боль во рту, он жадно ел, точно потерявшийся пес, которого после долгих мытарств приютила чья-то добрая душа. Потом аппетит так же внезапно пропал, как появился, но возникла потребность поговорить. Однако немой понимал, что на всех разговорах с ним судьба поставила жирный крест. Правда, тут же расщедрилась на обостренный слух и наблюдательность. Он ими пользовался вовсю. Так, не знакомясь ни с кем, узнал имена всех, кто оказался в этой палате. Он узнал, что шла война в Афганистане, который здесь все называли Афганом, правда, о причинах этой войны раненые умалчивали. Только однажды кто-то заметил, что не понимает, в чем его – личный -- интернациональный долг, и почему за непонятное надо платить собственной жизнью. Центральный госпиталь находился в Кабуле, но легкие или срочные операции некоторым, как и ему, делали не здесь, а в полевых госпиталях, попросту, в палатках, разбросанных на чужой территории. Потом на вертолетах отправляли в Кабул. Сюда его доставили из провинции Файзабад, горным хребтом отделявшей мирных таджиков от душманских банд, -- об этом новенькому рассказала Мария, медсестра с косой. Ей нравилось с ним беседовать, хотя беседой их общение назвать было трудно: одни слова звучали, другие писались карандашом. Справедливо и быстро он получил кличку – Немой. К своей немоте привыкал, находя в ней даже некоторое преимущество перед говорящими: лишнего не сболтнешь – значит, никого не обидишь, себя не выдашь. Жалостливых взглядов и чужого любопытства не замечал – здесь все считалось естественным, даже смерть молодых. Пару раз навещал вежливый человек в штатском. Интересовался, может, раненый что-нибудь вспомнил? В ответ Немой с сожалением разводил руками и отрицательно качал головой. Так прошла неделя. С него сняли швы, он прогуливался по коридору, смотрел телевизор в холле, слушал чужие разговоры, готовился к выписке. Куда поедет, не знал, к кому – понятия не имел. Иногда безразлично думал, что, наверное, ему дадут какие-нибудь фамилию, имя, отчество: ведь не может человек жить без паспорта. Надеяться на терпеливое ожидание других, пока у Немого не просветлеет в мозгах, было наивно. Госпиталь не резиновый, каждое койко-место может спасти чью-то жизнь, да и сам безъязыкий не важная шишка, чтобы уделять ему много внимания.
На восьмой день во время обхода врач сказал.
-- Завтра будем выписывать, -- увидел на тумбочке потрепанную книгу в мягкой обложке, посмотрел название. – Хм, «Повесть о настоящем человеке». Нравится? – в ответ немой показал закладку на пятой странице и неопределенно пожал плечами. – Понятно, только начали. Раньше не читали? – в ответ отрицательный жест. -- Значит, и героя не помните. – человек без языка улыбнулся и с сожалением развел руками. -- Тогда дочитывайте. Если постараться, можно успеть. Читается легко.
А вечером заглянула Мария.
-- Я сегодня на сутки. Приходите, чайку попьем, хорошо? – он с улыбкой кивнул. – Иван Алексеевич сказал, завтра вас выписывают? -- снова кивок. – А я пирожков на дорожку испекла, возьмете? – Немой одобрительно поднял вверх большой палец правой руки, выражая благодарность. – Тогда жду.
Мария, наверное, была единственной, кто всех здесь жалела. Там, за границей госпитальной территории ранили и убивали, тут возвращали к жизни. Не жалел никто. Молодые солдаты и офицеры, молодые и моложавые медсестры с врачами – молодость уверена, что жалость человека только унизит. Сострадание обычно приходит с годами, да и тогда далеко не у всех. Но встречаются женщины, для кого любить и жалеть с одинаковой силой рвет сердце. Такой была Мария, медицинская сестра с косой, какую сегодня никто не носит, но все стригут. Она рассказала свою историю. Родилась и выросла в Братске. Окончила медицинское училище. Замуж вышла по любви, в девятнадцать неполных лет. Он – милиционер, она – медик со средним специальным образованием, оба при деле и уверены в завтрашнем дне. Когда есть дружная семья и хорошая работа, человек крепко стоит на ногах. Спустя девять месяцев после свадьбы родился сын. А когда мальчику исполнился год, его отца убили. Возвращался домой с дежурства, увидел, как в глухом переулке какой-то подонок насилует девушку. Естественно, попытался насильника задержать. И получил удар ножом. Не спасли. В двадцать один год стала вдовой. Сына вырастила сама. Правда, ухаживал один врач, замуж звал. Но ей показалось, что ухажер не любит детей, и она отказала. Сын окончил школу. Пытался поступить в институт, на юридический, один балл не добрал. Пошел служить в армию. А потом наступил семьдесят девятый год, и его послали в Афганистан. Через пять месяцев пришла похоронка. Смысл жизни помогла обрести возможность спасать чужих сыновей там, где погиб ее собственный.
Немой запомнил историю медсестры. Он, вообще, хорошо помнил все, что происходило с ним и с другими в госпитале: уколы, распорядок дня, имена, чужие истории. Из памяти выпала только собственная история жизни. И как ни пытался вспомнить хотя бы имя свое, попытки оказывались безуспешными.
Вечером от телевизора его оторвала Мария.
-- Пойдем, я чай заварила. Минут пятнадцать у нас с тобой есть. Попьем чайку, пирожок свежий скушаешь, любишь пирожки с мясом? – он утвердительно кивнул и улыбнулся. – Завтра уедешь, больше не свидимся. Знаешь, куда ехать? – немой безразлично пожал плечами. – Понятно, значит, некуда, потому что не помнишь, куда. Слушай, а ведь у меня неплохая идея! – у медсестры загорелись глаза. – Да плюнь ты на этот ящик! Пошли, чего зря время терять? Лучше послушаешь, что я надумала.
В комнатушке для младшего медицинского персонала было уютно. Небольшой платяной шкаф, маленький стол, пара стульев, раковина, зеркало на стене, миниатюрный приемник, из которого лилась тихая музыка. На столе все было готово для чаепития: тарелка с аппетитными румяными пирожками, две чашки, сахарница, заварочный чайник.
-- Официально кипятильником пользоваться запрещено, но чайку-кофейку попить-то хочется, особенно ночью, когда спать нельзя. Мы же живые люди! И поэтому наше начальство на некоторые вещи закрывает глаза, -- призналась Мария, разливая по чашкам дымящийся чай. – Бери пирожки, не стесняйся. Я еще в дорогу дам, -- он взял пирожок с благодарной улыбкой, надкусил и поднял большой палец, выражая восторг. – Спасибо, я знала, что тебе понравится. Это по рецепту покойной мамы, она пекла очень вкусные пироги. Здесь, конечно, не те условия, чтобы печь, но иногда получается ничего, почти по-домашнему. Я тоже, пожалуй, один съем, -- она протянула руку к тарелке и вдруг застыла. – Ой, сейчас мой любимый романс
