Еще когда учился он в восьмом классе Лубенской гимназии, поссорился на уроке с Петром Вакуленко, соседом по парте. Почему поссорился, уже забыл. Вообще они часто ссорились, так как враждовали. Пауль ненавидел Петра, которого почему-то совершенно незаслуженно боготворил чуть ли не весь класс (ну кто он такой? Сын простого крестьянина. Странно, как его еще приняли в гимназию…), Петр недолюбливал Пауля. Закончилась ссора тем, что они разбили друг другу носы. Вмешался учитель, поставил обоих в угол.
«На большой перемене будем бороться, и я тебе покажу, чья возьмет верх», — тихо сказал Пауль.
«Можешь считать, что я уже положил тебя на обе лопатки», — огрызнулся Вакуленко.
«Ты лопух и гречкосей», — бросил пренебрежительно Пауль.
«А ты…» — Петр Вакуленко вдруг умолк: к ним приближался учитель.
Подошел, молча ударил обоих линейкой и снова продолжал урок.
На большой перемене они начали бороться, и вскоре Пауль уже лежал на лопатках. Когда его освободили ребята, Пауль дрожащим голосом сказал:
«Я поскользнулся нечаянно… Давай еще попробуем».
Попробовали. И на этот раз победил Петр.
Сгорая со стыда и злости, Пауль горько заплакал, но все равно не сдался.
«Завтра снова будем бороться», — заявил он.
«Завтра будет то же самое, что и сегодня», — сказал невозмутимый Петр.
«Увидим, — ответил Пауль. — Бороться будем с таким условием: побежденный вымажет себе лицо чернилами и таким пойдет на урок».
«Ладно. Не забудь взять с собой мыло, чтоб потом было чем отмыть лицо», — ехидно усмехнулся Петр.
Теперь Пауль знал, что осилить Петра, придерживаясь заведенных правил, он не сможет. Но надо, обязательно надо, хотя бы один раз, но победить. Только как это сделать?.. Безразлично как, лишь бы победить.
На следующий день по дороге в гимназию Пауль не взял с собой мыла, как советовал ему Петр, а прихватил из дому длинное острое шило и бутылочку чернил.
Посмотреть борьбу двух закоренелых врагов пришли все ребята.
Петр и Пауль взялись за пояски, начали «водиться». «Водились» долго. Наконец Петр раскачал Пауля, покрутил его вокруг себя и повалил на землю. Собрался сесть верхом на побежденного, как и следовало по правилам, но вдруг вскрикнул, покачнулся и упал. Миг — и Пауль оседлал неприятеля, крепко схватил его за воротник. Гимназисты остолбенели от удивления, увидев Петра неподвижно лежащим с закрытыми глазами, а счастливый Пауль заливался смехом.
«Бери, мажь, мажь теперь себя чернилами!» — кричал он, доставая из кармана бутылочку.
Бледный, униженный Вакуленко наконец раскрыл глаза и еле слышно произнес:
«Предусмотрительный, гад… Принес-таки… Только чем ты меня…» — он не договорил и… потерял сознание.
Пауль испугался и убежал домой.
Позже ему рассказывали, что Петра отливали водой, а потом отвезли в больницу. Там осмотрели его, обнаружили на животе небольшую рану. Глубокий прокол печени — таков был диагноз врачей. Вскоре отец забрал из больницы сына, и с тех пор Петр уже не появлялся больше в гимназии. Говорили, болел все время.
Однако пришлось им еще раз повстречаться, уже взрослыми. Именно он, Петр Вакуленко, и изловил со своими дружками-партизанами его, Пауля, когда тот убегал с Лубенщины. Хотел расстрелять, да не вышло: перехитрил Пауль — сам прикончил Петра и вырвался…
Разволновавшись от воспоминаний, Вольф встал из-за стола, прошелся по кабинету.
Нет, он не будет их бить, не будет озлоблять, он по-другому с ними обойдется. Скажет:
«Ребята, будьте же благоразумными, трезво взвесьте все и посмотрите правде в глаза…»
Эти слова следователь произнес так громко, словно ребята уже сидели у него в кабинете. Затем он поправил черную повязку, пригладил ладонью русые волосы на голове и нажал на кнопку сигнала.
…— О, явился! — сердито сказала бабушка, как только Борис вошел в хату. — Где ты был?
— Не знаете? Вот! — выставил вперед книги, словно щит. — В школу ходил.
— Так ведь уроки отменили. Все ученики давно дома.
— Я еще на митинге был. Потом в погребе прятался.
— Разве так можно, сынок? — укоризненно сказала мать. — Мы волнуемся, а тебе хоть бы что.
— Возьми привяжи его к скамье, и пускай сидит, как наседка. Ведь ничего не понимает, — сказал дедушка. — Придется никуда не пускать из хаты…
Но в ту же ночь они сами и отпустили его, словно совсем забыли о своей угрозе.
На рассвете в маленькое окошечко кто-то нетерпеливо постучался раз, другой…
Дедушка спал на скамье возле двери. Встал, с трудом вышел во двор.
— Кто приходил, Антон? — спросила бабушка, когда он вернулся в хату.
— Нестор Малий.
— Из Нижнего Булатца?
— Эге.
— Чего он?
— Записку привез от Павла. Просил Марии Гайдаихе передать.
— А сам почему не отнес?
— Говорит, некогда. В депо спешит. Ночью приехал из Гребенки, пока сходил домой — прошло время, уже пора и на паровоз.
— Может, что срочное, так ты отнеси.
— Давайте, дедушка, я отнесу, — отозвался Борис, лежавший на раскладушке.
— Лежи себе! — прикрикнула на него бабушка. — Кругом такое творится…
— Да как будто успокоились, — произнес дедушка. — Говорил Нестор, что немцев отогнали от моста.
— Ну, тогда пускай несет, — разрешила мать. — Он мигом сбегает.
Борис вскочил с постели. Быстро оделся. Забрал у дедушки записку, сложенную в пакетик, словно для порошка, и скорей к двери. Боялся — передумают и не пустят. Хотелось ему, чтоб тетя Мария как можно быстрей получила известие от дяди Павла. Борис почти каждый день навещал тетю. Она теперь с утра до вечера одна. Тамара вот уже второй месяц работает. Сначала на вокзале санитаркой в пересыльном госпитале, а когда госпиталь выехал — секретаршей и чертежницей в военной комендатуре, которая переехала несколько дней назад на станцию, в бронепоезд. Вчера по дороге в школу забежал к тете: она была чем-то очень встревожена. Раньше дядя Павел каждый вечер приезжал после работы домой, а сейчас уже третьи сутки не появляется и никаких вестей о себе не подает. Тамара несколько раз звонила по телефону в гребенковское депо, но не дозвонилась. Что с ним случилось, так никто и не знает. И вот наконец отозвался. Как обрадуются и тетя и Тамара, когда он принесет им записку!
— Смотри сейчас же обратно возвращайся, — напутствовала бабушка.
— Хорошо, — пообещал Борис, закрывая за собой дверь.
Разве знал, разве мог предвидеть, что снова не скоро вернется домой?..
Чтобы сократить путь, побежал огородами и садами, извилистой тропинкой через овраг. Недалеко от станции выбрался на Железнодорожную улицу. Отсюда можно запросто, в один миг домчаться до тетиного дома. Вдохнул полной грудью холодный воздух… и замер. Впереди из сумрака неожиданно вынырнула сгорбленная фигура. Заметив Бориса, встречный тут же отпрянул в сторону — в изгородь из желтой акации, которой был обсажен двор напротив, и там притаился.
«Кто это? — удивился Борис. — Чего он испугался?.. Наверно, шпион или диверсант…»
И сразу вспомнил историю, которая произошла с ним недавно.
«Может, и этот такой же «шпион», как тот бородатый?.. Да нет, кто-то хочет напугать меня. Нет, дудки! Не выйдет…»
Поколебавшись немного, не торопясь тронулся вперед.
Неизвестный также вышел из кустов, пошел навстречу.
«Ясно, — вскоре узнал его Борис, — Васька с базара. Вот еще голова — кочан капусты, не догадался сразу!»
— Ты? — остановившись недалеко от Бориса, спросил Васька.
— Нет, не я.
— А ну тебя! Так напугал, дурень!
— А чего тебе пугаться?
— А я и не боюсь. Просто так. Вижу, кто-то идет…
— Ну и что, если идет? Тебе-то что?
— Да так… — замялся Васька.
— Вот чудила! — улыбнулся Борис.
— Послушай, — оживился Васька, — хочешь, покажу тебе что-то? Как корешу.
— А что ты мне покажешь?
— Пойдем! — схватил он Бориса за локоть.
— Куда?
— Не бойся, дурачок, пойдем!
Борис с трудом освободил руку из цепких Васькиных пальцев, пошел за ним к изгороди.
Васька выволок из куста большой мешок, вытащил из него какое-то лохмотье.
— Вот, — показал Борису.
— Что это?
— Не видишь? Штаны! А вот пиджак, — сказал Васька и вытащил еще одну одежину. — Здесь пять таких костюмов и два пальто. Еще рубашки, сукно, картузы, коробка булавок…
— Где ты взял? Обокрал кого?
— Тьфу, дурак! Никого я не грабил.
— А где же ты взял?
— В магазине. Кто-то замки поотбивал — заходи, бери что хочешь. Я уже два раза ходил. Иди и ты, пока не поздно, а то все растащат.
— Знаешь, что тебе будет за это?
— Ничего не будет, — сказал Васька и рассмеялся.
— А если милиция узнает?
— Не узнает. Нет милиции. Задала стрекача.
— Что ты мелешь, придурок?
