— Я нашел оркестр!
— Неси обратно! — рявкнул Старик. — Если начнете играть, музыка будет слышна за пятьдесят километров. И предупреждаю: еще какое-либо нарушение — и нас всех ждут трое суток ареста, когда вернемся.
— Если вернемся, — равнодушно ответил Порта.
Американцы осторожно вылезли из траншеи и удивленно уставились вслед удалявшемуся Лёве.
— Да, круто с вами обходятся, — сочувственно сказал капрал.
Он взял у Порты банджо и сделал несколько аккордов. Барселона тут же схватил аккордеон. Порта достал свою флейту, а Малыш — губную гармошку.
— Черт возьми, — сказал Старик. — Неужели никогда ничему не научитесь?
— Поздно приобретать новые привычки, — ответил Порта. — Давай попробуем сыграть «Три лилии»… Готовы? Раз, два, три.
— Drei Lilien, drei Lilien, — громко запели мы, — Die pflanzt ich auf mein grab…[81]
Вдали, словно бы в ответ на нашу песню, открыла огонь артиллерийская батарея. Мы проследили за яркими следами снарядов, явно летевших на Кан. Через несколько секунд услышали разрывы. А еще через несколько все небо осветилось и воздух наполнился шрапнелью. Порта, держа флейту у губ, весело плясал возле траншеи, словно дикарь, совершающий какой-то ритуал в день летнего солнцестояния. Остальные благоразумно укрылись. Американский рядовой лег на землю. Барселона бросился головой вперед в кучу навоза. Винтер, один из эсэсовцев, попытался найти убежище в курятнике и застрял на полпути в дверном проеме. Его вызволил Малыш, потянув за ногу и обрушив все хрупкое строение ему на голову. Куры в перепуге разлетелись во все стороны.
— А теперь здесь что такое, черт возьми?
Это произнес вернувшийся Лёве. Я спрятался под грудой пустых мешков и молился о том, чтобы стать невидимкой. Порта продолжал плясать, играя на флейте, к нему присоединились американский капрал с банджо и Малыш с губной гармошкой; все трое, как сумасшедшие, скакали возле траншеи.
— А этот янки здесь откуда? — спросил лейтенант.
Он пошел, обходя обезумевших кур, и тут обстановка внезапно, невероятно изменилась. Ночь разорвали громкие пулеметные очереди. Я почувствовал, как пули сорвали с меня мешки, и в панике бросился к развалинам курятника. Американский капрал громко вскрикнул, завертелся на месте и упал в траншею. Я увидел на фоне горизонта силуэты бегущих людей и с ужасом понял, что нас атакуют англичане. Я видел их поблескивающие штыки и занесенные руки с гранатами. Искать убежище было бессмысленно. Близилась рукопашная схватка, где каждый сам за себя.
Мы защищались всем, чем придется: ножами, вилками, лопатами, голыми кулаками. В этой свалке трудно было помнить о какой-то цели, кроме главной: сохранить жизнь, но я в конце концов прибился к тому месту, где был замаскирован наш пулемет. Ко мне присоединился Малыш, и вдвоем мы его установили. В нескольких шагах от нас Винтер нагнулся, чтобы поднять гранату, мирно катившуюся в нашу сторону. Но прежде, чем успел бросить ее обратно в противника, она взорвалась в его руке. Теперь к нам уже катилась оторванная голова Винтера. Барселоне пуля пробила правое легкое, и Грегор, пыхтя, обливаясь кровью из раны в голове, оттащил его в сравнительно безопасное место за нашим пулеметом. Хотя мы и беспокоились о Барселоне, времени, чтобы осведомиться о его состоянии, у нас не было. Его жизнь, наши жизни, жизни всего отделения, если на то пошло, теперь зависели от МГ.
Едва мы его установили, Малыш крикнул, чтобы я начинал стрелять. Побуждать меня к этому не было нужды. Англичане одерживали победу и знали это, но от частого огня МГ тут же отступили, и мы смогли отойти с тяжелыми потерями людей и снаряжения, держа путь через открытые поля под прикрытием живых изгородей, которые клял убитый американец. Заняли новую позицию среди каких-то развалин километрах в двух. Барселона был жив, однако находился в тяжелом состоянии. Было ясно, что он нуждается в срочной медицинской помощи, и пока искали транспорт, мы собрались вокруг его носилок и стали выкладывать все сигареты и деньги, какие были при нас. Барселона, слабый от потери крови, жалобно всхлипывал и просил не отправлять его в госпиталь.
— Кто я, по-вашему? — пробормотал он. — Маленький ребенок?
— Ведешь ты себя определенно как ребенок, — строго сказал Лёве. И положил руку ему на плечо. — Сам прекрасно знаешь, что место тебе только в госпитале. Почему бы не возблагодарить свою счастливую звезду, что еще жив и что тебя ждет приятный долгий отдых? Многие из нас были бы рады оказаться на твоем месте.
— К тому времени, как я вернусь, война окончится, — произнес он слабым голосом.
— Ничего подобного, — возразил Малыш.
Лёве улыбнулся.
— Не глупи, без тебя война окончиться не может! Не пройдет и месяца, как ты опять будешь с нами. — Вот… — Он порылся в карманах, нашел пустую сигаретную пачку и золотую зажигалку. Героически протянул ее. — Возьми. Это хороший амулет. Она наверняка сохранит тебя.
Единственным транспортом, какой удалось найти, был мотоцикл с коляской. Мы завернули Барселону в одеяла и плащ-палатки, уложили в коляску как можно удобнее, на всякий случай положили ему на колени пулемет и печально махали вслед увозимому в темноту.
— Ну, ладно, — устало сказал Лёве. — Строиться. Посмотрим, какие у нас потери.
Каждый командир отделения пересчитал солдат и доложил о количестве убитых, раненых и пропавших без вести. После этого мотоциклиста связи отправили в штаб полка. Через пять минут противник снова пошел в атаку. Порта в это время смотрел в бинокль. Пуля разбила его, и он ошеломленно уставился на осколки. Если б не бинокль, Порту почти наверняка убило бы.
Противник наступал с двух сторон. Нам снова пришлось отходить. Я плелся позади отделения, неуверенно ступая под тяжестью пулемета. Иногда мне хотелось, чтобы не я был лучшим пулеметчиком в роте. Чтобы кто-то другой таскал эту чертову штуку под огнем противника. Ко мне покатилась граната. Я отбросил ее сильным пинком и с удовлетворением увидел, что она взорвалась у ног двух одетых в хаки солдат. Поделом этим гадам! Им не приходилось таскать на себе чертовски тяжелый МГ-42.
Я нагнал остальных, укрывшихся за высоким пригорком. Лейтенант Лёве снова орал на них за какое-то нарушение дисциплины. Грозился, наверно, в тысячный раз за неделю отдать всех под трибунал. Оказалось, что исчез Малыш. Убитым его никто не видел, и Лёве, зная Малыша, склонен был думать, что он не выполнил приказ отходить.
— Он недавно был здесь, — сказал, оправдываясь, Старик.
— Мне плевать, где он был недавно! Я хочу знать, где он сейчас! Есть у тебя хоть какой-то контроль над отделением, фельдфебель Байер?
— Над одними есть, — ответил Старик. Сурово посмотрел в сторону Порты. — Над другими — нет.
— Я твердо намерен отдать вас всех под трибунал!
Легионер равнодушно пожал плечами.
— Если вам это доставит удовольствие, — сказал он и отвернулся.
— Что ты сказал? — выкрикнул Лёве. — Как смеешь разговаривать подобным образом с офицером, ты… французская крыса!
Легионер высокомерно улыбнулся.
— Прошу прощения, — кротко произнес я.
Лёве резко повернулся ко мне.
— Ну? В чем теперь дело, Хассель?
— Я подумал, вам будет приятно узнать, что пулемет при мне.
— О, Господи!
Лейтенант в раздражении потряс кулаком над головой и быстро ушел. Оставшуюся часть ночи мы провели в относительном покое, нас не беспокоили ни противник, ни офицеры.
Малыш появился под утро. Он спускался по склону беззаботно, будто на утренней прогулке, неся под мышками две большие банки джема. Мы сели и, разинув рты, уставились на него. Еще издали он начал орать.
— Какого черта вы так быстро отошли? Нужно было б задержаться немного. Я там один похозяйничал. Нашел тридцать один золотой зуб! У одного сержанта их был целый ряд… Жаль, вы этого не видели!
— Поделим поровну? — спросил Порта, алчно глядя на два раздувшихся мешочка, свисавших с ремня Малыша.
— Пошел ты! — ответил Малыш, благоразумно застегивая куртку.
Едва мы успели позавтракать кофе и хлебом с джемом, поступила очередная серия приказов: второму отделению предстояло отправиться на разведку к лесу Сери, находившемуся на северо-западе. Штабу полка требовалось знать, занят он противником или нет.
Дождя на сей раз не было. Не прошло часа, как солнце поднялось высоко, и теперь я уже предпочел бы обычный для этих мест ливень. Лучше уж пусть одежда липнет к телу от дождя, чем от пота. Ставший с нами строгим Старик не разрешал даже пятиминутного привала, пока мы не дошли до цели.
Мы вошли в лес и осторожно продвигались по нему, держа оружие наготове. Внезапно в правой стороне послышался шум человеческой деятельности. Старик поднял руку. Мы прислушались, но не могли разобрать, что там происходит. Украдкой двинулись туда — и замерли в удивлении при виде того, что явилось нашим глазам. То была целая деревня построек из гофрированной жести посреди леса. Мы увидели шестерых солдат в американской форме, деловито работавших среди бочек с бензином и больших куч гранат. Неподалеку стояли четыре грузовика с прицепами, загруженных доверху ящиками с боеприпасами.
