Вырыть могилу в той мягкой, тучной земле было не трудно. На соседнем поле росли свекла и цветная капуста; это зрелище так очаровало меня, что я стоял и смотрел еще долго после того, как остальные засыпали могилу и скрылись. Когда, наконец, я неторопливо вернулся, то застал всех следящими с испугом и возбуждением за деятельностью двух прикомандированных к нам эсэсовцев. Они что-то варили в большой кастрюле, но я не мог понять, что. Эсэсовцы так замазали крышку по краям, что она стала герметичной; неподалеку оттуда я увидел присевшего за тележкой Хайде, робко поднимавшего над ней голову.
— Что это с тобой? — спросил я.
— Ничего. Просто соображения у меня чуть побольше, чем у некоторых, — раздраженно ответил он.
— В чем дело? Что там у них в кастрюле? Динамит?
Хайде презрительно скривил губы.
— Когда она взорвется, поймешь, что это не смешно.
Я подошел к державшемуся в отдалении Барселоне.
— Что у них в кастрюле?
— Выпивка! — лаконично ответил он.
— Выпивка? — переспросил я. — А зачем наливать ее в кастрюлю?
— Там кипятится забродившая бузина с сахаром… Мы ждем, что кастрюля взорвется.
— Эй! — внезапно крикнул Малыш. — А для чего там термометр?
Эсэсовцы равнодушно поглядели на этот прибор.
— Если температура поднимется выше красной отметки, — объяснил один из них, — эта штука может взорваться.
— Вы спятили! — завопил Малыш, бросаясь вместе с нами в укрытие. — Она уже десять минут выше отметки!
Эсэсовец пожал плечами.
— Очень может быть, но у нас мало времени. Вы что, не хотите выпить до появления янки?
Мы хотели, но не ценой жизни. И благоразумно оставались в укрытии, пока опасность не миновала и жидкость была объявлена готовой к употреблению. Учитывая то, как мы вели себя, я счел, что со стороны винокуров было очень щедро дать нам ее хотя бы попробовать, тем более прикончить вместе с ними. Когда она иссякла, мы были всецело готовы рискнуть головой и сварить еще кастрюлю, но за этим занятием нас прервали. Малыш внезапно указал на свекольное поле.
— Вон идут освободители! На выпивку у янки определенно хороший нюх!
Мы в испуге подскочили, но американцев было всего двое, они беззаботно шли по грязи, совершенно не догадываясь о нашем присутствии.
— Придется взять их в плен, — сказал Старик.
— Шутишь? — запротестовал Порта. — Кому охота приниматься за дело после этого легкого возлияния?
Неохота было всем, но, как непременно напоминал какой-нибудь обормот, шла война. Охмелевшие, нетвердо стоявшие на ногах, мы спрятались в рощице и наблюдали за приближением двух ничего не подозревавших американцев. Один из них был капралом, другой рядовым. Разговаривая и смеясь, они подошли к траншее, которую мы вырыли для себя, и спрыгнули в нее. Мы небрежно вышли из своего укрытия и подошли к ним.
— Вы арестованы! — крикнул Хайде.
Они выскочили из траншеи так, словно туда бросили гранату.
— Черт возьми, что вы здесь делаете? — спросил капрал.
— Дышим воздухом, — ответил Порта. — Возражения есть?
— Еще бы. Нам сказали, что здесь нет ни единого треклятого фрица!
— Начальство скажет что угодно, если ему это на руку.
— Усаживайтесь и чувствуйте себя, как дома, — предложил Барселона. — У нас готовится выпивка.
Оба эсэсовца, совершенно потеряв интерес к происходящему, уже поставили на огонь вторую кастрюлю. На сей раз мы жадно наблюдали за термометром и поднимали громкий одобрительный крик всякий раз, когда температура повышалась на градус.
— Ваши друзья, — с надеждой спросил Хайде, — должно быть, далеко отсюда?
— Друзья! — выкрикнул капрал с неожиданной яростью. — Даже не напоминай мне об этих тварях!
Мы так и не узнали, где находились остальные и что явилось причиной ссоры. Казалось, она была связана каким-то непостижимым образом с местом рождения. Капрал с рядовым были из Джорджии, а их бывшие друзья — из Нью-Йорка.
— И паршивый фриц мне больше по душе, чем гнусный нью-йоркец! — выкрикнул рядовой.
Мы тепло поблагодарили его и почувствовали к нему полное расположение.
— Гнусные нью-йоркцы — безмозглые кретины! — крикнул он.
Когда приготовилась новая порция выпивки из бузины, отношения у нас установились прекрасные. Два часа спустя мы вовсю обнимались и хвалили друг друга.
— Куда… куда вы… шли… когда мы… напали на вас? — спросил Порта, глаза его округлились от усилий произносить каждое слово.
Капрал обратился к рядовому за помощью.
— Куда мы шли?
Тот пожал плечами.
— Не знаю. Вроде бы не шли ни в какое конкретное место.
— Ты прав. Не шли ни в какое. — Капрал повернулся снова к Порте. — Мы не шли ни в какое место. Заблудились.
Порта сочувственно рыгнул.
— Поневоле заблудишься в этой чертовой стране. Все треклятые дороги выглядят одинаково.
— Эти треклятые живые изгороди сбили меня с толку. Как их, черт возьми, отличить одну от другой?
— Слушай! — неожиданно сказал рядовой. — Почему мы с тобой еще живы?
Капрал почесал коротко стриженую голову.
— Не знаю. Нам постоянно твердили, что треклятые фрицы не берут пленных.
— А нам, — что чертовы янки, — сказал Барселона.
— Это гнусная ложь!
— Знаете, что мы однажды видели? — спросил вызывающе Барселона. — Немецкого солдата, привязанного колючей проволокой к башне «черчилля». Будь я проклят, если это называется взятием пленных!
— Я вот что тебе скажу, — ответил капрал. — Спорим на какую угодно сумму, что экипаж этого «Черчилля» состоял из мерзких нью-йоркских извращенцев!
Я внезапно услышал приближающиеся шаги: лейтенант Лёве. Торопливо подал сигнал Порте, тот бесцеремонно столкнул обоих американцев в траншею, чтобы их не было видно. Старик нетвердо поднялся на ноги и оставался в вертикальном положении с явным усилием.
— Никаких происшествий.
В его голосе звучала искренность; лицо было льстивым, открытым.
— Размести свое отделение в деревне, — приказал Лёве. — Одного человека с автоматом для охраны ночью будет достаточно. Остальным советую наверстать недосып и… — Лёве умолк, ноздри его задергались. — Фельдфебель Байер, я чувствую запах перегара!
Один из эсэсовцев явно из лучших побуждений подошел сбоку к лейтенанту с полным котелком выпивки.
— Хотите попробовать? Это вино из бузины.
— Вино из бузины? — переспросил Лёве, глядя на липкую черную жидкость в котелке. — Это больше похоже на машинное масло.
— А вкус отличный.
Лёве с подозрением посмотрел на эсэсовца.
— Ты пьян! — Оглядел нас. — Вы все пьяны! Встать!… Второе отделение, на кра-ул!
Незачем говорить, что эта задача была невыполнима. Мы кое-как поднялись, поддерживая друг друга, неустойчивые, как карточный домик. Грегор в пьяной коме не мог даже открыть глаз.
Лейтенант Лёве снова пришел в ярость. Думаю, в общем, она была оправдана.
— Вы свора пьяных недоумков! Посмотрите на себя — так набрались, что даже стоять не можете! Клянусь Богом, вас нельзя оставить даже на два часа, чтобы вы не превратились в скотов! Черт возьми, всю вашу пьяную свору надо бы отправить в сумасшедший дом для преступников!
Он подошел к Грегору и слегка ткнул его в грудь. Грегор тут же упал на землю и раскинулся, как труп, вытянув ноги.
— Смотрите! — зарычал Лёве, приходя в возбуждение, так как доказал свою правоту. — Что бы вы делали, черт возьми, если б внезапно появился противник?
— Стреляли бы, — оптимистично ответил Малыш.
— Придержи язык, Кройцфельдт! Еще более важно, как бы вы оправдывались, если б майор Хинка вдруг решил прийти с инспекцией?
— Ваше здоровье, — сказал Малыш.
Вряд ли он собирался шутить. Он был так пьян, что ему наверняка это казалось вполне подходящей фразой для приветствия явившегося с инспекцией офицера. Однако Лёве воспринял это как сущую наглость. В ярости подошел к Малышу, и тот, уже ничего не соображая, уронил винтовку.
— Черт возьми! — выкрикнул Лёве, дрожа от гнева. И в бешенстве повернулся к Старику. — Фельдфебель Байер, это самое недисциплинированное отделение во всей роте, и я считаю виновным тебя. Протрезви их немедленно. Плевать мне, как ты это сделаешь. Можешь гонять их всю ночь по свекольному полю, но если через полчаса я найду хоть одного солдата из отделения пьяным, отдам всех под трибунал!
Лёве ушел, распрямив спину и высоко держа голову.
Малыш глубоко вздохнул.
— Похоже, он нас больше не любит.
— Кто может винить его? — угрюмо ответил Старик.
Он наклонился над лежавшим без сознания Грегором и стал хлопать его по щекам, отчего голова моталась из стороны в сторону.
Порта, потихоньку улизнувший во время устроенного лейтенантом разноса, появился из близлежащего дома, торжествующе размахивая аккордеоном и банджо.
