Дальнейшее было уже делом, как говорится, техники. Обычные следственные процедуры, разве что проделанные очень быстро и на очень высоком профессиональном уровне. Коржеву не по душе, когда основные аргументы обвинения — это признания обвиняемых. «Последний штрих в работе следователя — чистосердечное признание, — часто повторяет он, — ну, а главное... главное надо искать вещдоки, проводить экспертизы, следственные эксперименты, собирать показания свидетелей и потерпевших». Правило свое Михаил не нарушает и в тех случаях, когда расследование начинает «танцевать» от признания.
В конечном итоге в подготовленную им по делу папку легла вся «джентльменская обойма» аргументов. Убедить Романа Ахтаева признать свою вину тоже было делом техники, но техники следственных аргументов, а не психологического давления. Роман свою вину признал.
А к тому времени оперативная бригада, летавшая в Карабах за проданной туда машиной «убитого» милиционера, вернулась, привезла машину. В Карабахе уже шла война, но все обошлось благополучно. Папку «закрыло» последнее свидетельство — такой серьезный вещдок, как машина...
Криминалистическая интермедия
Обыски, сделанные в местах проживания членов банды, поразили видавших виды оперативников и следователей прокуратуры: нашли почти все похищенное у убитых. Это трудно себе представить, но умело, хитро, изобретательно заметая свои кровавые следы, жестко убирая свидетелей, они были настолько уверены в своей безнаказанности, в том, что те, кто хоть что-то знает, «ментам» никогда не «настучат» из страха перед Ахтаевыми, что оставляли дома, раздаривали родным и друзьям все те мелочи, что брали у убитых, ограбленных... Носильные вещи, даже самые поношенные и недорогие, дешевые солнцезащитные очки, брелоки от ключей, фигурные рукоятки от коробок скоростей машин, перочинные ножи, сломанные фонарики, часы, шапки, брюки, телогрейки, автозапчасти, зажигалки. Выгребали «бардачки» в машинах, багажники, карманы убитых. Забирали зеркальца, расчески, брючные ремни, обручальные кольца.
Все найденные вещи были опознаны, и, оставив о себе память в «деле» в виде показаний свидетелей, материалов экспертиз, фотографий, перешли в коробки вещдоков. Выяснилась полностью картина по всем инкриминируемым банде преступлениям.
Как говорится, были бы следы, а хороший сыскарь их найдет, а хороший следователь прокуратуры идентифицирует. Следователь, то есть идущий по следу и делающий это последовательно... Коржев, последовательно раскручивая эпизод за эпизодом, создавал со своей бригадой многотомное дело о том, как гуляла по России банда, кровавая и беспощадная.
Рассказывает следователь областной прокуратуры Михаил Коржев
«Дело банды Ахтаевых» сработало, в основном, на интуиции. Тут ни вуз юридический не может помочь, ни советы старших товарищей. Вуз, самый хороший, в нашем деле дает все-таки минимальные практические знания. Конечно, многое дает работа с асами следствия, а в областных прокуратурах русской провинции такие мастера работают, я вам скажу... Корифеи! Да только когда ты влезаешь в «дело», они уже помочь не могут. И далеко, и вообще — твое это «дело», сам и раскручивать его должен. И вот что интересно: когда начинали — сплошные тайны и неясности. А когда закончили — все так просто, ясно, чистый учебник по криминалистике. Тут ведь что важно понять: у преступника всегда своя логика. Особенно по части сокрытия следов преступления. Он, как правило, заранее просчитывает, как будет действовать следователь, идущий за ним по следу. И очень старательно следы эти заметает. Своя логика даже у преступника-дебила есть, а у умника (а таких немало) она просто железобетонная. А главная у него задача — обойти «мента», это для него главный враг, и для него мы все на одно лицо, и опера-сыскари из МВД, и следователи прокуратуры. Вот и у тебя должна быть своя логика. Точнее — свое логичное мышление, вариабельное. Начнешь судить по нормальной логике, а преступник-то твои рассуждения предусмотрел. И нет следов, хоть умри. Он ведь в более жестких условиях, чем ты. У него от того, как он все предусмотрит, свобода, а иногда и жизнь зависит. А у тебя — просто работа... чины. Стимулы, вроде бы, разные. Значит, ты, во-первых, должен начать воспринимать факт поимки преступника и его осуждение как кровное свое дело. А во-вторых, должен перейти на аналогичное мышление. Это как бы творчество без озарения. Думаешь, думаешь, пасьянсы свои раскладываешь, в картине преступления ищешь парадоксы, несуразицы. Это, я скажу, работа нервная. Как тут курить бросишь? А пришло озарение, нужно действовать в обратном направлении. Выходить на факт, доказывать, вести нить, ставить «жулика» перед фактом, припирать им его к стенке. Во время расследования «дела» банды Ахтаевых мы ни разу не «давили» на подследственных, но и не «высиживали» дело. Так ведь нередко бывает, — придет следователь, вызовет «жулика», а тот не «колется», вот и сидят часами: у меня служба идет, у тебя срок. Мне спешить некуда, я сейчас домой вернусь, к семье, к детишкам, к обеду с чаем, а ты — в камеру. Все улики против тебя, «колись» сам... Нам было куда спешить. И не только к семьям, которых мы три года почти не видели. Дочь без меня выросла. Другие дети спрашивают: «Папа, ты в командировку уезжаешь?» А моя наоборот, когда приеду: «Папа, ты к нам в командировку приехал?». «Да нет, детка, я к вам домой, это я в другие города в командировки езжу». Если медленно работать, так и младший сын без тебя женится... Это я шучу, конечно. Работаем, сколько надо. Семьи, слава Богу, понимают, как правило. Моя ни разу не укорила. Хотя бывают случаи, знаю, когда оперов и следователей жены и тещи начинают «пытать» — не завел ли «любушку» на стороне. А это работа такая... Спешим мы не только к семьям, но и... к новым убийствам. Следователей и оперов везде не хватает. Значит, пока мы это «дело» раскручиваем, на каком-то другом в кадровом «цейтноте» работают.
Вообще, конечно, «дело» кровавое, и парни эти, конечно, мерзавцы и садисты. Вроде бы сами мы в крови не копошились, но даже, когда читали документы, слушали свидетелей, потерпевших, подследственных — все, казалось, вокруг кровью пропахло. Самое кровавое дело в моей практике...
А вот спросят меня, какой главный итог этого дела для меня? Так бы ответил: главное, что за эти три года столько хороших людей встретил...
А теперь, что ж... «Дело» передается в суд. Наша работа закончена. Нам других «жуликов» ловить. Из области звонили вчера сюда, в Следственное управление Генеральной прокуратуры. Опять убийство совершено с особой жестокостью. Надо ехать. В книжках меня раздражает, когда «менты» в отпуск не ходят. А в жизни вот ведь как вышло, — три года не был, и опять не знаю, когда повезет. Убийство, сказали, очень запутанное...»
Рассказывает следователь прокуратуры Засвияжского района Ульяновской области Лариса Ракова, работавшая в группе М. Коржева
«Они — зверьки. Маленькие, злобные зверьки. И живут они по своим звериным законам. И радости, и горести у них звериные.
Но их, как и зверей, можно приручить. Я так думаю. У меня были контакты со всеми членами банды. О симпатии к ним говорить не приходится — горы трупов, море крови... Через это не перешагнешь. Но во время следствия какие- то человеческие отношения возникают с подследственными. Вначале не доверяют, видят в тебе главного врага, волками смотрят. Особенно, если в форме. У нас прокурорская форма на милицейскую похожа. А у них доминанта: «ментов» ненавидим! Но вот придешь к ним в нарядном платье, духами подушишься, с брошкой. Смотришь, что-то в глазах у них изменилось, что-то тронулось.
А с другой стороны — опасные они. Глаза у них от ненависти желтеют. И такая в них злоба мелькнет, что страшно становится.
Это хорошо, что мы их «взяли». На одну банду меньше теперь в России... Может, и злобы меньше станет...»
Во всех документах «дела» речь идет об аресте В. Н. Таганцева чекистами во время его поездки в Вологду за сапропелем. Исходя из этого, я даже написал роман «Красный закат», построенный как раз на том, что мой герой — В. Н. Таганцев, едет в Вологду за сапропелем для опытов, там его арестовывают, ему удается бежать и т. д. Когда с рукописью ознакомился сын В. Н. Таганцева, единственным фактическим его уточнением было следующее: В. Н. Таганцев ездил на самом деле в Вышний Волочек, там и был арестован. Это естественно — Вышний Волочек значительно ближе к Петрограду, чем Вологда. Но на каком-то этапе запись «Выш. Волочек» писарем, должно быть, не разобравшим запись, превратилось в «Вологду», «вышневолоцкие» чекисты в «вологодских». Я не стал менять текст, а привлекаю внимание читателя к этой детали сноской. — Г. Миронов.
