бдит для меня, а когда у Карла XII подвернётся нога, я должен найти всё в Польше готовым. Связи в Варшаве и Кракове нужно сохранить… ни с кем не разрывать, обещать, если не платить. Что мы с тобой, Флеминг, начали, чтобы овладеть Речью Посполитой, чтобы разделить её с Петром и с…
Тут он немного задержался.
– Не буду ни в ком, может, нуждаться, кроме Петра.
Лещинский вовсе не вояка, хоть Карл XII его принял. Слишком много жертв мне стоила Польша, чтобы я не был вынужден их искать в ней. Мой сын должен её получить, как наследственное королевство. Заручусь поддержкой императора.
Эти мечты с глазу на глаз со скрытным приятелем к вечеру перешли в пиршество, протянувшееся до белого дня.
Пребывание в Саксонии Карла, сверх меры и сверх обещаний затянувшееся, было мотивировано тем, что Август не мог убрать войска, данных императору в помощь для войны на Рейне. Пребывание шведов в Саксонии продолжалось круглый год. Оно стоило двадцать с лишним миллионов талеров самой разнообразной контрибуции и двадцать с лишним тысяч человек, силой внедрённых в шведское войско.
Шведы ещё не оставили уничтоженного края, когда Август целиком отдался излюбленным развлечениям. Осенью торжественно стреляли в… птицу и королём курка был Робинсон, посол английский.
Свой день рождения на следующий год король праздновал на пасхальной ярмарке в Лейпциге, с помпой, с пышностью тем большей, что ими должен был покрыть свои денежные проблемы.
Наигравшись потом на Рейне войной, а скорее весёлым лагерем, на карнавал ему пришлось вернуться домой.
Там приготовился принимать «magnific», пишут современные газеты, возвращающегося из Италии датского короля. Один фейерверк, который должен был представлять осаду Рыссель во Фландрии, в котором Август только как свидетель участвовал, стоил свыше десяти тысяч талеров.
Среди этих развлечений, балов, княжеских визитов дождался Август известия о битве под Полтавой.
Эта кровавая драма разыгралась 8 июля… а спустя месяц уже печатался манифест Августа и во главе одиннадцати тысяч войска, как воскресший король, он вошёл в Польшу.
Пригласить его на трон прибыли верные ему Денгофф и епископ Куявский.
Борьба с добродушным, великодушным и вовсе не жадным до царствования Лещинским, которому уже Карл XII помогать не мог, едва ушёл живым в несколько сот коней: борьба коварства, не ограниченного ничем, с законностью и мягкостью не могла быть сомнительной в результатах.
Впрочем, сильная поддержка царя Петра обеспечила возвращение трона Августу.
8 августа Флеминг уже лежащему в кровати, опьяневшему от тостов королю привёз напечатанный для народа манифест, провозглашающий всеобщее прощение и уважение законов Речи Посполитой.
Его разгорячённое, гордое, победное лицо очаровательно улыбнулось пришельцу.
– Не был ли я пророком! – воскликнул он, обращаясь к приятелю. – Ты не верил, когда я обещал возмездие, когда я уверял, что вернусь на этот трон, который сейчас я считаю своим наследственным… Работай теперь, чтобы мне в этом помочь… у нас есть преданные люди, мы знаем их… мы знаем, как к ним попасть и чем купить… Пруссак, датский король, царь Пётр и я… разве было бы нас не достаточно для создания таких отношений, какие нам нужны? Разве горсть шляхты в защите своих прав и нелепых привилегий могла бы стоять нам препятствием? Флеминг, что ты на это скажешь?
Верный друг задумался, но на его лице, на котором никогда нельзя было ничего прочитать, и на этот раз не видно было ни излишней заинтересованности чудесным предвидением, ни большой веры в неё.
Он только пожал плечами.
– Вы знаете, – сказал он после паузы, – что имеете во мне верного слугу. Что касается тех, на которых вы рассчитываете в Польше…
Флеминг усмехнулся.
– Я никому из них не доверяю.
– И я тоже, – добавил король, – и именно потому они нам не страшны, что мы знаем, как их расценивать.
Так началось то повторное царствование Августа II, которое было ни чем иным, только постоянной борьбой с важнейшими правами Речи Посполитой. Обходили их, не смея нарушить, нарушали, насколько можно было замаскировать, а итоге король оставил в наследство сыну страшнейшую анархию, что-то наподобие дома, в котором, нарушив старый порядок, новый навести не смогли.
* * *
Судьба прекрасной Уршулы вскоре решена была довольно удачно. Она познакомилась с князем Виртембергским и успокоила Козель, которая всегда её опасалась, выходя за него замуж. Её дом в то время наравне с салонами пани Пребендовской был очагом придворных, польских и саксонских интриг, предприятий и секретных работ.
Княгиня Цешинская боялась и не любила Флеминга; все те, что разделяли её опасения и отвращение, сбегались туда в единое собрания. Польские паны сенаторы почти каждый день сходились на ужин и беседу.
Король Август, не показывая особой нежности к бывшей любовнице, любил её и имел некоторые соображения. Козель не преследовала, перестав её опасаться.
Из всех оставленных Ариадн Уршула оказалась самой находчивой в обеспечении себе прекрасного и не подлежащего капризам судьбы будущего. В Дрездене с её влиянием и значением должны были считаться даже те, что занимали при дворе наиболее крепкую позицию. Дом в столице был обставлен очень изысканно, по-пански. Несмотря на роскошь, многочисленный двор, значительные расходы, пани Уршула ещё прикупала добра. Наконец, её оригинальная красота, несмотря на возраст, довольно долго сохранялась и делала её в обществе женщин всегда очаровательным явлением. В Польше, однако же имя княгини Цешинской вскоре стало совсем забытым и чуждым.
Со смертью примаса Радзиёвского прекрасные надежды Товианьских, которые, уже породнившись с Любомирскими, стремились к большой булаве, оказались напрасными, и эта семья, не добившись значения в Речи Посполитой, исчезла и была забыта.
* * *
Прошло около десяти лет.
Здесь нужно признать Августу II, что, как владыка оставив после себя самую неприятную память в Польше и Саксонии, – так, что никто по нему в минуты смерти не скорбил, как любитель искусства, как строитель, как поклонник театра, промышленных искусств и всех ремёсел, прислуживающих для роскоши, вечную заслугу в Саксонии он себе приобрёл.
Дрезден был перестроен, расширен, улучшен до неузнаваемости a la Louis XIV. Живопись, строительство, музыка процветали. Целая колония итальянцев засела около замка. Дворцы на Эльбе, виллы, замки возносились как по мановению волшебной палочки. Это поглотило миллионы, но временно великолепием двора поставило Саксонию во главе маленьких земель, составляющих тогдашнее немецкое государство.
Правда, что в то время, когда Август II так запальчиво собирал японский и китайский фарфор, что за него давал самых красивых своих гренадёров, король Прусский так усиленно увеличивал и тренировал свою армию, что без жалости избавлялся ради неё от огромных фарфоровых ванн – и сейчас фарфор стоит в
