Самая большая проблема была в том, что Жуан III очень увлекся индийской политикой, которая стала приносить огромные барыши, и мало интересовался Эфиопией, дружба с которой вместо выгоды сулила лишь большую войну. Король решился бы и на войну, но для этого нужен был некий повод, толчок, которого всё ни как не возникало. А просто бежать в Эфиопию, подобно воришкам, тамплиеры не хотели, да в общем–то и не могли.
Эфиопская политика Португалии получила необходимый толчок, когда в Лиссабон прибыл посол негуса — европеец! Он называл себя Жоаном Бермудешем, венецианцем на службе у негуса, и детально объяснял Жуану III, что ситуация в Эфиопии критическая, и если её не спасти, то Португалия потеряет так же и Индию, потому что повсюду будет развеваться флаг с полумесяцем.
Д’Алавейра, присутствовавший на приеме Бермудеша у короля, сразу понял, что этот «венецианец» не так прост, как хочет казаться. Он пригласил его посетить Томар, приглашение было с благодарностью принято.
***
Когда д’Алавейра встретил Бермудеша в мрачном зале замка Томар, он сразу же спросил без предисловий:
— Не подскажете ли, мой дорогой, как мне лучше всего было бы к вам обращаться?
— Брат Жан. Я — командор Ордена Храма. Ведь вы это хотели услышать, любезный магистр д’Алавейра?
— Я готов был это услышать. Итак, брат Жан, расскажите, что на самом деле творится в Эфиопии.
— Конец света в отдельно взятой стране. Ещё немного и христианская Эфиопия прекратит своё существование, а вместе с ней и Орден Храма погибнет навсегда. Эфиопия уже много веков сражается с мусульманами, но такому ожесточенному натиску она не подвергалась ни когда.
— Что же вызвало этот натиск?
— Появление у мусульман полководца, перед которым Саладин — младенец. Ахмад ибн Ибрагим эль-Гази по прозвищу Эль — Гран — левша. Он проделал путь от безвестного рядового воина из Сомали до командующего армией турецких янычар, которая благодаря ему теперь полностью превосходит армию негуса и по численности, и по военному искусству. Гран поклялся обратить всех эфиопов в ислам, а такие люди слов на ветер не бросают, его остановит только смерть, пока же он сам сеет смерть вокруг себя, поскольку эфиопы не проявляют ни малейшей склонности к переходу в ислам. Страна полностью выжжена и разграблена.
— Но ведь императору Эфиопии подчиняются множество царей, их совокупные силы должны быть очень велики.
— Все союзники и подданные предали Либнэ — Дынгыля, сейчас он напоминает загнанного шакала, который прячется на берегах озера Тана. Это озеро в самом сердце страны, в самом труднодоступном районе, куда неприятели никогда не проникали, но вскоре они будут уже и там.
— Мы пошлем помощь, брат Жан. Но если надо послать её срочно, то она будет очень невелика.
— А если вы промедлите, то помогать будет некому.
— Все понял. Ситуация такова. Вот уже много лет я готовлю эвакуацию в Эфиопию всех членов Ордена Христа, которые считают себя тамплиерами и таковыми по сути являются. Мы присоединимся к вам, это будет очень серьезная боевая поддержка, особенно если учесть, что мы возьмем с собой прекрасный арсенал вооружения. Португальские и эфиопские тамплиеры сольются наконец в единый Орден Храма.
— Мечта, которая питает наши души вот уже двести лет.
— Но для осуществления этой мечты мне нужен ещё как минимум год. А прямо сейчас я пошлю полк мушкетеров — 400 человек. Его возглавит дон Кристобаль да Гама — сын сурового дона Васко. Было очень нелегко найти и отправить даже этот небольшой отряд. Удалось договориться с братом Кристобаля, Эстебаном да Гама, наместником Индии. Он даст корабли, пушки, мушкеты, подберет самых лучших людей. Это в основном пехота, но пехота, поверьте мне, великолепная. А сам дон Кристобаль, несмотря на юный возраст, настоящий тамплиер. Основная сила этого отряда будет даже не в пушках, а в силе духа этого юноши. Впрочем, не стану его расхваливать, он подойдет с минуты на минуту, ты сам сможешь убедиться в правильности моего выбора, заодно обсудим все детали предстоящего десанта.
Они замолчали, ожидая молодого командора. Д’Алавейра только сейчас хорошо рассмотрел брата Жана — огромного плечистого рыцаря ростом не менее двух метров. Лицо его было загорелым настолько, что цветом кожи мало отличалось от природных эфиопов, а черты лица, тонкие и благородные, показывали настоящего европейского аристократа. Выражение лица было суровым и невозмутимым. Весь этот человек дышал таким благородным спокойствием, какое бывает только у людей, в каждую минуту своей жизни готовых к смерти.
Дон Энрике д’Алавейра, сам потомственный аристократ и настоящий рыцарь, не смог удержаться от того, чтобы выразить своё восхищение:
— Вам, наверное, трудно представить, что значит для меня встреча с вами, брат Жан. Когда я смотрю на вас, мне кажется, что вы лично знакомы и с Эвраром де Баром, и с Гийомом де Боже, и всю жизнь сражались с ними плечом к плечу.
— Иногда мне самому так кажется, — брат Жан улыбнулся очень непосредственно и открыто, еще более удивив магистра, которому казалось, что эфиопский тамплиер вообще не способен улыбаться. — Тамплиеры — вечные крестоносцы, мы рождены на войне, которая длится уже много веков. Великие магистры древности, кажется, только вчера покинули нас. А, может быть, и не покинули.
— Да, вы правы, брат Жан. Нет тамплиеров без крестового похода. У нас ныне молодёжь развращается, теряет рыцарский дух и уже не понимает, что такое священная война. Думаю, не пройдёт и ста лет, как над рыцарями в Португалии и Испании будут смеяться. Но сейчас ещё есть у нас юноши, в душах которых полыхает священный огонь реконкисты.
***
Дон Кристобаль да Гама был одним из таких юношей, пожалуй, даже лучшим из них. Ему было всего 25 лет, а он уже успел отличиться в морских битвах с турками и приобрёл славу бесстрашного героя, который первым бросается в самое пекло и, словно заговорённый, всегда остаётся невредим. А на вид в нём трудно было заподозрить героя — тонкий, гибкий, улыбчивый, очень красивый, одетый всегда элегантно, он производил впечатление скорее дамского угодника, чем отчаянного воина. Но в его тонких руках скрывалась огромная сила, какую редко встретишь у здоровяков. Вечная его милая улыбка говорила о доброй душе, но отнюдь не о безобидности, в сражениях он был настолько свиреп, что его не узнавали. На свою редкую красоту он совершенно не обращал внимания, а одевался хорошо скорее из любви к порядку, а вовсе не из желания нравиться, потому–то он и нравился всем.
Девушки были от него без ума и немало сердец оказались разбиты, когда он вступил в Орден Христа и принял обет безбрачия. Любовь к нему друзей это, конечно, не поколебало, они видели перед собой всё того же Кристобаля — веселого, доброжелательного, всегда готового придти на помощь. И слуги обожали его до самозабвения, потому что он обращался с ними, как с людьми, без тени высокомерия, столь свойственного португальской аристократии.
Один только отец, Васко да Гама, относился к Кристабалю настороженно и отчужденно. Дону Васко казалось, что его сын — мечтатель, лишенный практической хватки, и геройствует лишь от молодеческой дури, а все угощения на пиру жизни пронесут мимо его носа.
Кристобаль действительно был мечтателем, ещё в детстве он так увлекся рыцарскими романами, что с тех пор жил в мире героев Кретьена де Труа и Вольфрама фон Эшенбаха. Его иногда даже называли рыцарем короля Артура, но это было не вполне точно, лавры Ланселота ни когда не тревожили воображение юного португальца. Он представлял себя скорее тамплиером из романа фон Эшенбаха — хранителем священного Грааля, паладином пресвитера Иоанна. Эта–то любовь к мистическим тайнам, оберегать которые надлежит до последнего издыхания, и привела его в Орден Христа. А вот насчет непрактичности Кристобаля отец сильно ошибался, юноша был хорошим организатором с железной хваткой, он вполне унаследовал от отца редкостное упорство в достижении цели, а его боевое бесстрашие отражало отнюдь не молодеческую дурь, а религиозную воодушевленность, то есть покоилось на весьма прочном основании.
Что и говорить, магистр д’Алавейра не смог бы найти лучшего кандидата на роль предводителя небольшого отряда, которому предстояло сдерживать огромные вражеские армии.
***
Полк мушкетеров Кристобаля да Гамы высадился в Массауа в августе 1541 года. Берег был выжжен и опустошен, здесь не было ни одного эфиопа, а мусульмане, воюющие в глубине страны, не имели ни сил, ни потребности в том, чтобы оставлять здесь гарнизон. Похоже, португальцев не ждали ни друзья, ни враги. Они спокойно высадились на берег, выгрузили пушки и всё боевое снаряжение. Теперь было непонятно, что делать дальше. Продвигаться вглубь страны без проводников, на свой страх и риск представлялось сущим безумием.
