мать. До того, как ее жизнь разрушилась из-за ее собственной ошибки.
До того, как немцы у нее отняли все.
Еве уже было все равно, выживет она или нет. Она знала, что иногда Жозеф останавливался на ферме за городом, и решила отправиться туда. Она будет осторожна, проверит, нет ли за ней слежки, но она обязана что-то предпринять. Она должна сражаться с чудовищами, которые лишили ее семьи. До сих пор она помогала людям, но не принимала активного участия в боевых действиях, однако больше так не могло продолжаться. Ева жаждала крови и, если понадобится, была готова на коленях умолять Жозефа посодействовать ей в этом. Он мог бы поручиться за нее, отправить в лес к партизанам, сказать им, что она способна на все.
Поездка на автобусе до Ориньона, а затем – путь за город пешком не смогли унять боли в ее сердце. И пока Ева, утопая по щиколотки в снегу, шла по дороге к фермерскому дому, ее душил гнев даже сильнее, чем после посещения тюрьмы. Ева выбрала обходной путь до фермы: долго петляла по городу, зашла в заброшенный магазин, где избавилась от лишней одежды и трости и поплотнее закуталась в шарф, чтобы защититься от ветра, свирепые порывы которого только усилились, когда она вышла из своего временного убежища на маленькой центральной площади Ориньона. Подойдя наконец к дверям фермерского дома, она еще раз оглянулась через плечо – вокруг никого не было.
Ева постучала в дверь, однако ей никто не ответил, и, даже когда она закричала, никто так и не отозвался. Дверь была заперта. Свернув за угол, она подошла к одному из окон с незадернутыми занавесками и осторожно заглянула внутрь – дом выглядел заброшенным. Между рамами поблескивала паутина.
Видимо, семья фермера, которой принадлежал этот дом, покинула его, а может, и их арестовали немцы. Но что, если Жозеф по-прежнему прячется в амбаре, как и в прежние времена? Это было маловероятно, однако Ева понимала, что идти ей больше некуда. Ею овладела паника. Проваливаясь в снег, Ева побрела к покосившемуся старому сараю. Внутри пахло затхлым сеном и прокисшим молоком.
– Эй! – крикнула Ева на случай, если Жозеф спрятался, услышав ее шаги. – Это я! Ева! Пожалуйста, мне нужна помощь!
Наверху послышался какой-то шорох, и Ева подняла голову.
– Жозеф? – крикнула она. – Ответь, это ты?
Ее вопрос повис в воздухе, и в отчаянии она ссутулилась, смирившись со своим окончательным поражением. Шуршали, скорей всего, мыши или другие мелкие создания, которым посчастливилось, спасаясь от суровой зимы, обрести здесь приют, после того как люди покинули это место.
– Пожалуйста, отзовитесь! – Ева предприняла последнюю попытку, хотя понимала, что ее мольбы тщетны. Жозеф давно ушел отсюда, а вместе с ним исчезла для нее и последняя надежда присоединиться к вооруженному сопротивлению.
Она развернулась, чтобы выйти наружу. Слезы вновь потекли у нее по лицу – все теперь казалось ей безнадежным, несбыточным.
Но затем, когда она уже было собиралась шагнуть из амбара на мороз, услышала шепот за своей спиной.
Ева тут же вернулась, внимательно вглядываясь в темноту. Могло ей это показаться? Ведь она так хотела услышать хоть какой-нибудь ответ.
– Ева… – снова послышался шепот, слабый, но отчетливый. Голос доносился с чердака над ее головой. Там кто-то был.
– Жозеф? – крикнула она и быстро взяла узкую лестницу, лежавшую около дальней стены амбара. Когда через несколько секунд Ева поднялась на заваленный сеном чердак, она с трудом подавила крик ужаса. Несколько вязанок были забрызганы кровью, на деревянном полу проступили темные пятна. На чердаке сильно пахло железом, а в углу на правом боку, в неуклюжей позе лежала Женевьева, ее бледно-голубое платье было все в крови. На животе виднелась черная страшная рана.
– О боже, Женевьева! – вскрикнула Ева и бросилась к ней, откинула с лица ее темные, перепачканные кровью волосы.
– Ева, – прошептала Женевьева. Ее веки дрожали, казалось, еще мгновение, и она лишится чувств. Она уставилась на Еву отсутствующим взглядом: – Это действительно ты?
– Да, Женевьева! Что здесь случилось?
Женевьева закашлялась, и у нее в уголке рта появились кровавые пузыри.
– Жерар… – прошептала она.
Ева огляделась по сторонам:
– Ему нужна помощь?
– Нет, Ева. – Она снова закашлялась, и кровь потекла у нее по подбородку. – Это он.
– Что?
– Он… он убил меня.
Женевьева явно бредила.
– Нет, Женевьева. Ты жива.
Женевьева рассмеялась слабым горьким смехом:
– Я умираю, Ева.
– Я позову кого-нибудь на помощь.
– Поздно. – Прокашляла она, выплевывая изо рта кровь. – Жерар – предатель. Это он выдал всех нас.
У Евы дрожь пробежала по телу.
– Нет. Нет, нет, нет. Этого не может быть! Я знаю его уже много лет. Он никогда бы… – она осеклась. – Нет, – повторила она шепотом.
– Он… он сказал мне, что когда в декабре немцы его арестовали, то предложили стать их информатором.
– Но он же еврей!
Женевьева сплюнула кровь, из горла у нее вырвался булькающий звук:
– Он говорил, что ты не собираешься никуда уезжать, и обещал им выдать еврейку, которая подделывает документы в этом регионе, то есть тебя. Он не поверил мне, когда я сказала, что не знаю, куда ты подевалась.
Внутри у Евы все похолодело.
– Он поступил так с тобой из-за меня?
– Ты здесь ни при чем. – Женевьева схватила Еву за руку, ее веки дрожали. – Я сама во всем виновата. – Она судорожно вздохнула, и Ева услышала клокотание в ее легких. – Я… я доверилась не тому человеку.
– Но я тоже верила ему.
– Уходи. Пока он не вернулся.
– Я не могу бросить тебя.
– Для меня все кончено. – Голос Женевьевы совсем ослаб. – Заставь его заплатить за все, что он сделал.
– Но…
– Ева… уходи…
Ева не знала, как ей поступить. Она прижала ладонь к животу Женевьевы и почувствовала, как горячая кровь вытекает из раны. Жозеф выстрелил в нее, а потом оставил здесь умирать в одиночестве медленной ужасной смертью. Но теперь она была не одна. Хотя бы в этом Ева могла ей помочь.
– Я не оставлю тебя, подруга. Я останусь с тобой.
Женевьева была уже слишком слаба, чтобы возразить ей. Она то теряла сознание, то снова приходила в себя, а Ева все это время держала ее за руку и напевала «При свете луны» – колыбельную, которую в детстве Женевьеве пела ее мать.
– Ma chandelle est morte, – пела Ева. – Je n’ai plus de feu. Ouvre-moi ta porte pour l’amour de Dieu [22].
Женевьева постепенно угасала, а Ева спела еще раз, изменив последнюю строчку: «Пожалуйста, открой для нее твою дверь, Господи!» Потом страданиям Женевьевы пришел конец, и она умерла. Ева встала, ее руки были все перепачканы кровью подруги. Направляясь к лестнице, она думала о том, что теперь еще одна невинная жизнь оказалась на ее совести, и у нее появилась еще одна причина не отказываться от борьбы, стремление к которой жгло ей душу.
Ева не знала, куда ей отправиться, единственным местом, которое приходило
