Кураца настороженно огляделась и, сделав вид, что не расслышала вопроса, попросила:
— Можно, я тебя провожу?
— Конечно. — Доти Матович понял, что Кураца хочет что-то сказать ему наедине. Он пропустил ее вперед и, опираясь на палку, заковылял следом.
— Доти Матович, я понимаю, мой разговор не ко времени. Ты уезжаешь, и я не хочу тебя задерживать… — начала Кураца. — Извини великодушно, но только с тобой я могу поговорить об этом деле. То, что ты услышал на заседании — не вся правда. До всего ты не докопался.
— Кураца, я полностью в твоем распоряжении. Опять что-нибудь с кукурузой?
— Нет, не с кукурузой. Мы понимаем — ее придется собирать по дворам. Речь о другом. Местный торг получил для больниц, госпиталей и детских домов несколько тонн сливочного масла. Чоров предлагает выкупить масло, вывезти его с базы и снова сдать государству, но уже как свое, колхозное.
— Для чего? — Доти Матович призадумался.
— Ясно для чего — «дать план». Как-нибудь исхитрятся — переведут на молоко, потом — на зерно…
— Разве это возможно?
— Все возможно. На подобных махинациях греет руки не один Чоров. Каждый из его дружков что-то выгадывает. Я уверена — сегодня он вызвал меня именно для разговора на эту тему. Сейчас начнет план у меня из горла вырывать… Будет у нас с ним, как он говорит, «единоборство»…
— В том-то и дело. С каждым из нас он говорит наедине и все шито-крыто, следов никаких. В его руках жернова. Рассказать Кулову — а где доказательства? Чоров из воды всегда выйдет сухим.
Доти пожалел, что приехал сюда в качестве уполномоченного. Тут нужен следователь. Но ничего не поделаешь: взявшись за гуж, не говори, что не дюж. Надо тянуть.
— Жернова крутит вода. Можно отвести воду, и мельница не даст муки. — Доти Матович, усмехнувшись, провел палкой по земле, очерчивая круг, словно показывая, как это делается. — В данном случае, водой послужит масло. Я вернусь и возьму это дело под свой контроль. Не дадим Чорову обманывать и эксплуатировать людей. А ты пока иди к нему на «единоборство». Все равно он проиграет… Там сидит и, если не ошибаюсь, газетчик, Куантов. Его-то зачем позвали?
— Наверняка по тому же поводу.
— Да ты что? На какие деньги журналист будет покупать тонны масла?
— Тут же наоборот: не он будет платить — ему заплатят за молчание.
— Это уже совсем интересно. Маслом? Кукурузой?
— Ты шутишь, Доти Матович. Его вознаградят иначе. Зураб — хороший парень, но ему не хватает смелости.
— Что ж это за газетчик? На фронте газетчики лезут в самое пекло.
— Куантов знает то, о чем я тебе рассказала, он написал статью для газеты, а Чорову все стало известно. Он и предложит Куантову оставить свою затею и за это стать редактором районной газеты. Если же тот заупрямится, то материал его все равно пришлют для проверки Чорову и тогда Зурабу не собрать костей… Что он ответит Чорову — не знаю.
— Да, ну и дела у вас здесь творятся… Хорошо, председатель колхоза должен выполнить план по сдаче сельхозпродуктов, это ясно. Но ты-то при чем? Ты ведь не мясо, не зерно даешь, а кирпич и черепицу!
— Ослушаюсь, Чоров будет распахивать зябь на коровах заводских рабочих. Но даже и это не главное. Урежет им приусадебные участки. Рабочие у меня — в основном жители дальних аулов. Посягни на клочки их личной земли, и они уйдут с завода. Где мне брать других? Завод остановится, а кирпич и черепица — на вес золота.
— Кураца, твоя очередь! — крикнула с крыльца молоденькая секретарша председателя райисполкома.
— Иди, я заеду к тебе. — Кошроков пожал руку Кураце. — Главное, не бойся никаких жерновов. Жернова высекают из камня, а камень имеет свойство раскалываться от жары. Поняла?
— Поняла, Доти Матович.
— Ты что там крутилась возле машины? Хотела еще раз прокатиться на «виллисе»? — спросил Чоров, стараясь говорить с безразличной шутливостью, хотя внутри у него все кипело. — Учти — не всегда увидишь то, что ты однажды видела.
— Вспомню — от стыда горю, как в траншейной печи.
— Все никак не сгоришь. Может, пора выгружать готовую продукцию? На черепицу да на кирпичи спрос, как на хлеб. Всем надо. Везде строят.
— Жду, когда печь остынет. Температура такая, что закати туда жернова — в известь превратятся. — Кураца вспомнила слова Доти Матовича.
— Какие жернова?
— Да те, что зерно превращают в муку.
— Игриво ты настроена. Не после беседы с Доти Матовичем? Я в окно за вами наблюдал.
— А что? Доти Матович — достойный мужчина. С ним приятно поговорить. Уважительный.
— Ну что ж, пригласила бы его к себе. Он холост, ты тоже…
— Пригласила бы, да боюсь — не захочет. Ты же знаешь, женщины все простят, кроме отказа…
— Ну, в женщинах-то я разбираюсь…
— Этому я сама свидетель. — Кураца неожиданно рассмеялась, вспомнив поездку на «виллисе». — Ловлю тебя на слове. Слушай, не откажи мне.
— В чем? Разве я тебе не помогал?
— Помогал.
— Так какая же теперь у тебя просьба?
Лицо Курацы вмиг посуровело, глаза сузились:
— Отстань от меня! Вот чего прошу. Понял? Мое терпение тоже имеет предел. Я не камень, я ведь женщина.
— Расстроил тебя Доти. Это сразу видно. Отказал. Да, глаз он положил не на тебя. А ты не обращай внимания. — Чорову нелегко давался этот спокойный тон, — Ты лучше подумай, как району помочь! План нужен до зарезу.
— Ездить по дворам и собирать кукурузу?
— Это само собой. Но этого мало. Дай черепицы. Мы ее обменяем на зерно. За черепицу индивидуальные застройщики что хочешь дадут.
— Не могу, — отрезала Кураца. — Разве тебе неизвестно, что мне не выделяют фонды на собственные нужды? И потом — как я могу менять черепицу, скажем, на сливочное масло? Есть же отчетность!
— Отчетность — ерунда! Напишешь: «Меняла на пиломатериалы». И менять будешь не ты. У потребкооперации есть заготовители сельхозпродуктов.
— Это же незаконно!
Чоров наконец воспламенился:
— А ты всегда живешь по закону? Законно пасти скот рабочих на колхозной земле? Законно, что твои рабочие имеют приусадебные участки по колхозным нормам? Чего ты мне суешь в нос свое «законно»? Ты забыла, как с оккупантами торговала на паях той же черепицей?
— Господи! Да ты ведь прекрасно знаешь, что на каждый твой вопрос я могу ответить. Просто демагогией занимаешься. Моя-то совесть чиста. А вот твоя…
— Ну ладно, ладно. Подумаешь, обласкал одинокую женщину. Будешь теперь попрекать меня по гроб жизни.
— Я не о «ласке»…
— А о чем же?
— О том, что ты нам поперек горла стоишь. Ты живешь по принципу: как хочу, так и ворочу. Не считаешься ни с чем. Я прошу тебя: отвяжись от меня, не притесняй моих рабочих. Они имеют право жить на земле. — У Курацы запылали щеки, на глаза навернулись слезы. — Мне самой, может, жизнь не мила. Вдовья жизнь, какая она!.. Живу, потому что не хочу, чтобы мои девочки остались нищенками, попрошайками. — Кураца сунула руку в карман за носовым платком, не нашла, сорвала платок с головы, скомкала, прижала к лицу.
— На, выпей. — Чоров, налив воды из графина, не вставая с места, протянул Кураце стакан.
Но глаза у Курацы уже высохли. Она вспомнила обещание Доти Матовича, и это придало ей мужества. Доти Матович, конечно, примет ее сторону, восстановит справедливость и поставит Чорова на место. Если же это не случится, она не остановится, дойдет до самого Кулова.
— Я из твоих рук даже воду не приму! — с этими словами Кураца шагнула к двери.
— Подожди! — грозно бросил ей вслед Чоров, но дверь уже захлопнулась. Он встал, подошел к окну. Кураца с привычной ловкостью забралась в бидарку, взяла вожжи в руки. Брюхатая серая лошаденка, дремавшая стоя, вскинула лохматую голову, тронулась рысью.
Чоров глядел Кураце вслед и размышлял: благоразумие требует оставить ее в покое. Но, с другой стороны, уступи ей сейчас, она совсем распустится. «Вдовья жизнь»! Его жизнь, наверное, сплошной мед… Знала бы эта упрямая бабенка, каково ему живется. Перед глазами то и дело встают концлагерь, белесый гестаповец с пальцами, похожими на сосиски… Чоров вздрогнул, отгоняя страшное видение… Нет, Кураце нельзя давать спуску. Скоро она просто сядет ему на голову. Пусть кому хочет рассказывает о той их злосчастной поездке, но он своего добьется — заставит ее внести свой вклад в выполнение плана по сдаче сельхозпродуктов. С этой мыслью Чоров, вернувшись на свое место, снял телефонную трубку и начал звонить во все концы района. Лишь к полудню он вспомнил о газетчике и нажал на кнопку.
— К полудню вызови Куантова, — бросил он вошедшей секретарше.
— Да он давно ждет.
Девушка, распахнув двери, жестом пригласила заждавшегося корреспондента войти в комнату. Чоров уже что-то записывал в блокнот, демонстрируя свою крайнюю занятость, потом схватился за телефонную трубку, но в этот миг телефон зазвонил сам. Чоров кивнул Куантову на стул и отвернулся от него.
