Сергей Герман - Штрафная мразь

В вещмешках запасные автоматные рожки, патроны россыпью, на поясе фляги с водой. Нa рукaх теплые овчинные рукaвицы нa тесемке, продетой в рукава.

Младший лейтенант Голубенко собрался докладывать, но ротный нетерпеливым жестом руки оборвал его, спросив:

— Задание всем понятно?

— Так точно, товарищ капитан — за всех ответил Голубенко. Машинально поправил ремень на телогрейке, пробежался пальцами по гранатам, висевшим на поясе, проверил нож.

Вслед за ним разведчики ещё раз проверили снаряжение, всё ли на своих местах. Натянули на головы маскировочные капюшоны.

Холодный ветер сердито и зло дул в их лица, рвал ткань маскировочных халатов и трепал концы верёвочных завязок.

Подошли новый замполит капитан Покровский и старший лейтенант Васильев.

Покровский был в роте человеком новым. До штрафной служил в штабе армии. На передовую его отправили за связь с телефонисткой. На то, что офицеры имели ППЖ начальство зачастую закрывало глаза. Но эта забеременела и просто так уезжать в тыл не захотела.

Написала телегу в политотдел. Выяснилось что у Покровского есть жена, дочь. Дело раздули. Хотели припаять аморалку, бытовое разложение.

В штрафной роте к этому времени освободилась должность. Прежний замполит уехал в госпиталь.

Командование придумало тактически верный ход и сплавило Покровского к штрафникам.

Первое время капитан чувствовал себя не в своей тарелке. Понимал, что обращаться к штрафникам с рассказами про священный долг, присягу, Родину — мать не совсем по адресу.

Играть в карты, ходить в атаку и драться в рукопашной замполит не умел.

Что надо говорить разведчикам перед выходом он тоже не знал. Покровский был в белом овчинном полушубке и с планшетом на боку. Полушубок перетянут блестящим кожаным ремнём На поясе желтела кобура ТТ, из натуральной кожи.

По армейским меркам одет по пижонски. Коверкотовая гимнастёрка, широкие бриджи чуть приспущены к собранным в гармошку хромовым сапогам.

Сам холеный, упитанный, чисто выбритый. Говорил короткими, зычными фразами, будто не беседовал, а подавал команды.

Старший лейтенант Васильев в ватных тёплых штанах и валенках был похож на гадкого утёнкка.

Покровский уже прославился тем, что прибыв в роту, сделал выговор, Васильеву, за то, что его подчинённые ходят небритые и грязные. Самому то начищенному и блестящему, было невдомёк, что на передовой в чистых сапогах долго не выжить.

Васильев выслушал его молча, поджав губы. Потом огрызнулся.

— У них ещё и вши имеются, товарищ капитан. А во во время прошлой атаки двое от страха обоссались и обосрались. Но в атаку бежали и воевали как положено. Я одного даже к медали представил.

Капитан Покровский замолк. У Васильева тяжёлый, очень тяжёлый взгляд. Словно он в тебя целится.

Он выходил из окружения и вынес на себе знамя полка. С тех пор в его взгляде появилось что-то скрытное и опасное, как в глазах волка. Никогда не известно, когда он вцепится в глотку.

Замполит понял, что взял не тот тон. Достал из кармана пачку папирос.

Васильев достал кисет.

— Бери папиросы, — протянул ему пачку капитан.

Старший лейтенант поднял воротник своего старенького и побитого осколками полушубка, из дырок которого торчали клочья шерсти. Васильев, считал его своим талисманом и упорно не хотел менять на новый.

— Благодарю, товарищ капитан. Я к махре привычный. Она мягше!

На круглом лице Покровского, с крутым подбородком и красиво очерченными губами, появилось удивление.

— Первый раз слышу о мягкости махорки. У нас папиросы тоже не постоянно, во время наступления бывает, что тылы отстают, приходилось курить что попало. Кашель такой, что кажется лёгкие сейчас выплюнешь.

— Мы привыкшие, — через силу улыбнулся трижды до этого раненый лейтенант. — Папиросы это баловство для интеллигенции. Не накуришься ими.

Он достал из кисета клочок бумажки и стал заворачивать его вокруг указательного пальца, делая тонкий и длинный кулёчек. Завернув бумагу, провёл языком по краю листка. Потом тонкий хвостик взял в зубы и отсыпал из кисета табак в ладонь. Затянул шнурок, спрятал кисет в карман шинели и согнул кулёчек пополам. Получилось что-то вроде курительной трубки, в которую с ладони засыпал табак. При этом не уронил ни одной табачинки на снег. Верхний край козьей ножки защипнул.

И выбив кусочек пламени из трофейной зажигалки неторопливо прикурил. Затянулся, поднял голову и пустил тонкую струйку густого желтоватого дыма поверх головы капитана.

Вот дескать мы какие. Знай наших!

Тогда капитан пропустил скрытую колкость. С Васильевым с тех пор старался быть осторожным, видел, что с характером парень.

Сегодня замполит решил взять реванш.

— Люди накормлены, товарищ старший лейтенант? — Требовательным голосом спросил Покровский взводного.

Разведчики были из чужого взвода, вместе с ними шёл офицер и Васильев формально не имел к разведвыходу никакого отношения.

Старший лейтенант скривился, отвернул лицо в сторону.

Перед выходом на задание разведчики никогда не ели. Все знали, что набитый желудок не способствует ловкости и не добавляет проворности. Кроме того, верили в то, что ранение в полный живот смертельно опасно.

— Потом перекусим, — прохрипел Гулыга простуженным голосом. — Если будет чем кусать.

— Без «языка» не возвращаться, — жестко сказал Половков. — Ясно?

— Ясно — тихо подтвердил Голубенко.

— Выполните задание, всем — медали и досрочное снятие судимости. А теперь по глотку. За то, чтобы все вернулись… Живыми! Ванников!

Ординарец из — за спины передал фляжку. Разведчики прямо из горлышка хлебнули по нескольку глотков, утерлись рукавами маскхалатов.

— Старшим группы идёт Гулыга. Если он выбывает из строя группу ведёт младший лейтенант Голубенко — сказал Половков. — Есть вопросы? Вопросов нет. Гулыга командуй!

— Ну — ка! Попрыгали! — сурово приказал Гулыга и первым стал подпрыгивать, прислушиваясь к звукам.

Разведчики вслед за ним попрыгали на носочках. Ничего в их снаряжении не звякнуло, не брякнуло. Только снег хрустел под валенками.

— Вроде нормально, — бросил Гулыга. — Ладно, пойдём помолясь. Я иду первым. За мной лейтенант, потом близнецы. Дрокин-замыкающим.

Ротный грубовато обнял каждого.

— Давайте мужики. Всем вернуться! Притащите языка и вернётесь живыми буду лично ходатайствовать о том, чтобы досрочно сняли судимость и отправили вас в стрелковые роты.

— Ладно командир, — тихо сказал Гулыга. — Это теперь не ты, а боженька решать будет. Надеюсь, мы у него не самые последние твари. Поэтому пусть будет, как будет. Пошли, братва.

Гулыга сдвинул за спину автомат мешком перевалился через бруствер и пошёл в темноту.

Остальные, сгорбленно двинулись за ним следом в ложбинку, которая выводила к нейтралке. Плотная как вата темень поглотила шорох их шагов.

Разведчики по пластунски двигались вперёд. Снег словно речной песок набивался во все отверстия маскировочного халата. Подтаивая стекал в рукава, за пазуху и неприятно холодил тело.

Пахло морозом, сыростью, тревогой. Все вокруг слилось в белой мгле, похожей на густой туман. Ориентироваться в темноте помогали немецкие ракеты и пулемётные очереди.

Через час они уткнулись в ряды проволочного заграждения. Перерезали колючую проволоку и подползли к серой ленте немецких окопов, которые в темноте почти сливалось с заснеженным полем.

Периодически взлетали осветительные ракеты, расцвечивая ночь светом холодного пламени и тогда разведчики утыкались разгорячёнными лицами в снег.

Пока всё было тихо. Разведчики затаились. Лежали не дыша. Младшему лейтенанту Голубенко казалось, что у него перестало биться сердце.

Перед немецкой траншеей, в аккуратной разрытой ими снежной яме, лежало пять мешковатых тел в белых халатах, обсыпанных лёгким, хрустящим снегом.

В темноте мелькнул тусклый луч фонарика. Булыга предостерегающе показал кулак — все затаились. Было морозно и тихо.

В немецкой траншее мелькнуло несколько теней, раздались хриплые голоса. Потом они стихли. В окопе стояла тишина. Где — то в стороне над бруствером торчал ствол крупнокалиберного пулемета.

Гулыга подполз к Голубенко. Ткнулся лицом к его голове.

— Во-он там блиндаж. Там офицеры. Надо ждать, когда кто — нибудь выйдет.

Через полчаса скрипнула дверь. В освещённом лампой дверном проёме мелькнула голова в офицерской фуражке.

Одной рукой он придерживал ворот наброшенной на плечи шинели, а другой держал горящую сигарету.

Поёживаясь от холода, офицер пьяно выругался и что-то бормоча себе под нос принялся справлять малую нужду.

— Грища, за мной! Остальные страхуют! — прошипел Гулыга и бесшумно двинулся немцу за спину, вытягивая из рукава нож.