Разослав по близлежащим улицам парные патрули, Бабков решил с одним из них сходить в город сам. Не терпелось побывать дома, узнать хоть что-нибудь о жене и дочке. Мичман и два краснофлотца, вооруженные автоматами, шли по темной улице. В окнах — ни единого огонька. Город словно затаился перед бедой. Не слышно ни звука.
Вот за палисадником знакомый одноэтажный домик. Отсюда в ночь на двадцать второе он ушел по тревоге…
Вошли в полураскрытую калитку, поднялись на крыльцо. На ступенях что-то белело. Мичман нагнулся.
Панамка дочки!
Дверь дома — настежь. Внутри темно. Ни души. Разбросаны вещи…
Бабков сунул панамку за пазуху.
— Пошли, товарищи!
Прошагали немного по темной, безлюдной улице, услышали гулко прозвучавшую короткую пулеметную очередь Стреляли где-то неподалеку, кажется, возле костела, громада которого темнела над ближними домами. Послышалось еще несколько разнобойных выстрелов вперемешку со стуком пулемета.
— За мной! — крикнул мичман краснофлотцам и бросился в сторону костела. Навстречу от стены метнулась фигура в гимнастерке, с винтовкой в руке, в фуражке пограничника:
— Морячки! Помогите с фашистом справиться!
— С каким?
— В костеле засел! С пулеметом. Нашу машину обстрелял.
— Добро! — согласился Бабков. — Как к нему добраться?
Держась ближе к стенам, так, чтобы оставаться незамеченными с колокольни, прокрались к широким, выходящим на площадь ступеням костела, над которыми в сводчатой нише темнела дверь — наглухо закрытая, двустворчатая, окованная фигурными железными полосами.
— Ложись! — шепотом распорядился мичман. Попросил у лежащего рядом: — Гранату!
Ладонь ощутила привычную тяжесть. Перехватив гранату за рукоятку, Бабков не подымаясь швырнул ее под дверь. Прогремел взрыв, над головой взвизгнули осколки. Мичман вскочил, ринулся в косо раскрывшийся, заполненный сероватым дымом провал. Оба матроса и пограничники вбежали следом.
Крутая, узкая, темная лестница. Натыкаясь на углы, Бабков взбегал наверх. На ходу дал короткую очередь. Остановился, вслушиваясь. Тихо… Не успел сделать шага, как сверху, гулко раздавшись в тесноте каменных стен, ударил выстрел. Бабков снова нажал на спуск, рядом прогремели автоматы товарищей. Сверху, стремительно приближаясь, загрохотали тяжелые шаги, оборвались, прямо под ноги скатилось грузное тело, запутавшееся в долгополом одеянии. В руке был намертво зажат пистолет.
— Ксендз! — с удивлением воскликнул один из матросов.
— Какой ксендз! — выпрямился пограничник, осматривавший убитого. — У него под сутаной — пиджак, а в карманах обоймы и гранаты. Фашист это!
С колокольни взяли станковый пулемет, несколько коробок со снаряженными лентами. Решили отнести на катер.
Уже подходя к порту, увидели на дороге нескольких бойцов, нагруженных мешками со взрывчаткой и связками запальных шнуров.
— Куда вы, товарищи? — спросил Бабков.
— Мост рвать приказано. Немец к городу подходит. А вы с кораблей?
— С них.
— Так спускайтесь ниже моста. А то взорвем его — вам будет не пройти.
Когда вернулись на катер, радист доложил Бабкову:
— Получен приказ — идти к Лунинцу, на соединение с кораблями.
В предрассветный час, когда небосвод на востоке чуть-чуть посветлел, два бронекатера тихо отвалили от причала. Город, безмолвный, безлюдный, медленно уплывал назад. У причалов и перед ними на рейде было пусто: уведены все суда, чтобы враг не воспользовался.
«До свиданья, Пинск! Мы вернемся. Но когда?.. И найдем ли то, что оставили здесь? — Рука Бабкова потянулась к внутреннему карману кителя, где, аккуратно свернутая, лежала панамка дочурки. — Где вы теперь, мои дорогие? Встретимся ли? Но надо верить и ждать. И не только ждать. Действовать!»
Оба бронекатера уже на фарватере. Мичман еще раз оглянулся. Город уплывал. Уплывал за корму. Еще минута, другая — и скроется за поворотом…
Скомандовал в машинное:
— Полный вперед!
Конец июня — начало июля сорок первого года… Армия гитлеровской Германии, ценой огромных потерь, преодолевая упорное сопротивление наших войск, продолжала наступление. Ведя непрерывные бои рука об руку с войсками, флотилия отходила на восток.
С каждым днем все необходимей становилась войскам помощь моряков. Фронт все ближе перемещался к берегам рек, лежавших поперек пути наступавшего врага. Уже стала рекой, текущей через фронт, Припять, враг подходил севернее Киева к Березине, южнее — к Днепру. Если взглянуть на карту, Днепр и его притоки — Припять, Березина, Сож и Десна — образуют как бы ветвистое дерево, обращенное кроной на север. Бои развертывались уже в этой «кроне», то есть в междуречье. Это позволяло использовать реки не только как рубежи обороны, но и для действий боевых кораблей.
Вся флотилия после отхода от Пинска действовала на Припяти — поддерживала огнем войска на прибрежных позициях, не давала противнику переправляться. Но корабли нужны были и на других реках. Поэтому решено было разбить боевые силы флотилии на три отряда: Припятский, Березинский и Днепровский. В Припятский вошли и два бронекатера, которыми командовал Бабков. По-прежнему он хранил в кармане кителя беленькую панамку дочки. Его сердце по-прежнему томила неизвестность. Впрочем, о своем, личном, служба не очень-то давала думать: катера постоянно были в деле. Почти все время ходили в дозор между занятым немцами Туровым и Давид-городком, стоящим у впадения Горы-ни в Припять, где по северному берегу заняла оборону 75-я стрелковая дивизия. С этой дивизией моряки были знакомы еще с довоенного времени. Совсем недавно, за несколько дней до начала войны, когда шли учения, Бабков с катерами своего отряда вот так же ходил в дозоры, выискивая условного «противника», как теперь — противника настоящего.
В первых числах июля с бронекатеров, ходивших дозором, обнаружили, что противник по прибрежным дорогам перебрасывает большие силы в Давид-городок.
Упредить противника! — решило наше командование.
Командир монитора «Бобруйск» старший лейтенант Семенов получил приказ: под покровом ночи пройти мимо береговых позиций врага, в его тыл на тридцать километров и, приблизившись вплотную к Давид-городку, обстрелять скопившиеся там части.
В ночь на 12 июля «Бобруйск» вышел выполнять эту задачу. Гитлеровцы могли и в темноте заметить большой корабль на реке, обрушить на него огонь артиллерии. Но путь монитора почти до самого Давид-городка лежал вдоль заболоченных, заросших камышом и лозняком берегов, от которых дороги и деревни находятся вдалеке, а значит маловероятно, что в этих местах окажутся вражеские наблюдатели. Семенов надеялся, что ему удастся провести монитор незаметно.
Трудно идти ночью по реке, не пользуясь путевыми огнями. Легко сбиться с курса, врезаться в берег, напороться на мель или проскочить дальше нужного места. Но недаром моряки флотилии в мирное время учились на этих же фарватерах действовать по-боевому, знали каждый островок, каждую излучину.
В час, когда забрезжил рассвет, «Бобруйск», благополучно пройдя весь намеченный путь, уже стоял, плотно прижавшись к северному берегу Припяти, напротив устья Горыни, надежно замаскировавшись набросанным сверху срубленным кустарником.
Противник из Давид-городка не видел монитора. Но с «Бобруйска» и с наблюдательных постов, скрыто выдвинутых на берег, прекрасно был виден Давид-городок и дороги, ведущие к нему. Целый день артиллеристы монитора наблюдали за городком и его окрестностями, отмечали, где между зданиями и в ближних рощах и перелесках замаскированы пушки, куда грузовики подвозят снаряды, где сосредоточивается пехота, и готовили данные для стрельбы.
Долог июльский день. Еще более долгим кажется он, когда тянется в томительном напряжении, когда приходится с нетерпением ждать желанного часа. Открыть огонь по ненавистным захватчикам до наступления темноты нельзя, только она поможет уйти из-под ответного удара.
Но вот, наконец, по воде потянулись длинные тени, повеяло вечерней прохладой, такой желанной после дневного зноя. Вот тени накрыли уже всю реку…
Встревоженно взлетели из прибрежных кустов в подернутое ночной синевой небо уснувшие было птицы — из темных зарослей над водой полыхнули три языка пламени, раскатисто громыхнуло. «Бобруйск» дал первый залп. Было видно — на той стороне в синеватой дымке, уже почти затянувшей Давид-городок, взметнулись желтовато-багровые огни разрывов.
Еще залп! Еще! Еще!
Артиллеристы монитора, несмотря на темноту, били точно: ведь цели были определены еще засветло.
Прогремел последний залп. По тихой вечерней воде поплыли ветви, которыми был замаскирован монитор. Корабль отвалил от берега, так надежно прикрывавшего его, и, набирая ход, вышел на фарватер. Позади, там, где только что стоял «Бобруйск», всплескивались столбы воды, вздыбленной вражескими снарядами. Но немцы открыли огонь слишком поздно. Им было невдомек, откуда на противоположном берегу, в тридцати километрах от линии фронта, вдруг появилась советская артиллерия? Огонь противника был неподготовленным, неприцельным. Он не принес кораблю никакого вреда.
