Артур Черный - Комендантский патруль

Зачистка давно закончена. Наша колонна стоит на пустом поле перед 20-м участком. Прошло уже полдня.

Тушенка моя давно съедена, вода, которую припас Бродяга, выпита. Вдвоем, неподалеку от армейцев, мы валяемся в густой майской траве под огромным раскаленным камнем. Я ухожу в тревожный, перекатывающийся волнами через мое сознание сон. БТРы, будто то совсем пропадают вокруг, то заезжают прямо на меня и вдавливают в землю. Это автомат лежит на груди. Я сбрасываю привычную тяжесть металла и вновь проваливаюсь в пропасть.

Встряхнутый каким-то неуловимым чувством, я мгновенно просыпаюсь. Передо мною трет глаза поднимающийся с земли Бродяга. Армейцы заметно оживились и, пересекая поле, стягиваются к машинам. Все. Домой.

Унылое ожидание душного вечера втягивается в притихший от дневной жары мир.

Подгоняемые голодом, мы прямо с брони прыгаем перед придорожным кафе, в нескольких десятков метрах от отдела. Армейцы, пожелав нам удачи, уводят свои БТРы по пылающей от раскаленного асфальта дороге.

На вечернем разводе объявляется о новой завтрашней зачистке. Я вытаскиваю во двор ведро воды и за зданием отдела смываю с себя въевшуюся дневную грязь.

За эти дни произошло очень много событий. А больше одно, перекрывшее все взятые. 9 мая во время парада Победы на стадионе «Динамо», в самом центре Грозного, в результате теракта погиб президент Чечни Ахмат Кадыров. Под ним взорвали трибуну. Пострадали и мирные люди.

Все эти дни с 10-го числа мы стоим всем отделом вдоль дорог района и в сердцах клянем свое командование, выставившее нас на оборону Грозного.

Так и сегодня, с 07.00 я толкаюсь с собственной тенью на улице немирного города. В ста метрах от меня по другую сторону улицы стоит другой участковый, великан Ахиллес, самый здоровый и добродушный среди контрактников человек. Дальше стоят чеченцы. Мы выставлены в шахматном порядке через сто, сто пятьдесят метров с одной задачей: не допустить прорыва в город боевиков. Интересно тут только одно: как это будет выглядеть на самом деле при их нападении? В обязанность нам руководство отдела вменило проверять проходящие машины, но строго по одному, так как, если кого-то убьют, то другой не пострадает и, сумев оценить обстановку, прицельным огнем поразит со ста метров всех бандитов.

Тайд, начальник нашего РОВДа, старый седой полковник с громадным животом, каждое утро, выгоняя личный состав на улицы, переживает за судьбу Грозного:

— В городе обстановка очень осложнилась. Всех до единого на улицы выставить! Вы, смотрите там, по двое, по трое не стойте, строго по одному…

Между нами свое прозвище «Тайд» начальник получил в честь знаменитого стирального порошка, который и отбеливает, и отстирывает, и чего только не делает. Излюбленными выступлениями Тайда были постоянные угрозы в наш адрес:

— Я вас выведу на чистую воду! Я вас так ототру, что мама родная не узнает! Людей из вас сделаю вот этими руками!..

Торчать здесь нам до 19.00. Ни завтрак, ни обед ни для кого не предусмотрены.

Недалеко от меня стоит 31-й блокпост Приморского ОМОНа.

Всю ночь лил дождь, и трава, влажная и тяжелая, выгоняет меня из зелени обочины к краю дороги. Подходит скучающий Ахиллес. Какое-то время мы стоим на бетонной полосе и пинаем мелкие камешки. Новый день быстро разгорается, становится жарко. Мы, прячась под деревом от посторонних глаз, сидим на толстой, нагретой солнцем трубе.

Не зная, чем убить время, мы начинаем сплетничать и рассуждаем о возвращении домой, до которого каждому еще больше полугода. Невыразимо пустое, сверкающее небо висит над головами.

В обед мы покупаем две палки колбасы, булку хлеба и два литра молока.

Измотанные третьим днем такой сидячей пытки, ничуть не заботясь о своей безопасности, подставив спины пешеходной дорожке, по которой изредка ходят люди, мы слепо глядим перед собой и клюем носом. Я падаю с трубы и измазываю в зелени оба колена.

К вечеру меня и Ахиллеса забирают с поста чеченцы.

В отделе Тайд клятвенно обещает, что сегодня был последний день бессмысленного стояния.

Прибывший из комендатуры на утренний развод майор Перекур, тот самый, что так неудачно на прошлой неделе приглашал нас на зачистку, просит у Тайда двух сотрудников для проверки больниц района на предмет обращения кого-либо с огнестрельными ранениями. Начальник тыкает пальцем на меня и чеченца-гаишника.

В течение двух коротких часов мы объезжаем все пять больниц района, где находим лишь два адреса без имен и фамилий, откуда обращались с огнестрельными ранениями. Перекур старательно переписывает обе строчки в свой блокнот и тут же передает их по рации в штаб комендатуры. Остальное — уже не наша забота. Дело сделано, можно расслабиться.

Пока мы ездили по больницам, внезапно куда-то пропал гаишник. И вот его машина пересекает нам дорогу уже у самой комендатуры. Довольный, он открывает заднюю дверцу и представляет нам двух видавших виды девиц тридцатилетнего возраста. У одной нет передних зубов. Профессиональный признак.

В одном из опустевших дворов, разложив на траве хлеб и маринованные огурцы, гаишник с Перекуром осушают бутылку водки. Дамы, обойденные нашим вниманием, просят налить и им. Одна спрашивает меня, почему не пью. Не собираясь вдаваться в подробности, что пью раз-два в год и до поросячьего визга, я говорю ей, мол, болен неизвестной венерической болезнью, а сейчас лечусь. Мужики быстро понимают шутку и тихо хихикают, глядя, как «зубатая» отодвигается от меня на безопасное расстояние.

Сочная зелень майских садов бухнет над нами своими спелыми соками. Она обматывает листьями и поднимающимися от земли лианами гнилые провалы заборов, упавшие стены домов. Невообразимый хаос царит в этих дворах, и кажется, что слепое, жестокое равнодушие смерти капает в пропитанный молчанием воздух. Вчера здесь была война.

Водка заканчивается, и гаишник отвозит меня в отдел, а Перегара в комендатуру. Общий уговор — сейчас перерыв на обед, после которого якобы будем работать еще весь день.

В отделе я скромно закрываюсь в своей комнатенке на четверых человек, выпиваю вчерашний суп и, раздевшись до трусов, ложусь спать.

Пришедший со двора русский участковый Сквозняк, сорокалетний мужик, получивший свою кличку из-за привычки без стука открывать любую дверь, участливо меня спрашивает:

— Сколько за сегодня убил боевиков?

Оторвав лицо от подушки, я оправдываюсь:

— Да ни одного… Некогда было…

Сквозняк приставляет к стене автомат, садится на кровать:

— Напрасно. По плану сегодня надо было двух. Стыдно.

В феврале по приезду в этот отдел, в день, когда я впервые вышел здесь на работу, мне пришлось лицезреть утреннюю планерку своего нового начальника, чеченца Тамерлана. Тот, давясь от собственной хрипы, срывая голос, орал на нас:

— Чтобы сегодня каждый участковый к вечеру задержал и обезоружил бандгруппу на своем участке, иначе можете не приходить с работы!

Слабое подобие большого беспокойства закралось тогда в мое мятежное сердце. А рассуждал я примерно так: если каждый день я буду задерживать и обезоруживать по бандгруппе, то вряд ли проживу здесь и неделю. Это и то тот максимум, на который совсем не приходится рассчитывать.

Вечером перед подведением итогов работы, я настойчиво спрашивал местных чеченских участковых, обезвредили ли они хотя бы одну бандгруппу, на что те только смеялись и советовали не принимать слова Тамерлана близко к сердцу.

Гроза нового рабочего дня обходит меня стороной. Ни на какой блокпост, ни куда-то еще не направляют. Я собираюсь немного покрутиться во дворе для видимости собственной занятости, после чего исчезнуть под простынями своей кровати. Но в мои планы вмешивается заместитель Тамерлана Рамзес Безобразный, личность которого заслуживает более подробного описания.

Появился он у нас в начале марта откуда-то из Калмыкии, по национальности чеченец. С первого же дня Безобразный начал пить из нас кровь. Только за два месяца пребывания Рамзес успел нахватать себе сразу несколько поганых кличек: Дымоход (всегда грязный), Чумаход (потому же поводу), Карлсон (внешнее физическое сходство: толст, короткорук, коротконог) и, наконец, Рамзес (в честь одного египетского фараона, любителя строить пирамиды, чем, по прочным слухам, занимался в свое время в Калмыкии и наш герой) Безобразный — коронная погремуха, придуманная Ахиллесом, а затем распространенная мною по всему отделу. За Безобразного Рамзес всегда злился, и каждый раз пытался выявить, кто же назвал его таким неуклюжим именем. А однажды перед строем решил доискаться правды:

— Пусть он, если это мужик, выйдет перед строем и всем скажет: «Это я назвал тебя Безобразным!»