Пулеметчики били наугад по ущелью. Коломб видел, как солдаты из пулеметного расчета вставляли в пулеметы ленты с блестящими патронами, которые на солнце казались сверкающей чешуей водяной змеи. Он с завистью смотрел на это смертоносное оружие. Его мечта захватить винтовку с патронташем показалась ему теперь мелкой. В стрельбе наступила передышка, и он увидел, как на открытые позиции выходят войска. Солдаты что-то кричали друг другу, рассыпаясь плотной цепью позади пулеметов. Он почувствовал, что затевается что-то новое, какая-то новая атака или новый маневр, ибо взоры всех белых были прикованы к одной точке, находившейся ниже пушек. А затем он увидел, что это за точка: над зеленой листвой на опушке леса развевалась белая тряпка. Она была привязана к длинному шесту, которым энергично размахивали.
Сержант-артиллерист встал и крикнул по-зулусски:
— Что вам нужно? Выходите, мы не будем стрелять.
Ответа не было, но флаг затрепетал еще отчаяннее. Сержант взял винтовку и начал медленно спускаться с холма. Он сложил руки рупором и снова закричал:
— Не бойтесь. Выходите. Пушки не будут стрелять.
Листва раздвинулась, и оттуда вышел высокий грузный зулус в добротном пиджаке и плоском полотняном шлеме. Он снял шлем и поднял руки над головой. Коломб тотчас узнал в нем старого вождя Глаза Зулуса. За ним следовал его слуга, держа в руках башмаки вождя и белый флаг — символ мольбы о пощаде.
— Живей! — крикнул сержант и неторопливо взмахнул рукой.
Вождь обернулся, и Коломб увидел, как что-то блеснуло на солнце у него на груди. Вождь надел медали, полученные им в награду от правительства. Он протянул дрожащие руки к лесу и открыл рот, чтобы что-то сказать, но не издал ни звука. Опушка леса внезапно ожила: большая группа мятежников кинулась к своему вождю. Коломб не знал этих людей; это были по преимуществу воины из квиджебени — племени старого вождя, но впереди этих капитулянтов видны были две знакомые фигуры — проповедники Давид и Моисей. У воинов в руках были ассагаи, дубинки, щиты и несколько боевых топориков. У Давида на шее висело распятие, и дальнозоркий Коломб отчетливо видел вырезанную из дерева фигурку Христа. По быстрой, но скованной и неуверенной походке воинов он понял, что они охвачены смертельным страхом. Сердце его сжалось, во рту и в горле пересохло. Он закричал громким, далеко слышным голосом по-зулусски:
— Люди квиджебени, вы умрете! Вернитесь, бегите, пока еще не поздно!
Голос его был хриплым и звучал как зловещее карканье ворона. Но люди услышали его и поняли — они подняли головы вверх, словно прислушиваясь к какому-то сверхъестественному пророчеству. Дрожь охватила их; они были слишком потрясены, чтобы двигаться. Европейцы не поняли слов Коломба; они были поглощены зрелищем первой капитуляции.
— Подойдите ближе, — повторил сержант.
Старый вождь медленно двинулся вперед: он очень устал, склон был слишком крут, а сам он был слишком грузен. Его выпиравшие из галифе толстые икры терлись одна о другую. Когда он подошел ближе, Коломб увидел, что лицо его так же бело, как борода и волосы. Давид поднял свой крест и, казалось, молился.
Когда они подошли к белым достаточно близко, чтобы можно было начать разговор, сержант заорал:
— Ты кто? Что тебе нужно?
— Инкоси, я Мехлоказулу, сын Сихайо из рода Ксонго, вождь племени квиджебени. Мне и моим людям надоело сражаться. Нас разбили, мы сдаемся и готовы сложить оружие. Я прошу вас отвести меня к вашему командиру и отдать меня на суд правительства. Я прошу пощадить моих людей. Они пленники, инкоси, и находятся под защитой белого флага.
Сержант, усмехаясь, крикнул своим товарищам:
— Вот эта да! Оказывается, это вождь Мехлоказулу, один из заправил мятежа.
Солдаты встретили это сообщение одобрительными возгласами.
— Он просит пощады!
Это известие облетело группу солдат, которые продвигались вперед, держа наготове винтовки. Они засмеялись.
— Они хотят в плен, — объяснил сержант.
— Амакоси, амакоси, амакоси, господа, господа, — молил старый вождь, уловив настроение солдат.
— Амакоси! — торжественно вторили ему воины.
— Не брать пленных! Таков приказ, — крикнул сержант.
— Инкоси, мы сами вышли из леса, мы в твоих руках, мы выкинули белый флаг.
Его рука, которой он указывал на привязанную к шесту белую тряпку, заметно дрожала.
— Для вас не существует белого флага, черные мерзавцы. Сейчас мы вам покажем.
Солдаты ждали этих слов: они послужили для них сигналом. Сержант вскинул винтовку, прицелился и выстрелил в вождя. Пуля дум-дум просверлила темный морщинистый лоб и раздробила черепную коробку, красноватые сгустки мозга и крови выплеснулись прямо в лицо стоявшим рядом зулусам. Вождь покачнулся и рухнул ничком, как подкошенный. Воины поняли, что настал их конец. Некоторые из них расправили мускулистые черные плечи, чтобы бесстрашно встретить смерть. Другие с криком стали бросать оружие. Третьи упали на землю и, забыв стыд, молили о пощаде. Давид вышел вперед, раскинув руки и обратив лицо к небу.
— Слава всевышнему на небесах, — запел он по-зулусски.
Солдаты потом рассказывали, что он звал на помощь своих духов.
— Смилуйся над нами, господь, — молился второй проповедник. — Прими наши грешные души с миром.
Сержант с минуту смотрел на них ликующим взглядом, а затем, увидев, что один воин бросился бежать, ища укрытия, отскочил в сторону и махнул рукой:
— Давай!
Оба пулемета застрекотали одновременно, всасывая в себя блестящие ленты медных патронов. Они выплескивали свинцовую струю, дергаясь и дрожа на своих треногах, и пар, шипя, вырывался из нагревшихся кожухов. Масса коричневых и черных тел закорчилась в конвульсиях. Вдоль всего склона солдаты добивали пленных — они стреляли и в мертвых и в умирающих. Резкий запах пороха разнесся над залитой солнцем степью и проник в лес.
Коломб соскользнул с дерева. Он не испытывал той муки, что опустошила его душу возле могилы Люси, его разум и тело, казалось, больше не воспринимали ни боли, ни страданий. Яркий, обжигающий свет озарил его мозг: сила — единственный довод, сила, насилие… Таков их метод, он должен стать и нашим. Наша мощь будет неуклонно расти, мы добьемся победы. Это будет победа не только Бамбаты, не только всех зулусов, это будет победа Африки.
Рядом с ним раздался стон, и Коломб резко повернулся. К дереву припал Мбазо. Вид у него был больной и измученный, на куртке запеклась кровь. Он был ранен в плечо шрапнелью.
Коломб наложил на рану жеваные листья и мох и перевязал ее, разорвав свою рубашку. Он взвалил двоюродного брата себе на плечи и начал медленно, с великим трудом пробираться через лес, по направлению к пещере, в которой они жили с Люси. Ему пришлось снова пересечь ущелье над водопадом, прежде чем он преодолел крутой, обрывистый склон. В старой крепости он увидел множество воинов, которые ухаживали за ранеными или мрачные сидели на земле. В большинстве это были люди Бамбаты, получившие ранения во время бегства сквозь шквал смертоносного огня. Он спросил, кому из его семьи удалось спастись, и нашел своего дядю Умтакати на циновке в одной из больших пещер. Умтакати лишился кисти левой руки, лицо его было залито кровью, сочившейся из раны в голове, и осколок снаряда засел у него в бедре. И все-таки ему удалось прорваться к своим. Раны его были перевязаны.
— Я вернусь за тобой, — сказал Коломб. — Если ты останешься здесь, тебя убьют.
Умтакати что-то промычал, взглянув на Коломба большими, полными страдания глазами. В полумраке пещеры, освещенной только костром, горевшим у задней стены, Коломб увидел, что какие-то двое мужчин передвигаются от раненого к раненому. Один был его отец Офени, другой — Малаза. Премудрому знахарю были известны волшебные свойства множества трав. Он давал раненым слабительное и поливал их раны соком дикого лука и целебных листьев. Коломб спросил Мбазо, хочет ли он лечиться у знахаря. Мбазо подумал и ответил:
— Брат, возьми меня отсюда.
Санитары-индийцы пробирались к пулеметным гнездам на вершине горы над ущельем. В лесу раздавались звуки фанфар, игравших «сбор». Косые лучи солнца касались горных вершин, а в глубине, где звучало эхо, сгущалась синеватая дымка тумана. Кавалеристы, зулусы-наемники и пехотинцы двинулись вверх тяжелым шагом уставших после целого дня работы на ферме людей. Том со своим взводом стоял немного выше. Он прибыл уже после убийства пленных и теперь наблюдал за тем, как индийцы старательно подбирают искалеченные тела и рядами укладывают их на траве. Несколько воинов были еще живы, и индийцы наклонились над ними, чтобы оказать им первую помощь и напоить их водой. В живых остались четверо, их положили на носилки. Их белые марлевые повязки с алыми пятнами крови странно выделялись на черных, влажных от пота телах. Индийцам никто не помогал. Зулусы-наемники спешили пройти мимо, а белые солдаты с угрюмым видом стояли вокруг или, надев через плечо винтовку, с трудом тащились к высотам, где собирались колонны. Из леса вышел офицер части наемников и сел на серую скалу, чтобы отдохнуть и отдышаться; его фуражка с синим околышем была сдвинута на затылок, а мундир висел на одном плече. Затем он встал и подошел к санитарам. Том был слишком далеко, чтобы что-нибудь слышать, но он увидел, как офицер властно взмахнул рукой. Он вынул револьвер и отстранил санитаров от носилок. Затем, примериваясь, повернулся и выстрелил четыре раза подряд. Это были последние выстрелы боя в ущелье. Санитары с беспомощно опущенными руками, повесив головы, стояли возле носилок.
