Город вымер. Дороги пусты, на улицах патрули ополченцев.
Площадь Свободы, на которую вышли братья, заторена подбитой бронетехникой.
Два тягача, зацепив тросами подбитый танк, рывками волокли его прочь. Воздух пресыщен смрадом. Пахнет не только жженой резиной, но и мерзко, до тошноты, горелым человеческим мясом.
Руслан наткнулся глазами на источник зловония. Шагах в десяти от них лежала бесформенная обгорелая куча. Только железная, оттого и уцелевшая пряжка — почерневшая, испытанная огнем — беззвучно кричала: перед тобой прах еще вчера жившего человека!..
— Тут мы их и добили, — оскалился в усмешке Умар. — Кто сдался, выжил. Кто не успел… А пусть не лезут! — добавил он с ожесточением.
Они миновали громадную толпу, месяц митингующую на гранитных плитах перед дворцом. Поднявшись по ступеням, Умар обменялся рукопожатиями с пулеметчиком, охранявшим вход.
— Заходи, братишка.
Умар повел по мраморной, застеленной красной ковровой дорожкой, лестнице на четвертый этаж, обнялся с бородатым автоматчиком в залитом солнцем холле, свернул в коридор и толкнул прикрытую дверь.
— Пришли.
Руслану открылась просторная комната. Около окна стояли телевизионные прожектора, ослепляя сидевшего на стуле сгорбленного человека в рваной болоньевой куртке. Пальцы его подрагивали, сжимая вязаную шапочку. Неживые глаза слепо смотрели на столпившихся журналистов, губы плотно сжаты.
Репортеры навели камеры в измученное небритое лицо. Плюгавый мужичок, растолкав собравшихся, пробрался в первые ряды, щелкая фотоаппаратом.
Человек в куртке на движение вокруг не реагировал, сидел недвижно, как мумия.
— Представься! — приказал ему стоявший в стороне автоматчик.
Мужчина вздрогнул, словно получил удар хлыстом, и невнятно пробормотал:
— Капитан Григорьев.
— Громче! — автоматчик повысил голос.
— Капитан Григорьев!
— Из какой вы части? — поднес ближе микрофон парень в безрукавном ярко-красном пуховике. На шее его висела пластиковая карточка ПРЕССА.
— Танковый полк Гвардейской Кантемировской дивизии, — выдавил, преодолев внутреннее сопротивление, человек и уставился в пол.
— Как вы попали в Грозный? Вы наемник?
— Я капитан российской армии. — Он поднял на телевизионщика чугунный взгляд, просочив слова сквозь сжатые зубы. — Наемником никогда не был!
— Тогда каким образом вы попали в ряды оппозиции?
— Какие, к черту, ряды? Какая, на хрен, оппозиция? — Пленный едва не стонал. Поросшее рыжей щетиной лицо скривилось, скрипнули зубы. — Я шесть лет отдал армии. И оказался никому не нужным. Сокращение!.. А у меня двое детей, жена на восьмом месяце. Врачи сказали, роды будут сложными, нужны импортные лекарства. Командир предложил: «Хочешь, заработай. Нет — катись на все четыре…»
— Заработать? Это как?
— Технику… в смысле, танки, обслуживать на Кавказе. Мне ли выбирать? Понятное дело, согласился. Получил три «Лимона», почти до копейки дома отложил, и самолетом в Моздок.
— Дальше! — нетерпеливо затеребил его телевизионщик.
— Дальше?! Дальше нас, командированных, собрали в кучу, сформировали экипажи, выделили технику и дали команду перегнать в Знаменское. Сделали. Новый приказ: «С полным боекомплектом войти в Грозный и передать танки чеченской оппозиции». За эту работу еще по три миллиона обещали. Мы и пошли… дураки. А тут… такое началось!..
Судорога исказила лицо танкиста. Не желая показывать на публику слабость, он отвернулся, провел рукавом по глазам.
— Из экипажа только он уцелел, — прокомментировал журналистам автоматчик у окна. — Повезло, что над ним люк был открыт. Выбросило волной. Остальные заживо сгорели.
Объективы камер ненасытно пожирали пленного, не отключались стыдливо, став невольными свидетелями обычной человеческой слабости, упивались ей до конца.
Руслана подмывало расшвырять прожектора, пинками разогнать назойливых, лишенных элементарного сострадания репортеров, разбить вдребезги видеокамеры. Но он стоял и не шевелился, и, как эти камеры, неотрывно смотрел на закрывшегося ладонями танкиста.
— Можете вы как-то прокомментировать утверждение командующего войсками Московского военного округа? Генерал уверяет, что никто из его подчиненных в Чечне не воюет, а если среди пленных и есть бывшие военнослужащие его частей, которые после физического воздействия могли назвать себя солдатами срочной службы, так за дальнейшую судьбу вчерашних солдат армия ответственности не несет.
— Что?! — на лице танкиста вновь появилась болезненная гримаса. Теперь не камера, он нацелился в объектив, еле сдерживаясь от душившей ярости. — Я не солдат-срочник, а офицер элитной танковой дивизии, капитан Григорьев Сергей Васильевич, тысяча девятьсот шестьдесят второго года рождения, военнослужащий войсковой части № 43 162. Со мной еще несколько офицеров, служивших в Солнечногорске. Учитывая, что командование отрекается от нас, мы предупреждены: если до 10 часов 29 ноября Москва нас не признает своими, в 12.00 того же дня нас расстреляют как наемников, по законам военного времени.
— А если генералы признают их, это будет прямым признанием вмешательства российской армии в чеченский конфликт! — заявил автоматчик. — Чего ваш президент никогда не позволит.
— Мне уже все равно, — устало проговорил танкист. — Обидно за погибших ребят. Вы и их назовете призраками, господа?..
* * *
Пасмурным днем 1 декабря Умар принес домой «Комсомольскую правду», подаренную приезжим журналистом, и бросил ее на стол перед отцом, припечатав ладонью.
— Нате, читайте!
Усевшись с краю, выложил фланелевую тряпочку, банку с оружейным маслом и принялся разбирать автомат.
Напялив на нос перемотанные изолентой очки, старый Шамиль по слогам прочитал:
— К уча-стни-кам воо-руженно-го конфлик-та в Чеченской рес-публике…
— Ультиматум! — пробурчал Умар, надраивая шомполом ствол. — Бить, значит, будут.
Зная, что отец не больно силен в грамоте, Руслан отобрал газету и отыскал нужный текст.
— На древней кавказской земле, неотъемлемой части нашего Отечества, льется кровь. Несмотря на все усилия Федеральных органов государственной власти, авторитетных на Северном Кавказе старейшие, лидеров живущих здесь народов, призывы российской и мировой общественности остановить конфликт в Чечне не удалось. Ширится масштаб, увеличивается ожесточенность вооруженных столкновений. Противоборствующие стороны привлекают к участию в боевых действиях наемников, в том числе из зарубежных государств…
— Да ну! — округлив глаза, не сдержал смешка Умар. — Ни одного негритоса не видел…
Поймав на себе негодующий взгляд брата, он умолк, шаркая тряпочкой механизм.
— … По вине безответственных политиков, ради их корыстных интересов, неутоленных амбиций гибнут ни в чем не повинные люди…
— Смотрите, как Борис самокритично…А?
— …Множится число сирот. Попираются конституционные права и свободы граждан. Тысячи обездоленных…
— Кончай!
Умар со щелчком загнал на место ствольную коробку, дернул затвор и спустил курок.
— Читай вот здесь! — и ткнул пальцем абзацем ниже.
— … Выражая волю нашего многонационального народа и в соответствии с полномочиями, данными мне Конституцией Российской Федерации, статьей № 7 закона «О Чрезвычайном положении», обращаюсь ко всем участникам вооруженного противоборства в Чеченской республике с предупреждением и требованием в течение сорока восьми часов, считая с момента моего обращения, прекратить огонь, сложить оружие, распустить все вооруженные формирования, освободить всех заключенных и насильственно удерживаемых лиц.
— А в противном случае?.. — Умар сложил руки на скатерть.
— Если в течение установленного срока это требование не будет выполнено, на территории Чеченской республики будет введено Чрезвычайное положение и использованы все имеющиеся в распоряжении государства силы и средства для прекращения кровопролития.
Закончив чтение, Руслан сложил и убрал газету.
— Сорок восемь часов… — задумавшись, произнес он.
— Да, братишка! И время уже пошло! Газета за вчерашнее число. А теперь подумай головой, к чему дело идет. Скоро будет война, и поверь мне, она также реальна, как и эта газетка!.. Но то будет не просто война, будет борьба за нашу независимость. Не прячь голову в песок, оглянись по сторонам. Конфедерация по всему Кавказу открыла пункты приема добровольцев. Открыто! Легально! А если мы и в правду в составе России, почему власти закрывают на это глаза? Да потому, что Власти нет, Россия слаба, ее поставили на колени. Чем не время снять вековое ярмо?!
— Вот ты как заговорил? — покачал головой Руслан. — Как по писанному шпаришь! Что ж ты раньше ярма не замечал, когда в пионерские лагеря бесплатно разъезжал, когда отец зарабатывал столько, что ни в чем нам не отказывал? Или жил ты, как индеец в резервации, за колючей проволокой, и в школу ходил под конвоем?
