Машины исчезли за лесом, но через несколько минут появились снова. Катер ожил. С его борта по приближающимся самолетам застрочил крупнокалиберный пулемет. Запустив двигатель, немцы даже попытались улизнуть, умчавшись вверх по реке. Но первая же атака штурмовиков увенчалась точным попаданием: судно взорвалось, превратившись в жалкие обломки, разлетевшиеся в разные стороны по руслу реки.
— Царство вам Небесное! — вымолвил Степан — Деньги, может быть, и правят миром, да только не судьбами человеческими!
В палатах госпиталя было удивительно свежо. Даже неприятный запах хлорки не чувствовался так остро.
— Ждут, наверное, кого-то, — предположил капитан Фролов, обращаясь к соседям по палате. — Полы вон вылизали, в палатах прибрались, простыни с наволочками и то заменили. Санитарки как бешеные туда-сюда по коридорам носятся.
Минут через тридцать суета в госпитале прекратилась. В помещениях установилась «стерильная» тишина, и все замерло в ожидании высокопоставленного обхода.
Вскоре в дверях палаты, в сопровождении всего врачебного персонала госпиталя, показался высокий генерал с каменным лицом и строгим взглядом. Увидев его, раненые почувствовали себя неуютно и съежились на кроватях.
— Где здесь майор Степан Калачев? — прогремело на всю палату.
Раненый, который читал газету, пошевелился и приподнял руку.
— А-а-а, вот ты где, Степан Аверьянович, — скупо улыбнулся гость, подходя к его кровати. — А ты изменился. Едва узнал, ей-богу.
— Да я как-то и не стремился к этому, — улыбнулся Степан.
— Каково его состояние? — обратился генерал к начальнику госпиталя.
— Как вам сказать… — замялся тот. — Сейчас стабильное. Когда привезли, очень плох был. Думали, не выкарабкается.
— Как уход? — поинтересовался гость у раненого.
— Не жалуюсь. И кормят, и ухаживают хорошо.
— Ходить скоро будет? — последовал вопрос лечащему врачу.
— А куда денется, — ответил тот. — Уже ходит, правда, пока понемногу.
— И позвоночник цел?
— Цел… Ушиб сильный был, небольшое смещение позвонков и временная парализация нижних конечностей. В рубашке он родился, товарищ генерал!
— Тимофей? — позвал генерал офицера из группы сопровождения. — Давай-ка сюда что принесли…
Протиснувшись между врачей, офицер распахнул портфель и протянул генералу листок.
— Чего это? — нахмурился тот.
— Наградной лист, товарищ генерал.
— Да он и сам знает, за что ему награда…
Генерал выхватил из рук офицера коробочку с орденом и протянул ее Степану.
— Награждаешься орденом боевого Красного Знамени, майор Калачев! — сказал он громко и торжественно. — За героический подвиг награждаешься, всегда помни об этом!
Калачев взял орден и растроганно прошептал:
— Служу Советскому Союзу!
— Вот и служи, а не бока отлеживай в госпитале, — ухмыльнулся генерал, пожимая ему руку.
— Да я… — Степан замолчал, будучи не в силах продолжить. Сильнейшее волнение распирало грудь, а слезы застилали глаза.
— Ладно, выздоравливай, — сказал генерал, собираясь уходить. — Он взял из рук офицера наградной лист и протянул его Калачеву: — Вот, возьми, почитаешь на досуге.
Когда врачи и важный гость покинули палату, раненые принялись поздравлять соседа. Все они были бойцами и знали цену наградам.
Наконец все пожелания иссякли, и капитан Фролов обратился к Калачеву:
— Степан, а кто это приходил награждать тебя, ты не знаешь?
Орденоносец пожал плечами.
— Когда он отправлял меня на задание в тыл врага, числился начальником отдела Смерш полковником Бобылевым, — ответил он задумчиво. — А сейчас он уже генерал… Надеюсь, что фамилия прежней осталась.
* * *
Партизаны шли молча, стараясь не поднимать шума. Чередуясь по двое, они несли тяжелые носилки. Приближался вечер, и под сводами леса все больше и больше сгущалась темнота. Одуряюще пахло сыростью, смолой и прелыми травами.
Остаток дня бойцы ожидали прилет самолета. Они сложили в четырех местах большой поляны поленья, под которые подложили хворост.
— Если сегодня транспорта не будет, помрет он, товарищ командир, — произнес фельдшер, указывая рукой на носилки. — Очень слаб, очень…
Командир усмехнулся:
— И самолет прилетит, и он выживет. В реке не утонул с парализованными ногами, значит, жить долго будет.
Наконец стемнело. Партизаны тоже не находили себе места. Прибытие авиамашин с Большой земли для отряда всегда важное событие, ведь они везут остро необходимые грузы для деятельности в тылу врага, забирают раненых и тяжелобольных. Сегодня ожидали также оружие, боеприпасы, батареи для радиостанции и многое другое. А вот улететь обратно должен был всего лишь один человек — раненый, о котором руководство Смерш проявляло особую заботу.
Время тянулось медленно. Командир отряда Дед Фома без конца подносил к лицу руку с часами, нервничая все больше и больше. Наконец звук моторов послышался в ночи.
— Зажигайте! — крикнул командир, и сам поспешил к ближайшей поленнице.
Через несколько минут на поляне сделалось светло как днем. Самолет приближался к месту посадки. Звук его двигателей становился все мощнее и громче. Партизаны, затаив дыхание, всматривались в звездное небо.
Машина, сделав круг, начала снижаться над верхушками деревьев. Погода стояла безветренная, и летчикам было легко справляться с управлением. Партизаны, радостно крича, бежали к ней.
Командир отряда отвел в сторону человека в комбинезоне летчика и сказал:
— Раненого доставили, как было приказано.
— Как он себя чувствует? — спросил тот заинтересованно.
— Едва живой.
— Перелет выдержит?
— Трудно сказать… Но и у нас, в наших условиях, он не жилец.
— Ладно, у меня врач на борту. Сказали, что посылают опытного.
— Ничего, этот парень крепкий, — заверил командир. — Мы его полумертвого в реке выловили, полуживого в отряд доставили. Вот уже неделю он между жизнью и смертью, но помирать, видать, не торопится.
— Вы его раньше видели? — неожиданно поинтересовался человек в комбинезоне.
— Конечно. С ним было еще двое Их к нам перебросили с Большой земли для выполнения какого-то очень важного задания.
— Цель задания знаете?
— Приказано было только сопроводить их группу к поселку Большой Ручей.
— Как зовут раненого?
— Охотник.
— Псевдоним?
— Так точно.
— А о тех, кто с ним прибыл и ушел на задание, какие-нибудь сведения есть?
— Нет, о них ничего не известно. Да и у этого невозможно было спросить. Сами посмотрите, какой он…
Как только разгрузка закончилась, Охотника занесли в самолет и уложили на специально приготовленное ложе. Самолет запустил двигатель, развернулся на поляне, разогнался и взмыл в ночное небо.
* * *
Раненый оставался без сознания. Лицо и губы словно мраморные, на лбу холодные капли пота, дыхание еле ощутимо.
— Положение очень серьезное, товарищ полковник, — сообщил врач, осмотрев его и ощупав.
Горовой тоже осмотрел раненого, как будто не поверил словам врача. Забинтованная голова, глаза закрыты, на скулах ссадины. Узнать Степана Калачева было нелегко.
— Его можно привести в чувство, чтобы задать несколько вопросов? — спросил полковник, не отводя тревожного взгляда.
— Даже не думайте! — возразил врач категорично. — Его жизнь, скажу прямо, едва держится на волоске. Мне придется очень постараться, чтобы он не помер за время полета.
— Что ж старайся, только не переборщи, — вздохнул Горовой. — Учти, за его жизнь головой отвечаешь, так что…
Он посмотрел на часы. До линии фронта лететь приблизительно четверть часа.
Ничего не предвещало беды, и вдруг самолет вздрогнул, словно натолкнулся в воздухе на какую-то невидимую преграду. Очевидно, машину заметили с земли и открыли по ней огонь из зениток — она подпрыгнула и заскрипела, явно собираясь рассыпаться на куски прямо в воздухе.
Затем последовал еще более мощный удар, после чего погасло освещение на борту, заглохли оба мотора, и самолет стал стремительно терять высоту.
— Растудыт твою мать! — в сердцах выругался полковник.
Включив большой бортовой фонарь, он поспешил в кабину летчика. Тот, едва не выпадая из кресла, пытался выровнять подбитую машину.
— Тарас, как наши дела? — спросил Горовой, едва держась на ногах.
— Хреново, товарищ полковник! — крикнул летчик. — Второй пилот мертв, а я… Держитесь покрепче, попробуем приземлиться в поле!
Дальше все произошло стремительно. Самолет коснулся колесами шасси поверхности земли и помчался как сумасшедший. Когда оторвалось шасси, он продолжал еще нестись вперед на брюхе, сравнивая, будто утюгом, все, попадающееся на пути. Полковника, врача и раненого разбросало по салону, как игрушки.
