ноздрю. Обнаружила красное пятно на щеке. Набросилась на него. И увидела седой волосок. В брови!
Рука замерла. Опять вспомнились намёки княгини. Если бы намёки! Советы. Добрые советы. Ухо Анны Васильевны загорелось.
— Я смешная старая дура.
С досадой бросила пудреницу обратно в ящик под зеркалом. Схватила салфетку, принялась вытирать пудру:
— Морщинистая. Страшная. Старая.
Бросила салфетку:
— А и пусть видит. Пусть сам видит.
В классную комнату она ворвалась уже красная настолько, что ни досаждавшее ей пятно, ни лопнувшие сосуды было не разглядеть. Учитель и Саша подняли головы от вороха книг, тетрадок, географических карт. Учитель поднялся, неловко оправляя сюртук, обдёргивая полы, рукава.
Анна Васильевна не поздоровалась, не удостоила его взглядом, не ответила на поклон.
— Саша, голубчик, поди на кухню — няня принесла из оранжереи сливы.
— Спасибо, маменька, я пока не хочу сливы, мы здесь с Семён Иванычем…
— Ступай! — взвизгнула она, наморщив лоб и умирая от стыда за себя саму.
Сын поглядел растерянно на учителя, съехал со стула. Вышел.
Учитель встревоженно забормотал:
— Здравствуйте, Анна Васильевна. Саше была задана таблица по странам Европы. Нужно было отыскать в каждой столицу. Крупные города. Крупные реки…
— Семён Иваныч, боюсь, мы вынуждены отказать вам от места.
— Что?
— Вам, разумеется, уплатят жалованье до конца года и оплатят дорожные расходы до Москвы.
— Анна Васильевна, но ваш муж…
— Это моё решение. Обсуждать его излишне.
На лестнице она столкнулась с Митей.
— Мама?
Анна Васильевна провела по лицу рукой. Заморгала.
— Вы чем-то расстроены?
— Нет. Ах. Да. Немного. — Анна Васильевна соображала повод. — Твой приятель Бурмин. Он что-то давно не показывается.
Митя нахохлился.
Анна Васильевна поспешила выбраться на твёрдый берег разговора, который не грозил бы ей неловкостью:
— Так мне не показалось?
— Вас это расстроило? — всё же не вполне поверил сын.
— Нет. Что ты. Да. Немного. Я была так рада вашему приятельству. И твой отец. Ему так трудно угодить, ты знаешь.
Митя мрачно хмыкнул.
Анна Васильевна прижала пальцы к вискам, её трясло:
— Боже мой. Отец сказал ему какую-нибудь грубость? Твой Бурмин поэтому к нам больше не ездит? Как это утомительно… Я больше не могу…
И вдруг разрыдалась.
— О, маменька! — всполошился Митя. — Маменька… Что вы… — Он гладил её по плечу. Голос его из нежного стал злым. — Господин Бурмин вообще очень странный господин. Знаете, из тех, кто любит поговорить о высоких моральных принципах.
Анна Васильевна вынула платок. Промокнула нос, глаза:
— Мне он показался порядочным.
— Это он умеет… Казаться.
— Что ты имеешь в виду? — шмыгнув, удивилась Анна Васильевна, хватаясь за любую возможность отвлечься от того, что давило ей на сердце.
— Мама, нельзя верить человеку, который сегодня даёт вольную крестьянам, а завтра покупает себе новых.
— Бурмин?
Но Митя только выпятил губу и пыхнул. «Боже мой, он стал вылитый отец», — точно впервые увидела мать, и от этого открытия одиночество ещё крепче запустило в неё свои стылые когти.
Мишель перед зеркалом снимал папильотки. Разворачивал пальцами каждый завиток. Проверял в зеркало: с одной стороны, с другой. Батарея склянок со всеми возможными косметическими причудами удваивалась в зеркале. Две бумажные трубочки ещё были на затылке, когда вошла сестра.
— О, уж не для бедной провинциальной моли ты так вооружаешься?
Мишель недовольно посмотрел на неё в зеркало:
— Лучше скажи, как твои дела?
Алина пожала плечами.
— Прекрасно.
— Я что-то не вижу, чтобы Ивин за тобой волочился. — Он поднял руки к затылку, стал теребить узел на папильотке.
— Ну и что?
Руки Мишеля остановились.
— Ты что, надула меня с этим пари?
— А ты бы огорчился?
— Ещё один день нравоучений — и я готов в сумасшедший дом.
— Бедный мальчик! Так она не упала в постель после первого комплимента? Чем же вы занимаетесь?
— Бродим на лоне природы. У меня каждый день ноги — как бутылки. И она болтает без умолку!
— Подозрительно много жалоб. Чтобы считать их правдой.
Он бросил на неё в зеркало негодующий взгляд. «Мой бог», — изумилась подтверждению своей догадки Алина. Это наводило на мысли.
— Ну так хочешь, я приглашу её к нам в гости? — как ни в чём не бывало предложила. — Хотя бы ноги отдохнут.
— С чего это ты такая благородная?
Узел всё не давался, Мишель начал тянуть и рвать бумажку.
— Погоди, — подошла Алина. — Терпение, мой друг. Терпение и плавные движения.
Она развязала узел, осторожно вынула бумажную гильзу, так что тугой завиток остался лежать на затылке, как лежал.
— Мне всё
