— Эх ты, кислятина! — хлопнул Мишель Митю по плечу, тот пошатнулся, заморгал, вынужден был схватиться за спинку стула.
— Может, ты уже и жениться надумал?
— При чем здесь это? — оскорбился Митя.
Мишель скользнул мимо него взглядом:
— Идём, Савельев.
Развернулся на каблуках и вышел. Савельев торопливо отвесил поклон и выбежал за Мишелем.
В передней Шишкиных всё было новым и дорогим: мебель, светильники, панели. Из такого приятеля много можно было бы надоить денег. Противно было думать, что не вышло. Мишель принял от лакея фуражку, фыркнул Савельеву по-французски:
— Господин Бурмин опять всё веселье изгадил. Будем надеяться, хоть Ивин не подведёт.
Савельев что-то пробурчал по-русски. Скука, от которой сбежали из курительной, уже ползла за ними сюда — горьковатым табачным облаком, и оба поскорее затрещали сапогами с крыльца, где их ждали подведённые лошади.
Анна Шишкина смотрела сверху в окно, как молодые люди запрыгнули, тронули лошадей, ускакали. Её длинное бледное лицо разгладилось, посветлело: «И слава богу. Дурная компания».
Она услышала тяжёлые, неуклюжие шаги позади, быстро опустила край шторы.
— Что же гости твои, Митенька? — Запрятав облегчение, спросила: — Не остались?
— Нет, маменька.
— Вот как? А я думала, у тебя гости.
— Гость. И совсем другой гость. Я велел чай накрыть в библиотеке.
Мать улыбнулась:
— Знакомый, чтобы сидеть в библиотеке? Это кто ж?
— Бурмин.
— Вот как.
— Вы с ним знакомы, маменька?
— Лично нет. Он хорошей фамилии.
Ей не хотелось повторять сплетни смоленских дам о княгине Солоухиной и о том, что разорившийся Бурмин унаследует старухины миллионы.
Она могла себе это позволить. У неё не было дочери-невесты.
— Ему хотелось посмотреть кое-какие книги из дедова собрания.
— Он тоже о нём слыхал? — Но Анна спохватилась, не прозвучит ли это тщеславно, и поспешила уточнить: — Конечно же, от тебя.
— А вот и нет! Когда я представился, он почти сразу же спросил, не знаменитого ли масона Синицына я внук.
И добавил:
— Но только если вы, маменька, позволите. Может ли он одолжить кое-какие книги из дедовой библиотеки?
Мать расцвела. У сына появился приятель, которого интересовали книги! Не девки, не пьянки, не карты: книги! И который знал о её отце — покойном московском масоне.
— О мой друг, и не спрашивай! Твой дед и сам был бы рад — и такому гостю, и разговору. А что до книг, то он считал, что книги живут, только когда их читают. Какие же кни…
— Что это, Анна Васильевна? — пробасил позади сердитый голос. — Лакеи в библиотеке накрывают. Вы что? Гостей ждёте?
Мать и сын вздрогнули, умолкли, испуганно уставились друг на друга. Митя тихо отступил, мать выдавила:
— Ступай же, Митя.
Присутствие сына при ссорах делало их особенно унизительными. А после — мешало уснуть вечером. «Что видит мальчик? Какой урок семейной жизни вынесет из всего этого?» — ворочалась всякий раз Анна.
— Иди, милый.
Но Митя вдруг заартачился:
— Успеется, маменька.
Старший Шишкин даже не повернулся к нему, бесшумно прошёл в своих мягких сапогах. «Его ненавидят, с ним не желает быть в одной комнате собственный сын, а ему всё равно». Анна с отвращением следила за невозмутимой поступью мужа. В руках у него была газета. Сел. Диван под ним пискнул.
— Ну-с? Что за гости?
С шелестом развернул газетный лист.
Анна смотрела на паркет, на край ковра, на собственные ступни. Чувствовала, как сама собой немеет шея, поднимаются плечи, а лицо застывает.
— Господин Бурмин… — выдавила.
— Продаются за излишеством люди, — вслух прочёл Шишкин, точно не услышав. — Кузнец двадцати трёх лет, жена его прачка, также обучена шитью.
Анна ошалело глянула на него — но увидела только желтоватый газетный лист, которым отгородился муж.
— Цена оному пятьсот рублей, — читал он. — Не пишут, пьяница или нет. Буйный небось. Кто сейчас кузнеца продавать станет. Да ещё за пятьсот рублей.
Слова слипались сухим комком в горле. Анна кашлянула.
— Что-с? — процедил муж из-за газеты. — Что ещё за Бурмин?
И громко:
— Продаются две девки тринадцати и шестнадцати лет. Обученные грамоте. Одна играет на пианино. Узнать о цене можно… Вот-вот. О цене. Больно толку с них, с грамотных. На пианино. Вред один.
— Хорошей семьи. И человек достойный, — пробормотала Анна.
Муж опустил газету.
— Чего — достойный? — передразнил. — Чтобы спустить с лестницы? Вы хоть глядите, с кем ваш сын водится? Кто его приятели? Сброд!
— Бурмин — благородный человек! — зазвенел вдруг голос Мити.
«Сейчас начнётся». Анна почувствовала, как пошла горячими пятнами.
— Бурмин ваш крестьян своих на волю распустил. Ай, молодец! Ай, благородно! Да ежели б он, как я, хоть рубль сам заработал… Если б он хоть одного крестьянина сам купил!
Митя не сдержался:
— Покупать и
