Вокзал. Поезд остановился. Из окон видно много коричневых вагонов с надписями: «Париж — Лион», «Париж— Рим», «Париж — Марсель», и вагонов пригородного сообщения с сиденьями на крышах.
— Жаннетта, ты хозяйка Парижа, веди! — обратился Грасс к девочке, когда они вышли на привокзальную площадь.
Они шли, как заранее условились: Павлик и Жаннетта впереди, немец с пистолетом в руке — сзади.
Шагая узкими, угрюмыми улицами и темными переулками нищенской северной окраины, Грасс чувствовал на себе полные презрения взгляды французов.
Некоторые прохожие останавливались, открыто выражая свою ненависть:
— Эй, унтер! Отпусти малышей, пока тебе голову не проломили!
— Оставь детей и уходи с богом…
— Проваливайте! — покрикивал он, напустив на себя грозный вид. — Предупреждаю: буду стрелять.
— Фашист, свинья!
— Гитлеровская собака!
— Оболтус, скоро вам конец!
Гневные реплики, летевшие вдогонку из открытых окон и дверей трущоб, вызывали у немца внутреннюю дрожь. Ему было очень тяжело, но он старался это скрыть, шагал надменно, с важным видом. Кто-то швырнул в него камень. Он увернулся от удара и с горечью подумал: «Дальше так идти невозможно — убьют!»
Гневные реплики летели из открытых дверей и окон трущоб вдогонку немцу.
Жаннетту все это забавляло. С гордостью она думала: «Видишь, какие мы, французы: никого не боимся». А Павлик шел с понуренной головой. Он думал о Грассе. Он догадывался о мыслях, которые мучили сейчас бедного немца.
Когда полетел другой камень, Жаннетта засмеялась, но тут же остановилась под взглядом Павлика.
— Пойми, — сказал ей тихо Павлик, — Грасс сейчас это терпит ради тебя.
— А ради тебя разве нет?
— И ради меня.
— Молча-а-ать! — закричал сзади Грасс. — Пристрелю!
На центральном проспекте, где на каждом шагу попадались эсэсовские патрули на мотоциклах, стало легче. Здесь французы вели себя более сдержанно. Перейдя площадь, Грасс остановил легковую машину.
Молодой шофер, сидевший за рулем, скорчил недовольную мину:
— Я занят, господин унтер-офицер. Спешу. Меня ждет начальство — генерал Мунд. Слышали о таком? Командир эсэсовской дивизии…
— Врешь, собака! — заорал Грасс. — Подвези, не то пущу тебе пулю в лоб!
Молодой француз пожал плечами:
— Что ж, садитесь. Ваша воля, господин унтер-офицер, вы хозяева.
— Молчать!
— Слушаюсь.
Павлик и Жаннетта уселись на заднее сиденье, Грасс — рядом с шофером.
— До Больших Бульваров, а там скажу, куда дальше ехать.
— Господин унтер-офицер…
— Молчать!
Машина неслась на предельной скорости. Мелькали широкие, обсаженные тенистыми каштанами улицы, площади, многоэтажные здания, арки, памятники… Но людей было мало. «Куда они девались?» — подумал немец и, услышав в глубине машины шепот, обернулся. Жаннетта, поминутно поправляя выбивавшиеся из-под берета волосы, что-то оживленно рассказывала Павлику.
— Прекратить разговоры! — крикнул Грасс.
Жаннетта лукаво подмигнула ему и сердито произнесла:
— Кошон!
Шофер улыбнулся.
— Что он сказал? — обратился к шоферу Грасс. — Что такое «кошон»?
— «Слушаюсь», — объяснил молодой француз, пряча смеющиеся глаза. — Господин унтер-офицер, Большие Бульвары.
— Хорошо. Теперь на Риволи.
Шофер очень удивился. На Риволи? Зачем же было делать такой крюк?
— Молчать!
На улице Риволи, недалеко от площади Согласия, шофер затормозил. Дальше ехать нельзя было. Вся магистраль была запружена народом. Легковые машины, автобусы, велосипеды образовали непроходимый затор. Тут и там метались полицейские, но разогнать толпу не могли. Подняв голову вверх, люди размахивали руками, волновались, чем-то восхищались.
Грасс и ребята вышли из машины.
— Далеко ли отсюда к твоей сестре? — спросил у девочки немец.
— Близко. Вон там, за углом. В переулке, — ответила сна скороговоркой, тоже подняв голову.
Белка на дереве, — указал пальцем Павлик.
— Где, где? — дернула его Жаннетта за рукав и тут же от радости подпрыгнула. — Ви-жу!
Грасс, наблюдая за толпой и прислушиваясь к взрывам неудержимого смеха, вспомнил слова одного приятеля из Лиона: «Веселость редко покидает француза, даже в самое трагическое для него время».
Публика начала неистово хлопать в ладоши: белка, убегая, юркнула куда-то вниз и через секунду появилась на макушке соседнего дерева. Спрятавшись среди ветвей, она высунула мордочку и стала пугливо озираться по сторонам.
— Велика беда! А я вмиг поймаю, — возбужденно произнесла Жаннетта. — Павлик, за мной!
— Стой! — крикнул Павлик, хватая безрассудную девчонку за руку.
Многоэтажный дом. На запыленной клетке лифта надпись: «Лифт не работает». На пятый этаж приходится подыматься пешком.
— Здесь? — взглянул Грасс на Жаннетту.
— Здесь, — ответила она слабым голосом. И вдруг резко изменилась в лице: в глазах — тень замешательства, на лбу — капельки пота, на щеках — красные пятна.
«Волнуется, — с особым сочувствием подумал Павлик о Жаннетте. — Мать, сестра… Я бы на ее месте… Он прикоснулся к кончикам ее пальцев, но девочка не заметила этого.
На звонок вышла пожилая, с растрепанными волосами женщина. На ней был яркий халат не первой свежести. Жаннетта ее сразу узнала. Это была пианистка Клотильда Дюбуше. «Боже мой, эта старая сплетница еще не подохла! — с досадой подумала она. — Противная, терпеть ее не могу! С Жизель дружит».
— Простите, — вежливо поклонился Грасс. — Вы мадам Фашон?
— Что? — возмущенно запротестовала пианистка. — Я Дюбуше, Клотильда Дюбуше! Мадам Фашон давным-давно отсюда выехала.
— Вот как! Не скажете, куда именно? — спросил Грасс. — Не знаете? Жаль. А ее дочь, известная певица Лиан Дени, здесь проживает?
Пианистка заискивающе усмехнулась.
— Вы смеетесь, господин унтер-офицер?
— Что тут смешного, мадам?
— Во-первых, так называемая певица Дени никогда не жила в этом доме. Во-вторых, — не переставая улыбаться, продолжала мадам Дюбуше, — эта, извините, дрянь, что сейчас с коммунистами связалась, вовсе не дочь Мари Фашон.
Немец покосился на Жаннетту. Она чуть заметно прикусила губу и покраснела.
— Соседи, может быть, знают, куда переехала мадам Фашон?
— Вряд ли, — ответила пианистка. — Вот разве Люсьен Пети?.. Нет, нет! Он порядочный парень. Он…
— А где можно увидеть этого порядочного парня? — перебил ее немец.
Женщина объяснила: Люсьен живет в этом же доме, но сейчас он находится у своей больной хозяйки, Жизель Ансар. Он только что привез к ней врача. Квартира певицы этажом ниже.
— Идемте, я знаю где, — объявила Жаннетта и первой стала спускаться с лестницы.
— Господин унтер-офицер, — окликнула Грасса Дюбуше, — имейте в виду: я вам ничего не говорила.
— Будьте спокойны!
Павлик догнал Жаннетту.
— Лгунья! Зачем ты болтала, что актриса Лиан твоя сестра? — накинулся он на нее.
Жаннетта остановилась и бросила через плечо:
— А ты, несчастный, никогда не лгал?
— Никогда, — отрезал Павлик. — Врагу — да, но больше никому.
— Так я тебе и поверила!
— Не возмущайся, Павлик, — подошел к Павлику Грасс. — Иногда самый скромный человек не прочь похвастать.
— Не все ли равно, сестра она мне или нет? Я ее люблю, и этого достаточно! — не поднимая глаз, отпарировала Жаннетта. — Она для меня больше чем сестра!
— Ладно, ладно, — примирительно сказал немец. — Здесь? — Он остановился у двери.
— Здесь, — ответила Жаннетта.
Она не войдет. Она не терпит Жизель Ансар. Та ее, наверное, хорошо запомнила и сразу может узнать.
«Как же быть? — задумался Грасс. — Войти и вызвать Пети? Можно ли ему довериться? А если пуститься ка хитрость: выдать себя за представителя гестапо и таким образом прощупать, чем он дышит?»
3. На лестничной площадке
На столике возле кровати больной зазвонил телефон.
— Люсьен, — слабым голосом позвала певица, — Сюзи ушла за покупками — подойди к телефону. Если звонят из театра, — предупредила она вошедшего шофера, — скажи, что у меня высокая температура. Скажи, что я заболела.
Люсьен снял трубку.
Звонила Клотильда Дюбуше.
— Сюзи? А, это вы, Люсьен?! — воскликнула она. К вам идет какой-то унтер-офицер, эсэсовец. На лестнице я слышала, как он спрашивал о вас. Ему сказали, что. вы у Жизель. С ним…
Шофер повесил трубку.
— Кто звонил? — заинтересовалась Ансар,
— Мадам Дюбуше просит извинения, что не может сейчас зайти.
