как о близком ее сердцу человеке, но она была дочерью своего племени и понемногу в ее отношении к Сидхартхе что-то менялось, хотя трепетности, наверное, прибавлялось. Да и было, отчего?.. Всяк полагал, что Сидхартха не только человек, а и вознесшийся над землей благодаря силе духа, исходящего из сердца светлого и лишь в нем, коль скоро обращено к людям, находящего удовлетворение и спокойствие, небожитель. Однако трепетность Майи-деви имела свойство особенное, и это выражалось в том, что она не принижала других в ней чувств, мирно соседствовала с ними. И тут она походила на своего царственного супруга. В нем тоже, помимо любви к сыну, жило уважение к нему, которое все укреплялось, затвердевало. И, когда Суддходана встретил сына, он испытал восторг, и нельзя сказать, чего тут было больше: восхищения Татхагатой или любви к нему, обыкновенной отцовской любви?.. Впрочем, он и не задумывался об этом. Все, что шло от сына, сделалось для него свято, он видел перед собой мудреца и хотел бы постоянно говорить с ним, а точнее, слушать его и удивляться… И он, и Майя-деви, и Ясодхара были одинаковы в своем отношении к Татхагате, а в нем замечалось что-то от молитвенности, от преклонения перед тем, что одухотворено высшей, от небес, силой. И это нередко стесняло их, все время боялись обеспокоить Татхагату, отчего в них появлялась какая-то искусственность, это выражалось в том, что вдруг начинали говорить совсем не то, о чем думали. К счастью, так продолжалось недолго. Однажды Татхагата сказал:
— Если я стал Буддой, то это вовсе не значит, что уже не близок вам. Кто есть Будда среди людей? Он из того же гнезда, как и все, только вылупился из яйца раньше других птенцов.
Он сказал так, и во дворце точно бы посветлело, и в людях постепенно исчезла душевная утесненность. В особенности это было приметно в сыне Возвышенного, он наголо обрил голову и старался походить на отца, следя за каждым своим движением и ища в себе нечто от благости и умиротворенности. Впрочем, иногда он забывался и начинал, перебивая других, говорить, мешая правду с вымыслом. Это заметил Татхагата и велел сыну принести сосуд с водой. Тот исполнил приказание и поспешил вымыть отцу ноги. Татхагата устало улыбнулся и спросил, прищурившись:
— Скажи, сын, пригодна ли теперь вода для питья?
— Нет, Владыка.
— Хорошо… Ты мой сын и внук царя сакиев, и ты подобно отцу добровольно отказался от всего, что имел. Так?.. Но ты еще не отказался от вредных привычек, они мешают тебе. Ты не умеешь уберечь язык от неправды, отчего твой ум в растерянности и не в силах достичь того, что было бы ему подвластно, если бы ты очистил себя.
Татхагата вылил воду из глиняного сосуда и спросил с той же едва приметной улыбкой:
— Скажи, а теперь сосуд пригоден для того, чтобы держать в нем воду для питья?
— Нет, Владыка.
— Вот как?.. Тогда ответь, может ли человек хотя бы и в желтой одежде служить добру, если он нечист, как этот сосуд?
— Нет, Владыка, не может…
— Запомни: любящий правду не прибегает ко лжи, а ищет свет в душе и — находит.
Случалось и так… Но чаще Татхагата говорил о доброте, которая должна жить между людьми, и кротость была в глазах у него и странная нерешительность. Впрочем, может, глубокое спокойствие, освещавшее его, принималось за нее? Может, и так… Но даже прозреваемая кое-кем нерешительность вовсе не казалась исходящей от земли, а от иного мира.
Татхагата недолго пробыл во дворце, за день до начала сезона дождей ушел, он ушел так, чтобы никто не потревожил его заботами о нем, не хотел ни с кем говорить, унося в душе нечто светлое и умное, бывшее в близких людях. И теперь он думал, что поступил правильно, возрастала его надобность и среди учеников, и среди тех, кто лишь слышал о нем и мысленно обращался к нему. Просветленный помнил и про этих людей, про каждого, кто тянулся к Дхамме. В сердце хватало места всем. Он думал о них и желал им добра. Но чаще он принимал чужую боль, и она становилась его собственной, это постоянное пребывание в душе чего-то горького и томящего, казалось, должно было смутить его, и, наверное, так бы случилось, если бы он не был Просветленным. Теперь лишь это подталкивало его к осознанию собственной необходимости, которая уже не есть что-то отдаленное ото всех, а часть их, может статься, большая… Это и повелевало ему уйти из дворца. В соседнем царстве он отыскал пещеру в темных, почти безлюдных горах и там поселился с учениками. Он помногу времени проводил в созерцании, и никто не смел потревожить его. Было в тех созерцаниях нечто отодвигающее Просветленного от земного мира. Впрочем, может, не совсем так… Случалось и ныне с ним: вдруг да виделось прежде незнакомое лицо человека чаще в желтой, как у него, одежде, пригрезившийся спрашивал ли что-то, просил ли помощи, нуждался ли в добром слове, Татхагата говорил с ним и знал, что мысль его дойдет до ищущего… Но земное начало не отгораживало от него небесного мира, он продвигался по нему совершенно свободно и прозревал такое, что надобно было небожителям, и они взирали на него с благодарностью. Сущее представало перед ним очищенное от смутного и гнетущего, являлось взору в светлом лике и неколебимой успокоенности, которая, впрочем, не есть что-то неподвижное, мертвое, но подвигающее к еще большей чистоте и озираемости прозревающего истину. Отсюда, от сущего, черпала душа Просветленного, и она же освещала все в пространстве, происходила взаимозаполняемость, которая так удивляла людей. Татхагата, обладающий способностью пребывать одновременно в двух или трех мирах и действовать там и там сразу, и еще во множестве других мест, вдруг был замечен кем-то на море ли, идущим по воде, точно по земле, подымающимся ли на высокую заоблачную гору, распростершим ли руки над землей. Слух о нем с быстротой молнии распространялся среди людей и уже нельзя было спрятаться от них; нередко слух докатывался до Татхагаты, но и тогда не нарушал его спокойствия и невозмутимости, и кротость, привычная на лице у Благодатного, не менялась, глаза глядели не холодно и не грустно, с пониманием.
С пониманием Татхагата относился и к своим ученикам. Однажды Девадатта сказал, что надо бы повелеть бхикшу не употреблять в пишу мясо и рыбу. Просветленный не поддержал его, хотя и не объяснил, почему?.. Все
