— Привести себя в порядок и всем троим явиться ко мне после обеда.
— Слушаюсь! — четко отрубил я, еще не веря, что все обошлось, и бегом бросился к своим, забыв об «экскурсии».
До обеда мы крутились как белки в колесе. Стирали, гладили, чистили. Амет-хан даже пожертвовал своей роскошной черной шевелюрой: Дранищев сказал, что Шестаков терпеть не может «лохматиков».
Предстали мы перед командиром как огурчики.
— Вот теперь видно, что вы из 9-го гвардейского полка. Такими должны быть везде и всюду. Ясно?
— Ясно! — в один голос ответили мы.
После этого начался детальный разговор с каждым в отдельности.
И мы открывали для себя Шестакова совсем с другой стороны. Он вникал во все стороны нашей службы и боевой работы в 4-м полку. На чем летали, где воевали, какие приемы использовали, сколько боев провели…
Особенно заинтересовало его то, что я в начале войны служил в полку ПВО в районе Сталинграда, хорошо знаю здесь местность, все аэродромы.
Когда все чисто профессиональные вопросы были выяснены, речь зашла о том, кто откуда, где учились, росли, где сейчас родители, семьи. Все коротко записывал себе в тетрадь.
Прежде чем отпустить меня, быстро пробежал свои записи.
— Еще один вопрос: вы инструктором были в своем же училище или вас в другое направили?
— Сначала в своем, Чугуевском, оставили, а потом перебросили в Черниговское…
— Понятно. Что ж, опыт инструкторской и боевой работы, знание района Сталинграда — все это очень и очень кстати. Вы летали на Як-1? Мы их скоро получим, будем переучиваться. Поможете нашим летчикам.
— С большой радостью…
Все трое ушли от Шестакова с одним мнением: сильный, цепкий человек. Такой все делает прочно, надежно. Мы попали в крепкие руки.
— Трудновато все же придется, — признался Амет-хан, любивший «свободный образ» жизни.
— Ничего не поделаешь, Аметка, придется тебе несколько поступиться своими султанскими привычками, — подначил его Борисов.
Никогда не обижавшийся на подобные шутки Амет-хан в свою очередь «отбрил» Борисова:
— Тебе, Ваня, конечно, легче: отказываться не от чего…
Мы уже собрались было уходить, когда перед нами появился ладно скроенный, энергичный комиссар полка.
— А, старые знакомые! — широко улыбнулся, крепко пожал нам руки. — Прошу, прошу теперь ко мне.
Мы думали, что после разговора с Шестаковым нас уже и спрашивать не о чем — все перебрано. Но глубоко ошиблись. Николай Андреевич с удовольствием вспомнил день, проведенный в нашем полку, проводы его к своим. Это нам очень понравилось — ведь пока еще помимо нашей воли мы жили тем, 4-м полком.
— Понравилось мне тогда у вас, — сказал Верховец, — народ душевный, приветливый, вот только внешний вид у них неказистый, да и внутренней подтянутости, собранности не почувствовал.
— Да, с порядком у нас действительно не все ладилось, — согласились мы. — Но дрались летчики отменно.
— У нас вы будете драться еще лучше — дисциплина ведь силы множит. Согласны?
— Возразить тут нечему.
— Значит, по этому вопросу разногласий нет. Вот и отлично. Вы все коммунисты?
— Все.
— Сегодня же встать на партийный учет да расскажите парторгу, кто на что способен — будем привлекать к участию в общественной работе.
Раздался стук в дверь — зашел высокий, стройный старшина, которого я заприметил еще вчера: он вместе с другими отрабатывал акробатический этюд.
— Знакомьтесь, — представил его Верховец, — наш комсомольский секретарь, он же бессменный, еще с Одессы, руководитель художественной самодеятельности, старшина Кацен.
— Разве в Одессе было до концертов? — непроизвольно вырвалось у Борисова.
— Еще как! — ответил комиссар. — Ведь самодеятельность сплачивает людей, вселяет в них бодрость духа. А это для победы над врагом — первое дело!
Мы направились в общежитие, перебирая все перипетии состоявшихся разговоров.
— Вы подумайте: в Одессе — самодеятельность! — не переставал удивляться Борисов.
— Может быть, потому и выстояли, — резюмировал Амет-хан.
— И не только поэтому, — сказал я. — Чувствуете, в полку все прочно поставлено. Нам с вами, братцы, здорово повезло.
Только это сказал — навстречу Василий Серогодский, невысокий, белоголовый, веселый малый.
— Как настроение?
— Как в крымском каньоне, — ответил Амет-хан, — со всех сторон зажаты. Не хватает только строевой подготовки…
Серогодский рассмеялся.
— Подождите, будет и строевая. И покажется она вам живительной струйкой на дне каньона, потому что вы еще не сидели за учебниками и конспектами, не знаете, какие «академии» умеет устраивать Лев Львович…
В тот день мы еще встретились с начальником штаба Никитиным, парторгом Пироговым, нас распределили по эскадрильям, звеньям, парам. Поневоле приглядываемся друг к другу: ведь вместе воевать.
Подошло время ужина. Мы втроем направились в столовую, сели за столы. Заметили, что официантки очень странно себя ведут: подозрительно смотрят на нас, не подходят. В чем дело? Может, у нас не все в порядке с одеждой? Осмотрелись — вроде нормально.
Ясность внес случайно заглянувший в столовую Ваня Королев.
— Вы что, еще не знаете наших порядков? Пока не зайдет Шестаков — сюда никто не смеет и ногой ступить.
Усевшись на лавочке, стали ждать дальнейшего развития событий. Ровно в 20.00 появились Шестаков, Верховец, Никитин, Баранов. Они зашли в столовую, уселись за первый стол. За ними последовали все остальные.
Но официантки снова не спешат подавать ужин. «В чем дело?» — теряемся в догадках.
Вот встал командир. Осмотрел всех внимательным, строгим взглядом.
— Товарищи, подведем итоги дня. Сегодня к нам прибыли летчики Амет-хан Султан, Лавриненков, Борисов, — командир сделал паузу, мы встали, — также группа сержантов во главе с сержантом Сержантовым, — при этом все заулыбались. — Прошу любить и жаловать, — продолжал Лев Львович, показав глазами на нас и также поднявшихся с мест подчиненных Сержантова.
— Мы надеемся, — сказал далее Шестаков, — что все, кто пополнил наш полк, будут достойно продолжать его боевые традиции, умножать его гвардейскую славу.
При этих словах сами собой вспыхнули аплодисменты. Мы тоже захлопали в ладоши в знак солидарности со словами командира.
Лев Львович поднял правую руку — снова воцарилась тишина.
— Слушайте задачу на завтра.
— На трех Ли-2 с утра летчики отправятся в город на Волге. Отдыхать и переучиваться на Як-1 будем там. Техники под руководством майора Спиридонова с той же целью остаются здесь. Они же примут и новые самолеты, на которые мы сядем после возвращения.
С завтрашнего дня каждому держаться своей эскадрильи, своего звена, своего ведущего или ведомого. Слетанность полка начинается на земле. Прошу иметь в виду: нас ждет отдых от боев, но не от учебы и строгого порядка. На этой почве у нас не должно быть никаких недоразумений.
— Николай Андреевич, — обратился он к комиссару, — у вас есть что-нибудь?
Верховец сказал несколько слов о той ответственности, которая возлагается на нас в связи с переучиванием на Як-1.
— Как овладеем машиной — так и сражаться будем, — подчеркнул он. — И еще хочу напомнить: новая техника не сразу всем приходится по нраву. Так вот прошу всех коммунистов и комсомольцев в этом вопросе быть на высоте. Надо в совершенстве освоить ту технику, что нам доверяет Родина.
Затем слово взял начальник штаба. От него мы узнали порядок перелета, очередность посадки на Ли-2, погоду по маршруту.
Вся эта официальная, если можно так назвать, часть длилась ровно двадцать минут, после чего начался ужин, во время которого все вели себя довольно свободно, смеялись, шутили, как бывает в большой, доброй семье.
Ужин подходил к концу. Но никто не вставал, пока не поднялся Шестаков.
Летчик Серогодский, сидевший за нашим столом, очень быстро управился с пищей, заскучал было, а потом вдруг обратился к нам:
— А что за истребитель Як-1?
Разумеется, это волновало многих, и не удивительно, что летчики, услышав вопрос, повернулись лицом в нашу сторону. Шестаков, обратившись ко мне, сказал:
— Давай, Лавриненков, рассказывай, это всем интересно.
Вот где пригодился инструкторский опыт. Не будь его — вряд ли я бы сумел подробно рассказать новым боевым друзьям об особенностях «яка».
Это был в то время один из самых легких истребителей со смешанной конструкцией. Крыло деревянное, оклеенное полотном. Вооружение — одна пушка калибра 20 мм для стрельбы через ось редуктора двигателя и два скорострельных пулемета. Скорость — до 600 км/ч. В воздухе он был устойчив, в пилотировании весьма прост, считался одним из лучших фронтовых истребителей.
