именем моей прабабки, если я, украсив себя куском её чалмы, грохнусь посреди поля, как куль соломы!» — подумал Эдгар, проезжая мимо горделивого графа Лесли, смерившего его (как ему показалось, потому что сквозь прорези «ведра» вообще не было видно ни лица ни глаз), достаточно высокомерным взглядом.
И тут кузнеца охватила злость. «Ах так! Наверное, этот громила так и думает заранее, что легко вышибет меня из седла! Пускай скажет спасибо, что в турнире не стал участвовать сир Седрик Сеймур... Просто взял и отказался, сказал, что стар. А ведь сшиб бы этого графа, как петуха с насеста! А, собственно, почему я не могу его сшибить? Что я, слабее? Слабее сира Седрика — да, пожалуй, слабее короля... А этот парень мне по силам! И, может быть, он тоже смотрел на меня и думал, какой я большой и здоровенный, а? Я ведь не мельче! Ладно, как Бог решит, так и будет!
Звук трубы показался Эдгару невероятно громким. Он сильно пришпорил коня и почувствовал, как тот полетел вдоль яркой черты, полетел навстречу мчащейся тёмной громаде вороного коня и всадника, сверкающего железом.
Луи советовал Эдгару не пытаться бить в голову: во-первых, попасть очень трудно, во-вторых, можно попасть в лицо, хотя и защищённое шлемом, но уязвимое: попала же в смотровую щель шлема Конрада Монферратского щепка собственного копья! А такой удар уже считается подлым — нельзя стремиться изувечить соперника! Лучше для начала научиться с силой бить в щит — при хорошем ударе можно выбить противника с первого захода, хоть это и нелегко. А самому надо быть начеку и беречь голову! Всё это были хорошие советы, однако сейчас молодой человек понял: они едва ли годятся... Лесли Вилрод был слишком опытным и мощным противником — ударом в грудь его не сшибёшь — удержится, а уж сам ударит так ударит!
Оскаленная морда чужого коня выросла почти над головой, и в это самое мгновение Эдгар, резко мотнувшись в сторону, как он делал, когда щипцами выхватывал из кузнечного горна раскалённую полосу металла, вскинул руку и направил копьё с толстым тупым концом прямо в лоб чужого шлема, в широкую выпуклость над смотровой щелью.
Он не видел, как прошло над его плечом копьё англичанина. Но его копьё ударило в цель, и сила удара была такова, что копьё не просто сломалось, но разлетелось в щепки. При этом граф Вилрод, ожидавший удара в грудь, вдруг потерял равновесие и завалился на бок, оказавшись почти на седле Эдгара. А Брандис, как ни в чём ни бывало, продолжал свой неистовый напор, ничуть не смущённый столкновением, и получилось, что седло поддело и дёрнуло за собой так неловко упавшего всадника. Лесли свалился со спины своего вороного и, зацепившись правой ногой за стремя, поволочился по земле.
Кто-то из дам испуганно вскрикнул. Завопили и зрители: это был один из тех злополучных случаев, когда падение могло закончиться гибелью рыцаря!
Но Эдгар в этот момент натянул поводья, обернулся и увидел, как вороной стремительно тащит его противника по земле. Он резко развернул Брандиса, тремя прыжками настиг ошалевшего коня и, перегнувшись с седла, схватил за уздечку. Вороной захрапел, взвился на дыбы, но железная рука кузнеца не разжалась, и конь подчинился.
Оруженосец Лесли Вилрода и двое младших герольдов подбежали к нему, освободили ногу из стремени и уже хотели унести с ристалища, но тут граф очнулся и осыпал помогавших ему людей самой отменной бранью. Когда с него сняли шлем, оказалось, что он не пострадал, просто удар сумасшедшей силы, который ему с перепуга нанёс Эдгар, оглушил бывалого вояку.
— Кажется, французы сегодня побеждают чаще, чем англичане! — невинно улыбнувшись, заметил Филипп-Август, которого такая убедительная победа новичка привела в самое доброе расположение духа. — Ничего не поделаешь, брат Ричард, но на турнире сегодня господствует Франция! Что скажете, мессир герцог?
Герцог Бургундский, довольно уныло вертевший в руках свой украшенный насечками шлем, усмехнулся:
— Скажу, что я хотел было вызвать на поединок именно этого рыцаря. Уж очень много о нём тут болтают... Но, пожалуй, воздержусь. Он бьёт так, что и шлем проломит!
В это время Эдгар подъехал к королевскому возвышению. Французский король, приветственно улыбаясь, протянул ему жемчужное ожерелье с подвешенным к нему золотым медальоном.
— Только не дарите это моей сестре, мессир! — голос Филиппа был мягок, но взгляд настораживал. — Ей сегодня уже выпала удача, пожалуй, хватит!
— Благодарю, ваше величество! — Эдгар умидрился низко склониться в седле, а затем, подняв голову, посмотрел на Абризу.
Девушка была и впрямь очень хороша, вблизи даже лучше, чем на расстоянии. Нежное овальное личико под розовым шёлком чалмы казалось совершенно детским, особенно благодаря пухлым наивным губам и залившему щёки абрикосовому румянцу. Карие удлинённые глаза с пушистыми ресницами смотрели восхищённо и немного растерянно. Грудь под золочёной тканью вздымалась, выдавая отчаянное волнение.
— Госпожа! Простите мне мою дерзость... Это вам!
Ожерелье, протянутое на конце меча, почти коснулось колен юной принцессы. Та ещё сильнее зарделась и в смятении посмотрела на Элеонору. Потом что-то тихо шепнула ей.
— Леди просит вас открыть ей своё лицо! — сказала королева-мать.
Эдгар не снял, а сорвал шлем, сбросил шапку и капюшон, и мокрые от пота светлые волосы облаком окружили его лицо, покрытое в этот момент почти таким же ярким румянцем, как и лицо девушки.
И тогда Абриза улыбнулась робкой, но радостной улыбкой. Эдгару вдруг показалось, что он когда-то уже видел эту улыбку, видел и это чудесное лицо, и эти пышные ресницы над задумчивыми глазами. Но это было лишь впечатление — нет, он никогда не видел её.
— Вы очень красивы, рыцарь! Благодарю вас!
Она произнесла это на совершенно правильном французском языке, но её голос дрогнул. Дрогнула и рука, которой дочь султана взяла с кончика меча драгоценный подарок.
— Пожалуй, я выбрал себе соперника!
