На столе под бронзовой отцовской чернильницей лежала записка: «Не могу уйти без фокусов. Это всего лишь новейшее снотворное (последнее наше изобретение). Впрочем, это даже не фокус… так, ерунда – фокусик. Но убить тебя очень хотелось!»
Впервые после детства долго молился. Мысль, что только я могу спасти Государя, стала моим безумием. Господи, дай искупить мою жизнь. Всю никчемную глупую нелепую жизнь. Дай помочь всем, не проливая крови…
И образы моих жертв – несчастного Гольденберга, убитого филера… И проклятая женщина, без которой я уже не могу! Господи, научи! «Имейте веру Божию, ибо истинно говорю вам, если кто скажет горе сей: поднимись и ввергнись в море, и не усомнится в сердце своем, но поверит, что сбудется по словам его, – будет ему, что ни скажет».
Господи, верую! Верую, как все мы – до следующего соблазна.
На следующее утро ко мне пожаловал сам Кириллов.
Он, как всегда, само очарование:
– Говорят, взяли на службу моего филера? Ну и как он?
По нежности его улыбки понял – он, конечно же, все знает.
Мне захотелось продолжить игру.
– Трудолюбив, – ответил я. – Помню, как при мне сообщал вам, что некая женщина бывает в доме, куда ездит сам господин Победоносцев… Поверьте, это очень опасная женщина!
– Я благодарен за вашу информацию, но уверяю вас – жизнь Его Высокопревосходительства вне опасности, – улыбнулся Кириллов.
– Вот тут я не согласен. Вы полагаете, что эта дама вам служит… На самом деле ей нравится всех дурачить. Этакое чувственное наслаждение. Больше, чем дурачить, ей нравится только убивать. И, поверьте, она вполне может прикончить не только меня или господина Победоносцева, но и вас тоже!
Кириллов прервал – вдруг, резко, грубо:
– Вы лезете по глупости в опасное дело. Ничего не зная, ничего не понимая. Объясню в первый и последний раз. Мы давно следили за той квартиркой. И отлично знали, что взрывать дворец они пока не будут, потому что рано… Динамит не был еще накоплен в должном количестве. И мы решили их взять попозже. А пока через них узнать, кто у нас осведомитель. Да, есть некто, выдающий им всё, что у нас делается… Но болван филер сорвал операцию, взял квартирку – динамитную мастерскую… И они поспешили взорвать дворец тем, что было. Болван спровоцировал взрыв. Государь не пострадал, но репутация наша… да что наша – державы Российской взорвана! За что дурак и наказан в назидание другим…
И опять я был в полнейшем замешательстве. Неужто все это правда? И все мои подозрения о злых умыслах Кириллова – домыслы глупца?
Он смотрел на меня с нескрываемой насмешкой. Потом сказал уже серьезно:
– Да, вы идиот в очередной раз. Я оставлю вас на свободе. Потому что вы по-прежнему должны посещать Аничков дворец.
– Но меня туда почему-то не зовут.
– Мы сделаем так, что вас позовут. Вы нравитесь хозяйке. И ее любимые фрейлины посоветуют ей предложить вам высокую честь – охранять Цесаревича. Будете ли вы так любезны заезжать к нам и сообщать обо всём, что…
– Я буду так любезен сообщать вам все, что происходит у Наследника, – прервал я. – Только заезжать будете вы ко мне.
– С вами интересно иметь дело.
Помолчали. И тогда он сказал:
– Она из старой аристократии, дочь покойного генерал-адъютанта свиты. Она сама пришла к нам и предложила… Причем отец не знал… Был момент, когда мы испугались, что ее раскрыли. И запретили ей заниматься делами. Она сошла с ума от нормальной жизни… Пришлось вернуть ее. Любопытная девушка. Вы правы – обожает острые ощущения. Она обычно посылает свои донесения о господах террористах непременно в присутствии господ террористов. Составила подробнейший перечень революционеров. Со многими спала и оттого очень верные описания характеров…
– И почему ж вы их не арестуете?
– Каждый раз, когда мы решаем это сделать, кто-то предупреждает их. К сожалению, этот кто-то – внутри нашего отделения…
– Неужели она не может…
– Не может… Она переспала со всей верхушкой, но никто ни слова. Ибо тоже не знают. Знают лишь двое руководителей партии. Но её список партии террористов очень пригодился. Кстати, в списке значитесь и вы.
И записаны все суммы, вами переданные господам террористам… Одно время я был готов уже отправить вас на виселицу.
– Точнее, были готовы получить новые деньги за то, что не отправите?
Он не ответил, потом спросил:
– Можно начистоту? Зачем вы с ними?
– Младая кровь играет. Я ведь не знал, что она провокаторша. Я думал – революционерка. Я хотел её…
– Мне придется поверить в любовь… А пока займетесь делом.
Уже через день Черевин привез мне приглашение во дворец.
А спустя несколько дней «наши» пришли за деньгами.
И вновь это была Сонечка – на этот раз одна. Появилась опять со стороны сада…
Мы сидели с ней в гостиной, будто девушка из хорошего общества и обходительный кавалер. Я сообщил, что приглашен в адъютанты к Великому князю.
Она сказала, что знает и рада! Заметила, что Цесаревна очень меня любит, что в следующем царствовании я могу претендовать на важные роли и буду очень полезен «нашим». Выходит, и «наши» хотели, чтобы я был им полезен в Аничковом дворце. Как забавно!
Не забавляли только ее точные знания о происходящем во дворцах…
Впрочем, все Перовские, кроме ее отца, приближены ко двору. О том, что там творится, ей могла подробно рассказать любая ее тетушка. Нынешняя близость дворца и террористов.
Соня уже собиралась уходить, когда произошло самое интересное. Я решился проверить… И осторожно намекнул ей о Мадонне…
И далее услышал то, о чем предполагал.
Сонечка прервала меня со счастливым смехом:
– А у нас держали пари – сообщите вы нам о ней или нет. Причем сама она не верила, что сообщите – убеждена в своей власти над вами. И я тоже не думала… – Помолчала, сказала с торжеством: – Все, что она докладывает в полицию, она делает по нашему приказанию. Она всей душой предана Революции. И беспощадна… Правда, на всякий случай решено: она не участвует в важнейших делах. Как и вы, впрочем.
Действительно, я не видел Мадонну в Липецке…
Когда Сонечка уходила (с деньгами), я ее поцеловал. Чуть дольше, чем положено для братского поцелуя. И на лице ее промелькнуло… отвращение. В который раз я почувствовал: женщина, как змея, не помнит о сброшенной коже.
Утром отправился в Аничков. Это было забавно – после ночных встреч с террористками ехать к Наследнику. Очередной сюжет Человеческой Комедии…
Меня встретила Минни. Цесаревич был в Зимнем у Императора.
Обратив на меня лучистый взгляд, сказала:
– Мы давно не звали вас, князь. После взрыва мы стали осторожны и предпочитаем «дуть на воду» – кажется, так звучит русская пословица. Не скрою, я навела о вас справки, и те, кому ведать этим надлежит, сообщили, что репутация ваша безупречна… И я хочу, чтобы вы были все время рядом с Сашей… – поправилась: – с Его Императорским Высочеством. Возле него постоянно господин Черевин. Но он всем известен. Нынче нужен также человек, неизвестный врагам. Поэтому вы будете ездить с Сашей… – уже не поправилась, по-семейному – я допущен! – Вы назначаетесь его адъютантом. И с завтрашнего дня вам начнут присылать приглашения на все заседания, где будет он…
Так Господь предоставил мне лучшую возможность для осуществления моего плана. Чудны дела твои!
В воскресенье я представился Цесаревичу в новой должности.
Теперь я мог узнать поближе того, кто будет править Россией. Мне было интересно.
Цесаревич при встрече повел себя привычно сдержанно, как всегда при мне. Сказал обязательное: «Рад вашему назначению». И отправился к завтраку. Я был несколько обескуражен…
Впрочем, на следующий день, видно, по желанию Марии Федоровны, дело было исправлено. Меня пригласили к завтраку в его кабинете.
Завтракали втроем – Черевин, я и Цесаревич. Всю трапезу Черевин рассказывал не очень пристойные анекдоты, а Цесаревич умирал от смеха. При этом он оставался моралистом. Узнав, что князь Л., известный своими любовными похождениями, отправился в Биарриц, Цесаревич сказал:
– Надеюсь, море вырвет от отвращения и волна выплюнет на берег его грешное поганое тело.
Говорил он исключительно по-русски. И когда приходил отец (Император часто использовал в разговоре французский), их беседа становилась для него сущей мукой…
Еще раз скажу: я никогда не видел более русского по духу и облику человека, чем этот Цесаревич с его немецкой кровью.
По числу назначений я был четвертым личным адъютантом. Причем первые два (Козлов и князь Барятинский) перешли к нему от покойного брата. Первым же, назначенным после того, как он стал Наследником, был мой добрый знакомый граф Сергей Шереметев.
У Цесаревича есть одна главная черта: если он к кому привязан – это навсегда. Он боготворил жену. Когда она на неделю уехала в Данию, он не находил себе места, переселился в ее комнаты, сидел у ее кровати, трогательно нюхал её платок.
