не успел вовремя унести ноги вместе со своими господами из рейха (которые конечно же без малейших колебаний бросили его на растерзание толпы тех, на кого он доносил), оказался не таким уж страшным. Шваннце схватили в самом начале мая 1945 года. И через полгода народный суд признал его виновным в том, что он «во время наивысшей опасности для Республики поддерживал нацистское движение, сообщая информацию о разных лицах отделу СД в Злине, и тем самым покушался на устои Республики, совершив преступление согласно § 1 уголовного кодекса (закон № 50/1923)».
Шваннце все это отрицал. В своем последнем слове он даже заявил: «От показаний, которые меня вынудили подписать в ходе следствия, применяя ко мне физическое воздействие, отказываюсь и утверждаю, что они были мне продиктованы и не соответствуют действительности».
Пять лет заключения, которые ему назначил суд, вряд ли можно было считать слишком суровым наказанием. Но Шваннце уже отсидел столько же до войны, и мысль о следующем таком сроке была для него, надо полагать, нестерпимой. По-видимому, он старался выкрутиться, как мог, и это получилось у него так убедительно, что на него обратили внимание. Под приговором, вынесенным 3 октября 1945 года, кто-то приписал бледным карандашом: «М.б. использовать?»
Так оно и случилось. И Шваннце радостно уцепился за брошенную ему веревку. Он вел себя точно так, как ему велели. Выписка из дела заключенного от конца января 1948-го полнится похвалами: «В ходе отбывания наказания осужденный выказывает себя сторонником народно-демократического строя и при нарушении заключенными трудовой дисциплины неизменно выступает за соблюдение порядка и повиновение надзирающим органам. Он даже сообщает нам о настроениях в коллективе осужденных, что для нас ценно. Характеризуется примерным поведением, на основании чего можно заключить, что наказание в его случае достигает своей воспитательной цели. В политическом плане проявляет раскаяние в связи со своей неправильной позицией в отношении нацистских оккупантов и по собственному желанию изучает марксизм. О народно-демократическом строе высказывается как о единственной возможности будущей жизни. В силу сказанного предложение Краевого комитета национальной безопасности о помиловании Генриха Шваннце поддерживаем».
Помиловали его в марте 1948 года, и не прошло и месяца, как среди личных дел сотрудников райотдела госбезопасности в Угерском Градиште появилась папка Индржиха Шванца.
Дора вновь и вновь задавалась вопросом, чем так импонировал им этот человек? Что он мог им предложить? В ворохе заявлений о приеме на работу и — позже — о вступлении в компартию, документов, касающихся продвижения по службе с повышением заработной платы, и путевок в дома отдыха от профкома не нашлось ничего такого, что объяснило бы ей это. Или все же нашлось? Среди бумаг, казалось бы, не имевших особого значения, была благодарность от непосредственного начальника Шванца, надпоручика Кужелы, «за образцовое проведение операции с бывшими людьми». Бывшие люди? Неужели в начале пятидесятых годов эпидемия психоза «раскрытия антигосударственных заговоров во главе с бывшими прислужниками протектората и нынешними недовольными, по-прежнему разделяющими идеи нацизма» разразилась и здесь, среди полей и виноградников Южной Моравии? Здесь, где люди испокон веков скорее потягивали вино, чем плели нити заговоров?
Может, кто-то сболтнул лишнее за столом, неосторожно брякнул, что при Гитлере, пожалуй, получше было, а может, кого-то из прежних сочувствующих немцам Шванц знал лично… И попадал такой затем на долгие годы за решетку как шпион западной разведки или даже агент организации Гелена [34]. Сколько их могло быть, кто из-за стола в трактире угодил прямиком на допрос в помещение, стены которого были выложены унылой зеленой плиткой с въевшимися в щели нестираемыми следами слюны и крови?
Они, само собой, запирались. Но из таких нужно было уметь выбить требуемые показания.
Тут тоже очень пригодился Шванц, и, судя по приложенным благодарностям, он был в этом деле одним из лучших. Именно он испытывал разные усовершенствования, которые придумали в их отделе. Например, металлические пластины, которые вкладывали обвиняемым в ботинки, чтобы пропустить потом через них ток. Люди извивались, как тряпичные куклы, глаза вылезали у них из орбит, в них лопались сосуды, а в уголках выступали капли крови. Правда, мучители всякий раз старались вырубить ток за секунду до этого, чтобы следы пыток были не так заметны.
«Благодарность за безупречную службу коллективу в составе: Карел Кагрда, Антонин Личек, Индржих Шванц…» — а вскоре после этого прощание с «образцовым работником Ин-држихом Шванцем», который переместился несколькими этажами выше, в Главный отдел районного комитета госбезопасности. Как-никак пятьдесят лет на носу и вдобавок раненая нога! Он уже был не в той физической форме, чтобы за закрытыми дверями разбираться с лицами, враждебно настроенными к молодой социалистической республике.
Шванц оставил за собой только одно дело. То, которое он вел с самого начала своей карьеры. Папку «Ведуньи» пришлось сдать в архив, так как их связь с «бывшими людьми» не подтвердилась. Но слежка за ведуньями продолжалась — и, как выяснилось, не без оснований. В конце концов в лице одной их них Шванцу действительно удалось разоблачить внутреннего врага. Такого, который наносил ущерб экономике, занимаясь частным предпринимательством и не желая включиться в коллективное хозяйствование, и причинял серьезный, невосполнимый вред здоровью невежественных граждан.
Дело «Сурмена» он успешно завершил в сентябре 1979 года.
Через месяц после этого он написал рапорт об уходе на пенсию, ведь он и так уже давно служил сверх положенного срока.
Дора живо представила себе, какие проводы устроили ему сослуживцы обоего пола: накупили бутербродов и шоколадных батончиков и собрались в зале заседаний, где ради такого торжественного случая откупорили бутылку вина. А вечером, когда все эти клуши разбежались по своим семьям, да и мужикам на работе сидеть надоело, Шванц ушел домой с нарядной картонной папкой, куда был вложен лист бумаги с пошлым пожеланием «Хорошего заслуженного отдыха замечательному работнику!» и подписями товарищей по службе. Она знала, прямо нутром чуяла, что Шванц был на седьмом небе. И в тот момент, и еще целые семь лет, остававшихся ему до смерти, когда он выгуливал в парке в Ярошове собаку и блаженствовал летом на свежевыстроен-ной даче на склоне холма в Вышковце. Откуда открывался прекрасный вид на Бедовую, Ко-првазскую и Черенскую пустоши.
Да, теперь Дора знала все. Не было больше ничего такого, что ей надо было бы выяснить. Она добралась до самого конца пути, который себе наметила, и оттуда могла обозреть все как на ладони. Сурменино и свое прошлое. Не хватало только одного. Ее исследования.
В последний день июля Дора заперла свой кабинет сразу после
