— Очень больно?
— Нет, caro mio, нет…
Он смотрел в окно, знакомо прищурив глаза. Он думал о будущем.
— Ты права, донна: никаких реальных обвинений они против меня не имеют, одну ненависть. Ну, за это я с ними поквитаюсь… Мы устроим им бомбу погромче интердикта…
Паэна Ластио улыбнулась:
— Ты уже говорил о ней с Финнеатлем?
— Что?.. Нет, не говорил. Просто мы с ним одинаково думаем… А он что говорил тебе, ну, признавайся, шпионка…
— Он велел мне найти ее, и я на днях узнала, где она…
— Как ее зовут, я забыл?
— Ее имя Бригита д'Эмтес.
— Мне, право, жаль, что я не смог познакомиться с ней…
— Боже упаси… Она просто-напросто отбила бы тебя у меня…
— Отбил же тебя Финнеатль у меня…
— Ну, сейчас даже он не стал бы этого утверждать…
— Ты очень мила. Так что же предлагает Финнеатль?
Паэна Ластио, обняв его, зашептала ему в самое ухо. Лианкар слушал, одобрительно хмыкал. Синева за окном уходила вверх, наливалась бледным, зеленоватым светом зари.
Ночь прошла, и Лианкар остался Лианкаром.
Motto:
О нет, Модо и Мего — злые духи
Не из простых. Князь тьмы — недаром князь.
Уильям Шекспир
«Я уже умерла? Или нет еще? Это моя рука. Коснусь ею лица. Нет, наверное, я еще жива. Где я — в постели…»
Жанна осторожно приоткрыла глаза и увидела каменный сводчатый потолок.
«Я не знаю этой комнаты. Вся каменная, как в Тралеоде».
— Эльвира!.. Эльвира, где же ты?..
Вдруг Жанна резко поднялась в постели. Стол, два кресла, полога над постелью нет. Две двери, одно окно, на нем решетка, за ней — темно-синее вечереющее небо.
Это Таускарора?
Она соскочила на холодный пол, подбежала к окну. Там была бездна, и глубоко внизу — острые крыши.
Да, это Таускарора. Тюрьма.
«Все, что случилось, — это правда, не сон. И я действительно осталась жива. Мне холодно стоять босыми ногами на полу.
Зачем же я тогда не умерла?»
Жанна вернулась к постели, легла, укрылась. Она вспомнила все. «Да, он умер. И Эльвира… ее тоже нет. Я осталась одна».
Глаза ее медленно наливались слезами. Наконец она расплакалась, и слезы душили ее все сильнее. Умерли. Они умерли. Больше она не увидит их никогда. Смысл этого страшного слова входил в нее постепенно, и от этого она рыдала уже во весь голос, неудержимо. Бессознательно, инстинктивно она все-таки зажимала себе рот, прятала лицо в подушку, чтобы не было слышно, как она плачет.
«Все оборвалось, все, все. Они умерли, и я больше не королева. Но почему я до сих пор жива? О, убейте же меня, убейте меня поскорее, я хочу умереть, я хочу к ним».
Совсем стемнело. Жанна затихла и только тогда отметила, что кругом царит полная тишина. Ни звука, ни шороха не было за дверями. Она как будто бы вообще осталась одна на всей земле, и даже не верилось, что где-то есть еще живые люди.
«Все умерли. Я осталась одна. Может быть, и я тоже умерла? Нет, я еще определенно жива, мне еще предстоит умереть.
Когда же все это случилось — сегодня, вчера? Пусть кто-нибудь придет за мною. Я не хочу жить. Я хочу к ним».
Она лежала на спине и ждала.
«Когда же они придут за мной? Ну когда же?»
Наконец заскрежетал ключ в замке.
Пришли.
Жанна невольно задрожала: «Как, уже?»
Но это были монашки, бегинки — две пожилые женщины, почти до самых кончиков носов упрятанные в свои рясы. Они принесли свечи и поднос под салфеткой.
— Ваш ужин, синьора.
Жанна притворилась спящей. Услышала:
— Если синьоре понадобится что-либо — вот тут, у изголовья, шнур, можно позвонить нам.
— Дайте снотворного, — сказала она, не открывая глаз.
Утреннее солнце разбудило ее. Спросонья она машинально позвала: «Эльвира…» — и от этого проснулась совсем и вспомнила, где она. И опять она горько, жалобно плакала в подушку. Когда явились бегинки с умыванием, она все еще всхлипывала. При них она плакать не хотела; кусала губы, кусала пальцы, шепотом ругала себя; наконец справилась с собой. Бегинки осведомились, не угодно ли синьоре принять ванну…
«Ванну? Какую еще ванну, что за вздор?» И тут же с удивлением Жанна услышала собственный голос:
— Ванну завтра.
«Что это я такое говорю?»
Однако она встала, умылась и дала себя одеть. Бегинки прислуживали ей, как заправские камеристки.
— Угодно завтрак, синьора?
— Да, угодно.
Она вдруг почувствовала голод — не аппетит, а именно зверский голод… такое ощущение бывало прошлым летом, в счастливых тралеодских лесах…
«Я несомненно еще жива, мне хочется есть».
Она уселась за стол, бегинки внесли поднос. «О! Салат! Салат a la Gargantua! Маловато соли… нет, достаточно. Прекрасный теплый хлеб. А это раки из Влатры. Ах, какой нежный вкус. И лимонад превосходный. А это что? Вино? Да, налейте. Венгерское горьковатое знакомое вино. И земляника. Прелестная земляника…»
Завтрак взбодрил ее. Давно она не получала такого удовольствия от еды.
«Ну вот, пусть теперь приходят за мной. Теперь я готова».
Но никто не приходил. Жанна посидела в обоих креслах, погуляла по келье взад-вперед, потом позвонила бегинкам, велела открыть окно. Из города тоже не доносилось никаких звуков. Только чуть-чуть слышны были куранты Мириона. Это она поставила их на Вивилиане, самой высокой башне; часы привез ей из Италии принц Вильбуа.
«Вильбуа умер. Его убили. Алеандро умер. Его убили. Эльвира… Эльвира тоже умерла, я больше не увижу ее никогда, значит, она умерла. Все умерли, все умерло. И я умерла, я теперь одно пустое тело, душа убита. Не надо плакать, не надо. Надо немного подождать, они придут за мной».
Бегинки притащили огромный медвежий ковер и разостлали на полу. Затем ей дали обедать. Затем осведомились, нет ли у синьоры каких-либо пожеланий: например, книги, или другое что… «Книги? Зачем?» В конце концов стало смеркаться.
И вот в тишине до нее донесся снизу какой-то звук, резанувший по сердцу, как ножом. Жанна застыла на месте. Не может быть, чтобы это был человек… Крик повторился.
«Эльвира. Боже мой, это Эльвира!»
Жанна стояла, умеряя дрожь, которая мешала ей слушать. «Нет, наверное, мне почудилось…» И вдруг снова сквозь толщу камня проник прежний, нечеловеческий вопль. Да, это кричал человек… Где-то очень далеко кричал, и нельзя было сказать наверняка, мужчина это кричит или женщина; но для Жанны не было никаких сомнений в том, что это Эльвира.
Первым ее чувством была бессильная, вся в слезах, ярость. Она уже рванулась было к двери: «За что вы мучите ее, негодяи, волки! Возьмите уж меня! Она ведь ни в чем не виновата…» Но она остановилась на полдороге. «Нет, господа. Этого удовольствия я вам не доставлю, нет, господа.
Опять кричат. Боже, что там делают с ней? Почему она до сих пор не умерла?
Гремит ключ. О, это за мной!»
Это была всего лишь бегинка со свечой Жанна поспешно отвернулась, чтобы скрыть от нее лицо искаженное страхом.
Свеча собрала весь остаток света в комнате в маленькую желтую точку, отбросив по углам пугающую черноту. Жанна прислушивалась, тяжело дыша. Долгое время было тихо. Затем снова донесся крик — он звучал целую вечность.
«О! Я сойду с ума!»
Жанна кинулась в постель, зажала себе уши, но это не помогало. Крик был слышен. «Умри, Эльвира, умри, голубушка, я тебя умоляю, умри…» Но крик не прекращался.
«Может быть, это у меня в ушах шумит?»
Она отняла кулаки от ушей. Прислушалась. Тихо. Тихо… И все еще тихо… Кричат!
«Эльвира кричит. Почему она до сих пор не умерла? Умри, Эльвира, умри, моя сестричка…»
Жанна сунула голову под подушки, вцепилась зубами в простыни и заставила себя лежать неподвижно. Эльвира кричала, Жанна все время слышала ее крик. «Умри Эльвира, умри, моя черненькая, давай умрем вместе. Перестань дышать, и умрем…»
Когда монашки вошли раздеть ее, Жанна была без сознания. Окостеневшими руками она прижимала к себе подушку. Лицо ее уже посинело от недостатка воздуха.
Следующий день она провела в постели. У нее не было сил, чтобы встать. Монашки кормили ее с ложечки — у нее не было сил поднять руку. В ней жил только слух.
«Нет, это все-таки мужчина кричал. Это не Эльвира.
Да, Эльвира была права: Анхела не доехала до Лианкара, ее перехватили черные. Теперь я уверена в этом. И принц, и принцесса — они тоже похищены мраком. Ну, пусть же придет мой черед, идите же за мной, я устала ждать…»
Вечером снова были крики, но слабые, еле слышные. Может быть, даже и не было никаких криков, она просто заставляла себя услышать.
«Эльвира умерла, слава Богу, она больше не кричит, она умерла, благодарю Тебя, Боже…
Вот дура проклятая. Надо было насильно споить Эльвире ее флакончик. Пусть бы она умерла на моих глазах. Я бы знала, по крайней мере, что это не Эльвира там, внизу…
