Голос Ильи Фомича дрогнул, из глаз по глубоким морщинам потекли слезы.
Воины начали опускать гробы в могилу. Тишину разорвали три винтовочных залпа. Послышался глухой стук комьев земли.
Как ни устал Комлев, а в землянку идти не хотелось. Он смахнул с пенька, стоявшего у входа, снег, сел, закурил.
В ушах все еще слышалась мелодия похоронного марша, траурные речи, залпы прощального салюта.
Сквозь облачность пробивается бледный свет луны. Большими хлопьями опускается мягкий снег, одевая ели, сосенки и карликовые березки в сказочный наряд.
В эскадрилье осталось два летчика — он, Никита Комлев и Семен Блажко. Теперь они должны драться за двадцать летчиков. Такую клятву он дал друзьям перед их могилой. Сколько еще возьмет война молодых, здоровых, красивых парней?
Из задумчивости Комлева вывел хруст снега. Он повернул голову, и в снежной пелене увидел Дедова.
— Не спится, Никита Кузьмич?
— Какой уж тут сон, ясное море, — ответил Комлев, вставая с пенька. — Настроение ужасное. Присаживайтесь.
— Нет, я на минутку. Завтра принимай эскадрилью.
— Как?
— Генерал подписал приказ о твоем назначении. Наследство, правда, не богатое получаешь, но что делать? Когда машина Бугрова войдет в строй?
— Через день.
— Ну вот, уже три самолета есть. Завтра прибывают летчики, а через неделю и машины получите.
В землянке пусто и жутко: теперь уж Николай никогда не займет свою койку в крохотной спальне за фанерной перегородкой, на которой Зайцев нарисовал витязя в тигровой шкуре. Комлев долго ворочался с боку на бок, считал до тысячи, представлял себя едущим на бричке с сеном, которую не спеша тянут волы, но заснуть не мог. Забытье пришло под утро, но было оно тревожным, снились кошмары.
В эскадрилью прибыло пополнение. Докладывал об этом Комлеву старший группы лейтенант Дорофей Ребров. Он стоял в ватной синей стеганке и кавалерийской кубанке.
— Вы где так облачились? — спросил комэск, разглядывая необычную форму пилота.
— Робу в госпитале дали, а шапку...
— Старшина, сегодня же обменить обмундирование лейтенанту, — прерывая объяснение Реброва, распорядился командир эскадрильи.
Самым юным из прибывших оказался Алексей Булатов. Невысокого роста, в больших кирзовых сапогах, с наивной детской улыбкой, он казался подростком.
Передавая Булатову самолет погибшего летчика, Комлев рассказал о подвигах Бугрова. А вскоре на фюзеляже появилась крупная надпись: «За Егора Бугрова!».
С первого взгляда Никита Комлев проникся к Булатову симпатией: может быть, потому, что Алексей наивностью и молодостью напоминал Бозора Мирзоева.
— Со мной будешь летать, юноша, — сказал Комлев.
Летчики быстро вошли в строй, и эскадрилья, как выздоравливающий после тяжелой болезни, стала уверенно набирать силы. Дни, заполненные боями, сменялись один другим.
Комлева срочно вызвали в штаб полка. Стоял конец мая. Яркое солнце слепило глаза: Чтобы сократить путь, Комлев пошел через овраг. На дне было прохладно, тихо, пахло сыростью. Взбираясь с уступа на уступ, Комлев осторожно, чтобы не поломать, придерживался за молодые березки, растущие между валунов.
«Везде жизнь берет свое» — думал он, глядя на зеленоватую траву вокруг березок. И вдруг увидел под ногами цветок, похожий на зауральский колокольчик. Только поменьше и не такой яркий.
— Цветок! Как жаль, что помял, — пожалел Комлев и, осторожно поправив, приподнял над травой, чтобы больше досталось ему солнечного света и тепла.
В штабе полка Комлев доложил о прибытии.
— Заставляете долго себя ждать, — сухо заметил Локтев.
— Хотел быстрее, пошел через овраг, да... цветок помял, — при последних словах Комлев смутился. Он подумал, что командиры осудят его за сентиментальность.
— Что же не принес сюда? Я еще ни разу здесь не видел цветов, — оживился Локтев.
— Вам, Григорий Павлович, просто вблизи не приходилось наблюдать Кольскую природу, — заметил Дедов.
— Жалко стало срывать, — выждав, когда Дедов кончил говорить, ответил командиру полка Комлев.
— Садитесь, — пригласил Локтев. — Получены данные: немцам стало известно, что рудник и комбинат вновь начали работать на полную мощность и давать металл, необходимый для изготовления вооружения. Массированным авиационным налетом фашисты решили уничтожить их. Нашему полку командование приказало выделить особую группу для ПВО этого объекта, — Локтев красным карандашом очертил город, рудник и комбинат. — Я посоветовался с подполковником Дедовым и решил командиром особой группы назначить вас. Задание серьезное, ответственность очень велика.
— В городе много детей, — добавил Дедов.
— Генерал уверен, что вы справитесь с задачей, — закончил командир полка.
— Спасибо за доверие. Прошу вас, передайте генералу, что его приказ будет выполнен, — заверил Комлев.
Из штаба полка Комлев и Локтев вышли вместе. Комлев и гордился порученным заданием, и немного волновался. «Как выполню?» — этот вопрос он всегда ставил перед собой, когда предстояло сделать что-то новое, значительное.
— Как чувствуешь себя, Никита Кузьмич? — спросил Локтев.
— Волнуюсь.
— Это бывает. Пройдет. А где цветок?
— Там.
Подошли. Локтев наклонился, понюхал.
— Он еще и запах имеет! Какой аромат! Вот это находка! — любуясь цветком, с восхищением восклицал Локтев.
Офицеры постояли молча. Каждый думал о своем: о детях, семье.
— Мне пора.
— Ну, ни пуха ни пера, — проговорил Локтев и крепко пожал руку Комлева.
Доложив по телефону командиру полка о благополучном перелете, Комлев пошел к своему самолету.
В капонире собрались летчики, механики, оружейники. Размахивают руками, оживленно спорят.
— Что случилось? — подойдя к ним, спросил комэск.
— Полюбуйтесь, товарищ капитан! Агрессоры оккупировали вашу нишу и ни на каких условиях не соглашаются ее освободить, — пробасил Голубев, показывая в глубь стоянки жилистой рукой.
На инструментальном ящике, у центральной опоры перекрытия притулилось маленькое птичье гнездо. В нем четыре крохотных яичка. По зеленовато-белой скорлупке словно набрызганы коричневые крапинки. При запуске мотора струей воздуха сразу разнесет это птичье сооружение.
— Что будем делать? — спросил Комлев собравшихся.
Все разом, наперебой стали высказывать свои предложения.
— Надо осторожно перенести гнездо на другое место, — предложил кто-то.
— Ни в коем случае этого делать нельзя, — категорически возразил Голубев. — К гнезду даже притрагиваться нельзя, бросят его птички.
— Бросят, это уж как пить дать, бросят, — поддержал инженера Блажко.
— Вынести гнездо вместе с инструментальным ящиком.
Но и это предложение было отвергнуто.
В разгар обсуждения столь важного вопроса в капонир залетел виновник этой тревоги — пуночка-самец. Ничуть не растерявшись от встречи с людьми, он облетел круг и опустился у гнезда, воинственно нахохлившись, гордо поводя снежно-белой головкой, выпячивая вперед белую грудку. По середине его спинки проходила черная полоса, словно сажей были вымазаны крылья и хвостик.
Ну разве можно устоять против грозного вояки! Комэск распорядился перекатить свой истребитель в другой, пусть менее удобный капонир.
Там и тут обсуждалось происшествие с пуночками-захватчиками, когда над аэродромом послышался гул моторов, и в бледной синеве люди увидели плывущий крест. На перехват немецкого разведчика Ю-88 вылетели два истребителя. Во время взлета летчики потеряли из поля зрения «юнкерс». Посты ВНОС стали наводить истребителей на самолет противника, но тот, имея на борту радиолокатор, раньше обнаружил преследователей и, маневрируя, скрылся. Летчики вернулись ни с чем.
Разведчик противника был хитер. На бреющем полете он проходил между сопками в разрыве двух участков фронта и, углубившись на территорию Кольского полуострова, набирал высоту над безлюдной тундрой. К аэродрому и городу подходил с заглушенными моторами. Истребители никак не могли его перехватить.
Получив сообщение наземной радиостанции, что в воздухе спокойно, пара Реброва произвела посадку. Ведущий уже зарулил на стоянку, а ведомый заканчивал пробег, когда послышался свист падающих бомб, земля застонала, и над летным полем поднялось несколько земляных султанов.
Летчики и техники высыпали из КП.
— В укрытие! — приказал Комлев, а сам побежал к самолету. Обгоняя командира, пробежал Зайцев.
Осколком пробило отверстие в фюзеляже, но комэск с помощью механика запустил мотор и под разрывами бомб взлетел. За ним поднялся в воздух Булатов.
