– Они не ее семья. Мы не сироты.
– Понимаю, милая, – сказала миссис Темпл. Но она ничего не понимала.
Всю неделю она вдалбливала в меня правописание и чтение, расчесывала мне волосы, хвалила, учила ремеслу модистки. Мы вместе пели «Соберемся у реки». В воскресенье она повязала мне волосы широкой белой лентой, соорудив фигуру, напоминающую уши кролика.
– О, какая же ты хорошенькая!
Под ручку мы направились в церковь. Я в нетерпении прыгала через ступеньку, надеясь, что сейчас увижу брата с сестрой.
Датч прибыла совсем чужая – в новом платье, с волосами, скрученными в спиральки.
– Экси! – радостно выкрикнула она. – Я по тебе скучаю.
– Что ты сделала со своими волосами?
– Мама накручивает их завивочным утюжком.
Ткни мне этим своим утюжком в глаз, предательница. Назвать эту ломаку мамой!
– У меня своя комната, – трещала Датч, – и кукла со стеклянными глазами, и музыкальная шкатулка, которая играет «Ах, мой милый Августин». Вчера вечером мы делали мороженое!
В моем сердце проросли зеленые водоросли зависти.
– Мы с Джо навестили бы тебя, чтобы попробовать энто, – вздохнула я.
– Ты имеешь в виду ЭТО, – прервал меня женский голос. – Уж никак не ЭНТО. – За спиной возникла улыбающаяся миссис Эмброз. – Датч, милая, – холодно сказала она, – вот ты и нашла Экси Малдун.
– Можно сестра и наш Джо придут на мороженое? – спросила Датч. – Мы не причиним вам неудобствов.
– Мы не причиним вам НЕУДОБСТВ, Датч, милая, – пропела голубоглазая красавица.
– Да знаю я! – выкрикнула сестрица. – Мы не причиним вам неудобствов, приходи после церкви, Экси!
Эмброзиха встревоженно сморщилась.
– Нет, я просто тебя поправляла и вовсе не предлагала… Но мы уже заметили Джо. С другой стороны двора к нам приближалась Лакричная с нашим мальчуганом на руках. Она словно демонстрировала свое приобретение публике.
– Джо!
Мы бегом кинулись к нему, но Джо, увидев нас, прижался к Лакричной и спрятал лицо у нее на груди. Я протянула руки, чтобы взять его, но он только крепче прижался к Лакричной.
– Джо, – сказала я. – Жил-был у бабушки серенький козлик…
Мне пришлось пропеть чуть ли не всю песенку, пока Джо не соизволил посмотреть на меня и улыбнуться.
– Ты помнишь Экси? – спросила Лакричная у Джо, передавая малыша мне.
Как будто он мог забыть свою сестру. Со мной Лакричная была неожиданно любезна. Да, конечно, она позволит мне поиграть с Джо. Потом. Сейчас преподобный Темпл прочтет проповедь про суд, который ждет несчастных грешников.
– Пусть те из вас, кто живет в бедности и в невзгодах, не ЛЬСТЯТ СЕБЕ, что это спасет их от суда Господня, стоит только покаяться, – гремел преподобный, наверняка имея в виду меня. – Ибо так говорит Господь Бог: хотя Я и удалил их к народам, и хотя РАССЕЯЛ их по землям, но Я буду для них некоторым святилищем[19]. Ибо ты сказал: «Господь – упование мое»; Всевышнего избрал ты прибежищем твоим[20].
Я не поняла, как Господь может служить кому-то прибежищем, и, когда служба закончилась, опять пристала к Датч, чтобы пригласила к себе в новый дом меня и Джо.
– А это правда, что ты ударила миссис Хоу ранцем? – спросила сестрица.
– Нет, только пнула и вырывалась. Всыпала сраной карге по первое число.
– Ой, Экси, ты не должна ругаться, так мама говорит.
– Она тебе не мама, а я буду ругаться, когда захочу. А этой тетке, что выдает себя за твою маму, я наподдам, как наподдала этой старой кляче миссис Хоу за то, что хотела украсть меня.
– Мама говорит, ты злая и мне лучше выбросить тебя из головы! – завопила сестрица. – Лучше уж я буду их единственной дочкой!
– Но ты же из рода МАЛДУНОВ. Наши предки – короли Лурга.
– А мне-то что? – уже истерически кричала Датч. – Меня теперь зовут Датч Эмброз.
В следующее воскресенье ни Эмброзы, ни Лакричная в церкви не появились.
– Должно быть, простудились, летом такое бывает, – предположила миссис Темпл. – Может, на следующей неделе.
Но и на следующей неделе они не пожаловали. И через неделю тоже. Я-то знала: все из-за ЭНТО. Из-за того, что я ругаюсь. Из-за того, что дерусь. Сердце мое сделалось как воск, растаяло, разбилось на полновесные капли. Когда миссис Темпл по ночам брала меня за руку, та была словно в огне – такие кошмары мне снились.
– Экси, не думай о них, – сказала как-то миссис Темпл, гладя меня по голове. Голос у нее был мягкий, но слова беспощадные.
– Почему мне нельзя жить с вами?
– Я уже старая, и здоровье подводит. Лучше тебе переехать. Принимай все, что от Бога, и радуйся Его мудрости. Пути же Господни неисповедимы.
По-моему, так пути его просто порочны. И все-таки я усердно молилась. Ведь мы в руце Господа. Вот возьмет да и перенесет нас, Малдунов, домой к маме.
В то лето миссис Темпл находила для меня массу занятий. В кухне. В церкви. В саду. Я часами дергала лебеду и крапиву, чтоб сорняки не глушили тыквы. Псалмов Давида я переписывала столько, что рука затекала, а голова начинала гудеть от всех этих «Я пролился, как вода; все кости мои рассыпались». Поговорить было не с кем. Никто не являлся со словами: будь моей маленькой дочкой, я завью тебе волосы.
Нудным душным августовским днем, полная жалости к самой себе, я стояла у дороги возле дома и пинала пыль. По дороге шагал парень самого простецкого вида, босой, в коротких, не по росту, штанах. Когда он подошел ближе, я узнала Бульдога Чарли.
– Не ты ли сиротка при живой матери? – усмехнулся он.
– Скажешь еще что-нибудь про мою мать, я тебе глаза выцарапаю.
– Когти обломаешь.
– Сменил, значит, имя? Слышала, ты теперь Чарли Бут?
– Не произноси при мне фамилии Бут. Та к зовут бессердечного подонка.
Он сел рядом со мной на ступеньку, вертя в руках длинную тонкую ветку.
– Как тебе новая жизнь? – спросила я.
Чарли так терзал ветку, что я даже испугалась.
– Все кончено. Я Буту уже всю его бороденку повыдирал. А при случае и оба глаза вырву.
Правой рукой он потер мозоли на левой, будто собираясь задушить кого-то.
– Я пашу на Бутовом плуге каждый день до заката. И этот хрен все равно обзывает меня «ленивый ирландский ублюдок». Кормит только помоями, которые и свиньи-то не жрут. Будит еще до рассвета. «Поднимайся, грязный ирлашка, пора чистить стойло». Если у меня будет хоть половинка шанса, я вычищу ЕГО.
Он подбросил в воздух мелкие обломки, в которые превратилась ветка в его руках. Щепочки упали в пыль.
– А тебе-то здесь каково, мисс Полусиротка?
– Меня заставляют переписывать псалмы, – пожаловалась я.
– Псалмы? Ты псалмами недовольна? – с издевкой спросил он. – Ты сюда посмотри.
Он задрал рубашку и показал мне спину. Она вся была в рубцах от хлыста, красных, свежих. Зрелище было ужасающее. Не глядя на меня, Чарли поднял с земли камень и со всей силы шваркнул о дорогу.
– Хочешь сэндвич с курицей? – прервала я тягостное молчание.
Он пожал плечами. Я повела его к двери кухни. Миссис Темпл не было дома. Чарли сел за стол в самом мрачном настроении и набросился на сэндвич.
– Не ешь так быстро. Плохо ведь станет, если будешь так напихиваться.
– Только не мне. Буту – да, будет плохо. Прямо сейчас за него и возьмусь. Отрежу ему язык, сварю печень и отправлю потроха почтой в Нью-Йорк.
– Миссис Темпл говорит, скоро будет обратный поезд. С оплаченными билетами для нас.
– Шутишь?
– Как раз под Рождество.
– Еду! А ты?
– Нет. Мои сестра и брат здесь, а я обещала присматривать за ними.
– Твоя сестра живет за городом в большом доме. Два этажа, широкое крыльцо, качели, амбар, слуги. Эти Эмброзы здорово нажились на железной дороге. Куча добра, куча места.
– Но на нас троих не хватает.
– Сволочи они потому что. – Чарли потер нос и поднялся: – Спасибо за еду, Экс. Я на волю.
От дверей он состроил мне страшную гримасу. Дверь хлопнула. Чарли ушел.
В декабре, пыхтя паром, в холодный воздух Рокфорда наконец въехал нью-йоркский поезд. Со ступеней пассажирского вагона сошли несостоявшиеся творцы моего будущего – мистер и миссис Дикс. Возле депо стояли я, Чарли и моя милая Генриетта Темпл. Фанфары не возвестили о прибытии моего брата или сестры. Никто не просил меня остаться. Рука Бога не подхватила меня. Паровоз пыхтел и фыркал.
– До свидания, деточка. – Миссис Темпл прижала меня к груди. – В Рокфорде дома для тебя не нашлось. Но я буду тебе писать, сообщать новости о брате и сестре, о том, как о них заботится Общество помощи.
Она поцеловала меня, и я забралась в вагон, бросила прощальный взгляд на этот закоптелый, засыпанный коровьими лепешками город. И увидела, что у депо остановился экипаж.
