Власти узнали, что у консула есть служанка и заставили Анни пойти работать на военный завод, где изготовляли снаряды. Еще год назад консул использовал бы все знакомства и, будучи владельцем нескольких работающих на военную промышленность фирм, не допустил бы, чтобы его оставили без прислуги.
Но теперь… Теперь, пожалуй, лучше не показывать лишний раз своих связей с этим режимом. Ибо… Вот это-то «ибо» и было той черной кошкой, которая пробежала между консулом и его зятем. Хуземан считал, что теперь лучше всего смотреть на вещи и события трезво и реально.
Недавно — это было в первый день отпуска Тен Бринка, — открывая бутылку своего излюбленного вина, консул сказал:
— Видишь, мальчик, вот этого они еще не могут нас лишить.
— Это замечательно, папа, что ты так говоришь. Раньше…
— Ну да, да, — рассмеялся Хуземан, — мы ведь все же взрослые люди. Никого не обманываем, но и не допустим, чтобы нас провели. Или при той обстановке, какая сложилась сейчас, ты еще веришь в победу? Ну хорошо, я не хочу ставить тебя в неловкое положение. Но что касается меня, то я считаю, что пора уже перестраиваться на иной лад.
«Крысы бегут с тонущего корабля», — подумал капитан-лейтенант, а вслух сказал:
— Значит, ты готовишься к чему-то новому, папа? Интересно знать, как ты себе представляешь это новое?
— Бог его знает! Ведь в мире нет ничего вечного, все меняется. Будь здоров!
— Ну, хорошо. Ты же был всегда там, где бывает наш господь бог, — у сильных мира сего. Интересно, пригодятся ли новым представителям сильных мира сего твои заслуги перед фюрером?
— Об этом уж позабочусь я сам, — недовольно пробурчал консул.
— Сам! Сам! — вспылил моряк. — Тогда, по- твоему, пусть государство летит к черту? У тебя и тебе подобных одна забота — нажиться, набить карман!
— Позволь, позволь! — вскочил старик. — Как ты смеешь со мной так разговаривать?
— Я говорю, как солдат, который за таких вот, как ты, идет на смерть!
Услышав громкий спор, из соседней комнаты вышла растерянная Ютта:
— Не хватало еще, чтоб вы поссорились! Ведь, в конце концов, папа думает о нашем счастье.
— Ах вот как! Счастье Хуземанов! — вырвалось у Тен Бринка.
Ютта обиделась, и это сбило с толку Тен Бринка. Сейчас, да, и потом, он ломал себе голову, стараясь найти ответ на вопрос: «На чьей стороне Ютта — мужа или отца?»
С Краусом он так ни до чего и не договорился. Тен Бринк мог понять его. После разговора с первым помощником, беседы с Вильдхагеном и Геммелем командир много размышлял. Как же должен вести себя человек в этой ситуации? Как ему действовать, как поступать? В сущности, он завидовал Геммелю, который был духовно богаче его, Тена Бринка.
После первой ссоры с тестем Тен Бринк с нетерпением ждал конца отпуска. Серьезные разговоры больше не велись. Да и о чем говорить! С женой Тен Бринк разговаривал только о незначительных вещах.
Ютта, лежа в своей комнате, отдыхала. Ее тоже больше не радовал отпуск мужа. Анни просунула голову в дверь и сказала:
— Я иду в кино. Господин Хуземан разрешил.
По дороге в кино Анни бросила в почтовый ящик письмо, адресованное старшему унтер- офицеру Георгу Геллеру, служившему в штабе командующего подводными силами. Они переписывались, но эта переписка не была похожа на любовную. Сохрани боже! В такое-то время! Кроме того, Анни было уже за тридцать. Они познакомились на набережной Альстера, и каждый почувствовал, что встретил хорошего, порядочного человека. У них завязалась переписка.
Анни писала, что ее, как и многих женщин, посылают работать на военный завод и что если он ей ответит, то его добрые слова будут значить много больше, чем до сих пор. «Хорошо, что он служит в штабе, — думала Анни, — это не так опасно. По крайней мере, сидит на берегу, не то что его брат, который ушел на «Хорнсрифе», и о нем уже давно ничего не слышно».
* * *
Шторм наконец утих. Лишь изредка набежавшая волна разобьется о нос танкера, и ее брызги с шумом упадут на палубу. Человек, закутанный в дождевик, шел на бак, пригибаясь от встречного ветра. Это был капитан Гомес, которого беспокоило состояние подобранного моряка, лежавшего в каюте старшего помощника. Он шел туда еще и затем, чтобы посмотреть, как боцман ухаживает за больным. Когда капитан вошел, Кунерт уже проснулся. По его глазам было видно, что он начинает различать людей и предметы, окружающие его. Гомес собрал весь свой запас слов пяти языков, пытаясь хоть что-нибудь узнать об этом человеке. Делая невероятные усилия, Кунерт несколько раз безуспешно пытался говорить, но, кроме нечленораздельных звуков, ничего произнести не смог.
«Что же делать?» — думал Гомес. Боцман рассказал, что больной не ест и не пьет. Коньяк давать опять опасно: кто знает, какое действие может оказать алкоголь на внутренности, превратившиеся в сплошную рану. Капитан хорошо все понимал, но надо же, наконец, что-то делать.
Гомес направился в радиорубку, где сидел смуглый радист с наушниками на голове. Он пытался связаться с каким-нибудь судном, находящимся- поблизости. Наконец ему удалось установить связь с судном, проходившим на расстоянии семидесяти — ста миль. Как потом выяснилось, это был пароход одной из нейтральных стран, направлявшийся в Южную Америку. Гомес приказал радисту узнать, нет ли там врача.
«Говорит танкер «Компоамор»… — отбивал ключом радист. — Есть ли у вас на борту врач?.. Вопрос… Что давать потерпевшему кораблекрушение?.. Пищу желудок не принимает… Прием.»
С нейтрального судна ответили: «Растирать тело… Массировать… Горячий бульон с яйцом… Прием…»
Гомес покачал головой.
Радист отстучал: «Его рвет».
«Ром… Коньяк… По чайной ложке…» — посоветовали с нейтрального судна.
— Ну, что! — весело сказал капитан и быстро вышел из радиорубки, сильно хлопнув дверью.
Гомес решил лично проделать процедуру, рекомендованную врачом. С волнением смотрел боцман, как его капитан влил в рот Кунерта чайную ложку коньяку.
Мучительно морщась и давясь, Кунерт проглотил обжигающую жидкость. Через некоторое время лицо больного ожило, и он произнес первые слова: «Gott sei Dank!» («Слава богу!»).
— Немец! — в один голос вскрикнули капитан и боцман.
Теперь они наконец узнали, кто он. Это известие как на крыльях облетело танкер.
В течение нескольких часов капитан и боцман стояли у постели больного, жадно ловя каждое его слово. Часто отдыхая, делая большие паузы, Кунерт рассказывал о своей судьбе, о страшном пути, который привел его на танкер.
Рассказывая друг другу о Кунерте, моряки танкера поражались, как этот человек смог перенести такие лишения и страдания.
Танкер шел своим курсом, приближаясь к острову Аруба. За последние дни здоровье Кунерта значительно улучшилось. Моряки танкера, следуя неписаному морскому закону, собрали ему одежду. Сильно ослабевший, он чувствовал, что к нему возвращается жизнь.
В полуденных лучах ослепительного солнца на горизонте показалась сначала едва заметная темно-синяя полоска, а несколько позже на фоне южного неба уже отчетливо вырисовывался скалистый берег острова Аруба, одного из островов Вест-Индии, расположенных у берегов
Венесуэлы. Кунерт лежал в подвесной койке на палубе, когда к нему подошел капитан Гомес. Больной умоляюще поднял руку. Говорил он все еще с напряжением, произнося слова едва слышным шепотом:
— Разрешите, пожалуйста… вопрос… Аруба, голландский?
— Да, да, — успокоил его капитан.
Гомес понял, что немцу на острове, вероятно, придется столкнуться с трудностями. Известно, что отношение голландцев к немцам не было в то время особенно хорошим. Их родина сильно пострадала от нацистского вторжения. Гомес пытался успокоить Кунерта, сообщив ему, что на острове есть также и американские военные власти. Однако лицо Кунерта и жесты его худых рук выражали глубокое беспокойство. Моряк попросил капитана оставить его на борту и взять с собой в Португалию. Там он рассчитывал при содействии германского консула устроиться на какое-нибудь немецкое судно и вернуться на родину:
Капитан колебался. Наконец он заверил Кунерта, что сделает все, чтобы исполнить его желание. Тот с благодарностью пожал Гомесу руку.
