полудня. Этажом ниже она постучала в дверь Ленки Павликовой, и они вместе спустились по лестнице в подвал, где находилась столовая.
Дора была в приподнятом настроении. Ее ждал месячный творческий отпуск, который ей позволили взять, чтобы дописать работу. Целый месяц, долгие четыре недели! В Бедовой, неподалеку от Якубека, которого она теперь сможет навещать чуть ли не каждый день.
— Всего месяц? А ты успеешь? — недоверчиво спросила Ленка, когда они сели одна напротив другой, каждая со своим обедом на пластмассовом подносе в мелкий цветочек. Надо же, цветки валерианы изобразили, подивилась Дора. У них в Житковой ее называли кошачьей травой. Отвар из ее корня Сурмена давала пить Якубеку как успокоительное, когда у него случались припадки.
На вопрос подруги Дора с улыбкой кивнула. К материалам, касавшимся Сурмены, которые она собрала восемь лет назад, теперь лишь добавилось последнее недостающее звено: данные из личного дела Шванца. Поэтому она не сомневалась, что первый вариант текста она за месяц закончит.
— Климова в прошлый раз брала полгода! — покачала головой Ленка.
— Но она только начинала собирать материал, а у меня-то уже все есть! — возразила Дора.
— И экспертные заключения?
— Да! С ними вообще вышло лучше некуда. Главврач из Центра терапии психосоматических нарушений как раз готовит работу, где описывает в том числе и практики народных целителей. Ведуньи его так заинтересовали, что мы даже съездили вместе с ним в Житковую, чтобы послушать и обследовать кое-кого из тех, кого они лечили…
— Здорово! Наверняка у тебя получится очистить ведуний от всех подозрений! — ободряюще подмигнула ей Ленка.
— Ну да, — опять улыбнулась Дора и, придвинув к себе тарелку с густым томатным супом, прибавила: — В том числе от подозрений в сотрудничестве с фашистами. Во всяком случае Сурмену и еще нескольких, всех не выйдет.
Над горячим супом поднимался пар.
— Кстати, я говорила тебе о выводах этих немецких исследователей? — спросила она вдруг.
— Н-нет, — наморщила лоб Ленка.
— Они считали, что практики ведуний были реликтом древнегерманского знания. Якобы точно так же, как у них, выглядели магические ритуалы германских жриц. И будто бы такие реликты остались в Европе лишь в нескольких местах, в окруженных горами анклавах, население которых было отрезано от цивилизации. И вот в таком-то замкнутом сообществе в той или иной форме, которая, само собой, испытала на себе влияние христианства, эти люди по-прежнему сохраняли учение своих предков.
— Но мне кажется, эта теория не такая уж и новая, я и раньше о ней где-то читала, — задумчиво сказала Ленка. — Конечно, если ты подтвердишь ее на примере твоих ведуний, это будет просто сенсация. Подтвердишь?
Дора замотала головой:
— Нет. Похоже, дело обстоит еще лучше.
— Лучше? В каком смысле?
— Многое указывает на то, что все эти заговоры, гадания, способы лечения и обращение к подсознанию и психике посетителя, как и почитание природных тайн, — короче, все то, что немцы считали свидетельством древнегерманского знания, — совпадает и с главными чертами славянского духа.
— Ты хочешь сказать, что немцы ошибались?
— Нет. Не обязательно. Возможно, в чем-то они были правы. Только их гипотеза хорошо соотносится и с тем, что нам известно о древних славянских жрицах, которых позднейшие ученые-латинисты называли incantatorae — заклинательниицы, посредницы в магических практиках и ритуалах, включая врачевание.
Такими, например, были в нашей мифологии Казн, Тета и Либуша [35], образы которых восходят к еще более древней традиции — и у которых были свои преемницы. Думаю, источник знания у ведуний из Житковой был с ними общий.
— Выходит, эти ведуньи — реликт не германской, а славянской премудрости? — спросила удивленная Ленка, отодвигая от себя пустую тарелку из-под супа.
— В этом-то все и дело! Мне кажется, что такое количество сходных черт можно объяснить только одним: общим индоевропейским происхождением. Если мне удастся это доказать, тогда феномен житковских ведуний можно будет считать частью древнейшего духовного наследия народов Центральной Европы!
— Это было бы потрясающее открытие! — с восторгом выдохнула Ленка, глядя на Дору, склонившуюся над порцией жалкого столовского ризотто, а потом с содроганием передернула плечами: — Нет, но все-таки это ужасно! Десятки носительниц древнего учения пережили распространение христианства, процессы над ведьмами в раннее Новое время, беспредел священников и правосудия, исследования эсэсовской команды, чтобы в конце концов их уничтожили большевики…
Дора грустно кивнула:
— Боюсь, что так оно и есть. Но я попытаюсь еще что-то спасти. Как закончу работу, сразу отправлю ее дочерям Ирмы Габргеловой, последней копаницкой ведуньи. Только они могли бы продолжить традицию. Хотя вряд ли им удастся возродить ее в прежнем виде: они ушли от матери слишком рано и наверняка мало что помнят.
Какое-то время подруги молча поглощали пищу, после чего Дора сменила тему:
— Да, а чем кончилось дело с твоим дядей, которого ты нашла в списках?
Ленка вздохнула:
— Ничем. Ему уже под восемьдесят, отцу — семьдесят пять, и у меня не хватило духу разоблачить его перед всеми. Хотя, судя по тому, что было в его деле, он был тот еще фрукт. Стучал напропалую.
— Печально, — посочувствовала Дора.
Ленка тоскливо махнула рукой, и столько безысходности было в ее жесте, что у Доры комок подступил к горлу.
Через пару минут, задержавшись на пороге столовой, подруги попрощались.
— Ну, ни пуха, и пусть тебе хорошо пишется! — хлопнула ее по плечу Ленка и с веселой улыбкой направилась к лестнице.
* * *
В тот же день Дора обосновалась в Бедовой.
До обеда она писала, а после обеда ездила проведать Якубека в институт интенсивной терапии в Угерском Градиште. Там она уже знала всех — и пациентов, и медсестер, и врачей. Они помогли ей свыкнуться с мыслью, что Якубек будет отныне нуждаться в постоянном медицинском уходе, который Дора ему обеспечить не могла.
Принять это было нелегко, однако постепенно она привыкла, и жизнь ее распределилась между работой, посещениями Якубека и одинокими вечерами в Житковой, которые время от времени скрашивало присутствие Яни-гены.
Дора оторвалась от компьютера и откинулась на спинку деревянной скамьи.
Как-то у них сложится дальше, думала она, вспоминая, какими бурными стали в последние недели их свидания. То они годами почти не разговаривали друг с другом, а то вдруг словно плотину прорвало — так яростно, встречаясь субботними ночами, спорили они о своей дальнейшей жизни.
Дора пробудет в Житковой целый месяц, а Янигена неделю назад похоронила мужа и наконец-то освободилась.
Дора потянулась, встала из-за стола и подошла к окну. Ночь озарялась ярким светом их прежнего копрвазского дома. Вот уже пара месяцев, как там поселились ее новые соседи:
