пока и их решимость не поколебалась.
Умтакати находился в гуще отступающих импи. Прорываясь сквозь шквал огня и шрапнели, он старался найти укрытие. Он бросился к реке, решив спрятаться за камнями у ее берега до тех пор, пока не представится возможность бежать. Какой-то воин голыми руками, задыхаясь и напрягая мускулы шеи и спины, рыл землю — он хотел окопаться. Умтакати посмотрел на него и увидел, что ему оторвало снарядом ногу по бедро. Он побежал дальше. Один его соплеменник и родственник лежал пластом у потухшего костра: пуля дум-дум, войдя ему в бок, разорвала все внутренности, и теперь кишки свисали с сухих стеблей маиса. Он был еще жив, он звал к себе отца, мать, детей и выкрикивал клички своих любимых волов.
Останавливаться не было времени. Атака захлебнулась в панике, и уцелевшие воины мчались мимо него. Они бежали к входу в ущелье. Офицеры послали за ними в погоню отряды наемников, и «грифы-стервятники», полные боевого духа, с воплями бросились вслед за бегущими. Умтакати и кучка людей, вооруженных винтовками, стояли в воде. Среди них был и Бамбата. Они стреляли по берегу в «грифов-стервятников». Некоторых удалось ранить, преследование приостановилось. Белые солдаты снова открыли адский огонь из пулеметов.
Последний из обращенных в бегство воинов скрылся во тьме узкого входа в ущелье. Запас патронов у Умтакати иссяк, бежать было поздно. Он вымазался кровью убитого воина и лег на камни, притворившись мертвым. Отряд наемников прошел мимо. С высокого берега реки спрыгнул вниз белый солдат. Он хотел перейти реку и с минуту стоял, глядя на воду, чуть розовую от крови. Умтакати поднял руку и метнул копье, солдат упал лицом в воду: копье проткнуло его насквозь. Умтакати взял его винтовку и патронташ и побежал дальше. Скрывшись в дыму сражения, он нырнул в редкий кустарник на опушке леса и пополз, часто и тяжело дыша, чтобы найти убежище понадежнее. Стрельба за его спиной прекратилась, теперь громовые волны огня катились по могучим кряжам в ущелье. Умтакати понял, что ловушка захлопнулась: воины, ринувшиеся в ущелье, никогда не увидят ни Мангати, ни лесной крепости. Для него самого это только передышка. Он слышал треск револьверных и винтовочных выстрелов: это полиция и кавалеристы заканчивали операцию, добивая раненых. В нескольких шагах от него пехотинцы прочесывали долину, карабкаясь по скалам и заглядывая под каждый куст. Он обвязал себе руку и голову ненавистной красно-белой тряпкой и скользнул к воде. Зулусы-наемники и полицейские все еще спешили куда-то. Наверху, где лесные великаны сходились над головой, стало темнее. Впереди него воздух, казалось, дрожал и пульсировал от непрерывной канонады; белые солдаты обстреливали лес.
По стремнине реки пробирался человек с обнаженной головой. В руках у него была только одна палка. Внезапно он остановился как вкопанный. Наемник, бежавший в пятидесяти шагах впереди него увидел, что он без оружия, и с криком бросился назад, чтобы напасть на него. Человек, который шагал по воде, повернулся, чтобы вскарабкаться на противоположный берег. Умтакати узнал Бамбату. Вождь одним прыжком выбрался на берег и теперь, злобно усмехаясь, стоял там, вооруженный одной только палкой, поджидая вооруженного ассагаем врага. Из зарослей позади него бесшумно вынырнул второй наемник. Бамбата его не видел. Умтакати поднял свою винтовку, но вождь стоял между ним и вторым «грифом-стервятником» — этот рослый человек подкрадывался на цыпочках, держа наготове ассагай с широким лезвием.
— Магаду, обернись! Сзади! — крикнул Умтакати.
Едва вождь повернул голову, как наемник ударил его ассагаем. Острие вонзилось в спину, ниже лопатки. Бамбата, не издав ни единого звука, упал на колено, и наемник наклонился, чтобы вытащить погнувшееся оружие. Вдруг он сдавленно вскрикнул и умолк. Руки Бамбаты сомкнулись у него на шее, и язык вывалился у него изо рта. Первый наемник бросился спасать его, громко зовя на помощь. Через реку, вспенивая воду, бежали люди, и Умтакати, как кошка, взобрался на дерево, чтобы его не заметили. Когда он выглянул вновь, он увидел, что вождь бросил человека, которого душил, и прыгнул на другого наемника, прежде чем тот успел нанести удар. Так один, смертельно раненный, невооруженный человек сражался против пятерых. Глаза Умтакати затуманились, когда он, пораженный ужасом, смотрел на нечеловеческую борьбу Бамбаты. Быть может, их вождь в самом деле бессмертен? Бамбата выхватил ассагай из рук врага и приставил острие к его горлу. Но вождю удалось только ранить «стервятника». Подоспевший зулус-полицейский ударил Бамбату топором по затылку, и на мгновенье тело вождя застыло. Умтакати видел лицо Бамбаты. Оно выражало не страх, а неистовое желание продолжить борьбу. Он оскалил зубы, обнажив красные десны. Из носа у него шла кровь. Позади Бамбаты, на расстоянии вытянутой руки от вождя, прицелился кавалерист — пуля дум-дум попала Бамбате в затылок. Совершая свой смертоносный путь, она снесла часть его лица, левый глаз, скулу и кусок челюсти. Звук выстрела эхом отдался в скалах. Пушки на мгновенье умолкли, и настала тишина, нарушаемая лишь плеском розоватой воды. Спустя минуту в ущелье снова раздались взрывы и загремели пушки в горах. Умтакати выстрелил в наемников, которые все еще пытались вытащить ассагай из тела вождя. Они бросили убитого, так и не узнав, кто он, и побежали за новой добычей.
Воины, находившиеся в крепости над водопадом, были целы и невредимы. Они съели пищу, приготовленную для них женщинами племени Сигананды, которые скрывались в лесных убежищах и пещерах, а потом заснули глубоким сном. Но, когда Коломб высунул голову из-под одеяла, до его слуха донесся гул пушек, похожий на гром. Люди, которые лежали вокруг него, закутавшись в черные, серые и бурые одеяла, беспокойно заворочались и закопошились. Из-под одеял высовывались то рука, то голова, увенчанная бычьим хвостом или другими украшениями. Пробуждение воинов в тусклом свете наступающего дня походило на воскресение мертвецов, похороненных в лесу.
