— Зулькарней Увжукович, я хотел бы добавить к сказанному еще несколько слов.
— Это никому не запрещено. Пожалуйста, добавляй.
— В справке и констатационной части проекта постановления воздается должное хозяйственным успехам Чорова; дескать, ему всегда давали завышенный план, и он справлялся, и даже восстановил общественное животноводство в колхозах и совхозах района, и не только его, но и культурные, медицинские учреждения, МТС и прочее… Чорову было бы целесообразно предоставить возможность проявить свои способности на новой работе. Другими словами, ему предлагают возглавить какой-то коллектив… — Кошроков повысил голос и даже схватился за палку, импульсивно приподнявшись. — Я решительно против этого! Вы слышали, как Чоров выполнял планы? Недостаточно фокусов с маслом? Я напомню вам историю с яйцами. Это Чоров, а не кто-то другой набрал у соседей полтора миллиона яиц и «пересчитал» их при сдаче на мясопродукты. И так во всем: привезет в заготпункт — увезет назад. Привезет — увезет, только и знает, что перекладывает из одного кармана в другой. Животноводство в колхозах Чоров восстанавливал за счет изъятия коров из личного хозяйства колхозников, рабочих и служащих. Это все бесспорные факты. Представьте себе фронт и заместителя командира дивизии по тылу. Вообразите хотя бы, что он привозит ящики с боеприпасами в один полк, выгружает их, потом снова грузит в машины и везет в другой. И так он поступает с несколькими полками. А потом у него достает нахальства доложить: «Товарищ командир дивизии, все полки обеспечены боеприпасами». Это же невозможно представить! Такого, с позволения сказать, офицера расстреляют на месте. Чоров не должен оставаться во главе коллектива. Он не уважает людей, не считается с их нуждами. Вы хотите послать его на новую работу — ваше право, посылайте, но рядовым. Заведующий топором — вот, по-моему, высшая должность для Чорова. Пусть своим горбом каждый день, каждый час чувствует, что значит — выполнить план. У меня все… — Возбужденный, раскрасневшийся Доти Матович опустился на стул, уронив при этом палку; она с шумом покатилась по полу. Кто-то поднял ее и подал комиссару.
— Справедливые слова, — поддержал Кулов Доти Матовича. — Я хотел сказать то же самое. Чоров обманул партию, теперь обманывает государство. Я думаю, нет двух мнений относительно того, что Чорову придется положить на стол свой партбилет. Двух мнений не должно быть и по тому поводу, что заведовать он имеет право именно, как выражался Доти Матович, топором или, на худой конец, пилой.
— Передадим дело прокурору… — Бахов упорно гнул свою линию, но поддержки на сей раз не добился. Бюро обкома сочло исключение из партии и снятие с работы достаточным наказанием для Чорова.
Несмотря на позднее время, Кулов не отпустил Кошрокова. Они остались вдвоем. Ирина Федоровна принесла им по стакану чая и остывшие беляши — все, что можно было достать в буфете в полночь.
Из-за своего большого стола, крытого голубым сукном, Кулов выходил в тех случаях, когда хотел выразить особое внимание к посетителю. Доти Кошроков несомненно заслуживал уважения, поэтому Зулькарней Увжукович оставил мягкое кресло у стола и сел перед гостем, глядя на него уставшими серыми глазами. Взглядом он словно спрашивал: видишь, как нам нелегко в тылу? Приходится заново изучать, проверять кадры. Люди нередко скрывают свою вину; а иной, глядишь, и на самого Кулова напишет что-нибудь этакое, — держи потом ответ, объясняйся… Он вздохнул и улыбнулся, отгоняя мрачные мысли.
— Я два раза звонил в ГлавПУР, — сказал Кулов, прихлебывая жидкий чай. — Первый раз меня послали туда, куда и Макар телят не гонял. Пришлось обратиться в ЦК. Там внимательнее отнеслись к моей просьбе, обсудили вопрос и велели снова позвонить в ГлавПУР. На сей раз разговор был совсем другой.
Доти оживился в ожидании приятных новостей:
— Так, так. Ну, конечно… Где им до меня? Я маленький человек.
— Они меня с интересом выслушали…
— Ну? — Доти насторожился.
— И согласились.
— С чем?
— С тем, чтобы избрать тебя на руководящую партийную работу.
Доти Матович от неожиданности чуть не привскочил; неловко задев стакан, он пролил чай на стол. Снова по полу покатилась палка…
— Ты шутишь! Я ведь не об этом просил. Я же солдат. Я хочу на фронт. Добить врага, добить! — Доти Матович поднял палку и с силой стукнул ею об пол.
— Я-то об этом говорил. Но в ГлавПУРе рассудили иначе. Красная Армия, сказали мне, добьет врага без помощи инвалидов. У нее солдат хватает. А у нас? Ты же видел: чопракцы без руководства. Район трудный, большой, хозяйство многоотраслевое. Я понимаю, твои масштабы и возможности больше. Но Чопракский район для начала, пока не бросишь эту палку. Потом откроются иные перспективы. Районная конференция на носу, а предлагать некого. Думали — Чорова. А теперь, сам видел…
От слов «без помощи инвалидов» больно защемило сердце. Кошроков даже согнулся на стуле, словно на него навалилась скала. Вот кто он отныне и навсегда — инвалид…
— Ты не огорчайся. Все будет хорошо. Ты повоевал, пороху нанюхался, наград получил достаточно, как и ран. Свой долг перед Родиной ты выполнил. Теперь давай вместе восстанавливать народное хозяйство. Дело это нелегкое, сам видишь.
Кошроков встал:
— Ты меня как обухом по голове огрел…
Кулов пожал плечами:
— Пришлось… Мы задумали серьезную перестановку кадров в районе. Пока это тайна, но тебе я верю и открою все наши карты. Батырбека Оришева мы, видимо, поставим на исполком. Он неплохой организатор, потянет. Из Машуко заберем Апчару Казанокову, она возглавит комсомольцев района, а ее место займет Кураца. Директором кирпичного завода станет Касбот Далов, он фронтовик, на него можно положиться. Предполагаются и другие перемещения. Ты думаешь, все, кого я назвал, будут мне благодарны? Как бы не так. Уверен, добровольно никто не согласится с новой должностью.
— Я тоже не исключение и поэтому буду звонить в ГлавПУР. Пусть объяснят: почему они мне отказывают? Днем и ночью мотаться по району гожусь?! На фронте, между прочим, я тоже не пешком ходил. Если откажут наотрез, придется постучаться в двери ЦК.
Кулов помрачнел, видно, рассердился на комиссара. Он нервно постукивал карандашом по столу и молчал. А когда заговорил, голос его звучал довольно холодно.
— Я вижу, ты устал, Кошроков. Езжай, отдохни. Не пошлют на фронт — большой беды, по-моему, не будет. Чем у нас-то, здесь, не фронт? Возглавишь партийную организацию района. Работы хватит. А пока езжай. Утро вечера мудренее. И имей, пожалуйста, в виду: пути к отступлению у тебя отрезаны. ГлавПУР к твоим просьбам не снизойдет. Так что давай лучше по-хорошему. Нам предстоит жить и работать вместе, и ссориться не надо.
— Прикажут — что ж, я член партии, подчинюсь. — Доти Матович попытался улыбнуться и не смог.
— И на том спасибо. Езжай. — Вдруг Кулов спохватился: — А может, довезти тебя?
— Не надо. Меня ждет ординарец. Такой славный мальчонка! Кто огорчится, так это он. Мечтал со мной на фронт попасть. Теперь заплачет. Скажет — обманул комиссар…
— Найдешь слова утешения. Будь здоров.
Кошроков поднялся, двинулся к двери, но вдруг, передумав, вернулся и без приглашения опустился на стул перед Зулькарнеем.
— Хочу тебе кое-что сказать. Недомолвок между нами быть не должно, если действительно придется работать вместе. А это — я понимаю — может случиться…
Кулов насторожился. Что-то в топе комиссара ему показалось странным.
— Ты вот говоришь — не надо ссориться. Но вот беда — приспособленца из меня не получится. Если мне скажут: «Скупи у торга масло и сдай его как колхозное в счет поставок государству», — я такое указание не выполню. Более того — узнав нечто подобное про другого, не колеблясь, доведу этот факт до народа, до партийных организаций. Приспособленец, очковтиратель — злейший враг общего дела. Махинаторов, любителей «дать план» с помощью дутых цифр надо гнать в три шеи. Армии и флоту не цифры нужны, а сам хлеб!
— Я тебя понял. Только откуда ж ты взял, что указание обманывать государство исходило от меня? — Серые глаза Кулова сузились от гнева. Вот он, оказывается, какой, комиссар Кошроков!
— Я не утверждаю, что Чоров выполнял твою директиву. Я вообще говорю. Жизнь — это отвесная скала. Ее надо брать штурмом, цепляясь за каждый выступ, преодолевая высоту пядь за пядью. Надо бросать вызов крутизне, иначе она не покорится. Среди твоих мюридов одним из главных был Чоров. Он высот не брал. Это я знаю. Прячась за дымовой завесой, он обходил их стороной, а потом, явившись белому свету, громогласно рапортовал: высота взята! Думаешь, люди не знали об этом? Знали, только делали вид, будто не знают. Не верили ни одному его слову, но делали вид, будто верят. Зачем? Во имя чего? Глядя на Чоровых, и другие захотят легких побед, скажут: обман сходит с рук, значит, нечего подвергать себя риску. Тогда застопорится и наше общее восхождение к вершинам… Мы можем испытывать любую нехватку — в людях, технике, материалах, но в одном нехватки быть не должно: в правильной оценке обстановки, в честности, доверии. Тот, кто признается в своих ошибках, хочет их исправить, бойся того, кто скрывает свои ошибки и недостатки, замазывает их. Не отучишь его от этого — шею сломает, угодит в пропасть… Езжу по району целый месяц и диву даюсь: ни разу не встретил руководителя, который сказал бы: «У меня плохо». Каждый в зубах носит свой авторитет и до смерти боится его выронить. С кого они пример берут, хотел бы я знать?
