во сне, — настаивал Кулдарь, — и каждое утро, и каждый вечер мы ждали, что вот вы придете… Сойдем, — сказал он Адрону.
Они взялись за руки и сошли со своего высокого сиденья на сумах, наполненных мягкой рухлядью и застланных белыми шкурами.
— Идите, садитесь, — обратился он к гостям, — посадите их.
По двое юношей подскочили к Кендыку и его подруге, подхватили их под руки и осторожно и настойчиво повели и усадили на высоком начальственном месте.
— Пойте, — приказал шаман.
Лесные одуны сразу, как один человек, вскочили на ноги, выбежали из шатра и, взявшись за руки, стали водить хоровод вокруг своего огромного родового жилища. Адрон и Кулдарь шли впереди.
— Крешите, крешите, давайте огня, — пел Кулдарь. И он ударял ноготь об ноготь, издавая при этом крепкий сухой треск и наглядно изображая, как первый божественный Кендык добыл блестящую искру.
Кендык, наш прадед, дал нам добычу,
Вычертил реки, вырастил леса.
Крешите, крешите, пляшите, пляшите,
Кендык — наш дедушка, брат нашей бабушки,
Дай нам долго жить,
Дай нам жирно есть,
Не хворать и не плакать,
Никогда не умирать.
Лесные одуны кружились быстрее и быстрее. Безглазый Адрон простирал к своим гостям свои длинные иссохшие руки, и грузный шаман завывал заклинания и выкрикивал просьбы все новые и новые.
— Вы пришли, пришли, пришли! — выкрикивал весь хоровод. — Пойдете, пойдете, пойдете назад. Мы идем, мы готовы, ведите нас.
Коркодымский молодняк сам отыскал себе дорогу и прошел по ней, преодолев все препятствия. Эти дикие лесные люди, для того чтобы двинуться вперед, сделали богов из юных коркодымских героев и готовы были следовать за ними тут же, сейчас, в эту морозную полночь, бросив позади не только старые обычаи, но и все свое имущество, оленей и сани, и мягкую рухлядь в мешках, и шкуры спальных пологов, распяленных на жердях.
Обе половины одунского народа, таежная и тундренная, быстро вырастали и укрепляли свое новое хозяйство.
Тундренные одуны смешались с тундренными эвенками. В таежной одунщине коркодымские переселенцы смешались с пришельцами с востока, лесным народом атан. Атанский молодняк целиком и полностью пошел по пути коркодымского, а родовые старшины атанов не избегли судьбы коркодымцев.
Адрон и Кулдарь так же были отставлены в сторону, как и Чобтагир с Шоромохом. Была, однако, разница. Коркодымских старшин история вымела прочь жесткой метлою презрения и смерти. Атанских старшин она осторожно отодвинула в сторону.
Уже через год Адрон с Михаилом Кулдарем были на покое. Им отпускали паек, но к делам их не подпускали, и к тому же в этих новых делах они ничего не понимали. Делами управлял молодняк, и отставные старики с молодняком не ссорились. Кроме того, они упорно считали, что Кендык и Рультына — это божественная пара воскресших прародителей.
В короткое время одунская культбаза оделась целым строем культурных учреждений. Медпункт и ветпункт, школа и педфак, русская газета и газета на туземном языке, напечатанная особым шрифтом, в основе латинским с добавочными знаками. Окррик, окрисполком, окроно, даже окружные отделы МОПРа и Осоавиахима — все это выросло сплошной чередой на новом поселке. Организовался местный драмкружок, члены которого сами сочиняли и разыгрывали на туземном языке маленькие пьески, весьма остроумные и злые. В культбазе затевались доклады и прения на текущие темы с последующим разбором и критикой. И вот два почетных пенсионера одунского рода сделали сенсационный доклад: «О бессмертии Кендыка».
Тезисы доклада не были заявлены, и старики, вероятно, не знали, что такое тезисы, но мысли свои они развивали довольно логично.
Вступление к докладу сделал сам Кендык:
— Вот эти чудаки говорят, что будто бы я не Кендык, а свой собственный дедушка, тоже, положим, по имени Кендык. Что я будто бывший покойник, долго был мертвый, а теперь воскрес. Я, знаете, этому не верю. Я чувствую иначе, будто я как есть живой и покойником не был никогда. Так вот, давайте спорить, который которого в споре одолеет. Ежели они одолеют, то, стало быть, мне надо смываться на небо, отсюда уходить за тридевять земель, в тридесятое царство. Крыть нечем, покойник, и только. Ежели мы их одолеем, пусть они выскажутся громко, что не было ни предков, ни покойников. А ежели были, то самые простые, ничем не лучше нас. Мы тоже будем предки, когда родятся наши внуки, и тоже мы будем покойники, ничуть не хуже всякого другого.
Кендык закончил это странное вступительное слово средь общего смеха, и очередь перешла к шаману Кулдарю.
— Я, знаете, лишенец, — начал осторожно Кулдарь. — Человек неполноправный. Был я шаманистом, хотел было отречься от шаманства. Да отрекаться не от чего. Так, мелочь, мразь. Никто этому больше не верит. «Какая же может быть помощь от деревянных покровителей, ежели они маленькие, а я большой, — думал я. — Я охранителя на шее ношу, так что в этом хорошего? Вот если бы он мог меня таскать на шее, был бы по крайности отдых ногам».
Я знаю, доброго бога никакого не было и нет. Обманывает русская книга, какую читали попы. Что же касается злого хозяина — самого сатаны, так я не уверяю, что будто его нет. Весь мир злой, и творец его злой, и вот тебе точка. А если бы мир был добрый, может, тогда и творец был бы подобрее. Но это никогда не бывает.
Вот в этом мой сказ про вашу молодняцкую правду, я во всем вам уступаю и кланяюсь.
— А теперь будет говорить другой старичок — Адрон Безглазый. Послушаем его.
И Адрон заговорил:
— Я человек старый, скоро умру, оттого буду говорить о смерти. Много я видел вещей, самых любопытных, а смерти еще не видал. Для меня это вещь новая. Что есть смерть? Вот живу, вот умру. Был когда-некогда Кендык — царский сын, взял да умер, или убили его, а потом он воскрес. Что есть «воскрес»? Вернулся на землю, стал ходить, говорить.
Ну, вот этот самый Кендык, который перед нами, он тоже ходит и тоже говорит и во многом похож на Кендыка Старшего. Тот, стало быть, умер, этот родился. Тот ушел, а этот пришел, и дальше вот этот уйдет, а на его место придет его собственный внук. И так оно идет до скончания века. Одни помирают, а другие рождаются.
Вот это по-нашему и есть воскресение. Мертвые — живые, живые — мертвые. А тот ли это самый Кендык или другой какой, и та
